НОКТЮРН ДЛЯ ВОДОСТОЧНЫХ ТРУБ

(партитура в прозе)

«И увидел Господь, что велико

развращение человеков на земле…

разверзлись источники великой бездны

и окна небесные отворились…

и лился на землю дождь…»

«Бытие», Ветхий Завет

Если бы вы вдруг оказались (а почему бы и нет?) в горном курортном городке и спро­сили у любого его жителя или временного обитателя о главном событии минувшей недели, то каждый, не задумываясь, ответил бы вам, что это – дождь. Он зарядил в прошлое воскре­сенье и с той поры не прекращался ни на минуту, то лиясь с неба обильным водопадом, то превращаясь в мелкие, ровно и монотонно падающие капли, в миллионы, миллиарды мелких мокрых капель, насытивших сыростью не только воздух, землю, растительность, но и пропи­тавших влагой камень, стекло и бетон домов, всех зданий и строений. Улицы городка текли под уклон мутным бурлящим потоком, по ним, не видя асфальта, осторожно двигались авто­мобили, похожие на игрушки в детском корытце для купания, по сплошной огромной луже не бежали, а медленно и неуклюже брели намокшие прохожие. Все они казались случайно потерянными в мглистой пелене тумана, придавленные мрачной сыростью тяжелого низкого неба, все они казались одиноко сиротливыми, бесприютно заброшенными, жалкими в своих улиточных попытках обустроить ничтожный призрачный уют в глубине своих плащей и курток, в поисках относительного комфорта и защиты под бутафорскими укрытиями зонтов, навесов и карнизов.

Дождь был везде, повсюду, во всем. Был он и в баре, куда зашел обсушиться и обог­реться Аркадий. Дождь присутствовал здесь, заглядывал в окна, стекал с одежды и обуви, оставаясь грязными фигурными лужицами на полу, наполнял влажностью внутреннее про­странство, создавал общее тоскливое слякотное настроение.

Аркадий заходил сюда лишь иногда, а потому завсегдатаем бара себя не считал, как не считал его постоянным посетителем и бармен, занятый обслуживанием единственного клиента, сидящего у стойки со стаканом коктейля. Однако, он приветливо, словно старому доброму товарищу, кивнул Аркадию – плохая погода, как и общие проблемы, сближает лю­дей.

- Пиво только бутылочное, - сообщил бармен виновато. – Вот уже несколько дней я не заказываю разливного, потому что мало желающих его пить. Люди не хотят наполняться жидкостью еще и внутри. Зато поднялся спрос на крепкие напитки. Есть настоящая «Ме­такса», вам налить?

- Нет, спасибо. Мне кофе, пожалуйста. Черный, крепкий, горячий, чуть-чуть сахару, - заказал Аркадий. – Скоро нам не нужно будет пить жидкость, мы насквозь пропитаемся ею снаружи. Все мы и весь наш город скоро станем одной сплошной жидкостью.

- Мне тоже кажется, что мы растворимся в дожде и станем его частью, - с готовно­стью подхватил бармен, словно освобожденный от тягости составлять компанию предыду­щему клиенту, оставшемуся сидеть у противоположного, дальнего края стойки. – Честно признаться, у меня уже зреет желание поджечь свое заведение, чтобы во время пожара стало хотя бы немного светлее, теплее и суше.

- Но ведь над баром есть жилые этажи… - так, будто воспринял угрозу поджога все­рьез, принялся возражать Аркадий.

- Я думаю, их жильцы будут рады развеять тягомотную скуку, наблюдая за пламенем. Вы обратили внимание, что в последнюю неделю в городе ничего не происходит?

- Все откладывают свои дела до окончания дождя. Как только погода улучшится, весь накопленный запас событий будет реализован с лихвой. Что сообщает гидрометеослужба? Вы слушали радио?

- Метеорологи сочиняют разные версии и объясняют капризы стихии то так, то этак. По-моему, они уже устали придумывать всякие глупости, но вынуждены это делать, чтобы не говорить нам того, что есть на самом деле.

- А что они должны были бы сказать?

- То, что этот дождь не кончится никогда!

Все подавленно замолчали, размышляя над столь нелепой, но правдоподобной пер­спективой и в наступившей тишине стали слышнее шелестящие снаружи по стенам струи льющейся воды. Бармен нахмурился так, словно это был беспорядок, имеющий отношение к его заведению, отошел в нишу за стойкой и принялся перебирать коробки аудиокассет.

- Не может быть того, чтобы не кончился, - вполголоса проговорил Аркадий. – Все когда-нибудь кончается, если оно когда-то началось.

- Дождь мог бы кончится уже сегодня, - неожиданно высказался второй посетитель, отрешенно разглядывая почти пустой стакан. – Он кончился бы сразу после того, как я уехал бы отсюда. Если б я только мог уехать…

- Понимаю, - вежливо согласился Аркадий, - он кончился бы для вас. Самый легкий способ справиться с неприятностью – не преодолеть, а уйти от нее. Но вы не сможете уехать. В горах дороги частью размыты, частью засыпаны обвалами, частью непроходимы из-за го­лоледа, авиация через такую густую облачность не пробьется, а других путей нет. Сплав по реке я никому не советую, он был рискованным и в более спокойные периоды, а тем более сейчас, когда необъезженная строптивица буйствует.

- Я знаю, - с покорным равнодушием отозвался сосед Аркадия по стойке. – Это зна­чит, что дождь будет продолжаться.

- Вы, очевидно, приезжий, из туристов? Так вот, я вам скажу, что не стоит быть пес­симистом в любой ситуации, тем более, впадать в депрессию по поводу погоды. У нас здесь никогда не было затяжных ливней, такое не в правилах нашего климата. Надо набраться тер­пения и надеяться на то, что ваш отдых испорчен не окончательно. Возможно, прояснение наступит уже через полчаса.

Включился магнитофон, и в зале зазвучала негромкая музыка, что-то пронзительное и душевно-печальное. Под аккомпанемент скрипки и рояля чисто и звучно солировала труба, рассказывая о чем-то своим слушателям единственно возможным для нее способом – пе­нием. Труба всегда поет, даже если она плачет. Шум дождя отошел на второй план, как будто затих, вслушиваясь в пение трубы, повествующей о чем-то светлом и высоком, что не состоялось и уже не состоится никогда, что желалось и не сбылось, о потерянном минувшем и невозвратном, о чем-то милом и родном, ставшем чужим или не ставшем ничьим, к кото­рому уже бесполезно стремиться, а можно только сожалеть о нем…

Бармен вернулся на свое место, немного постоял, критически оглядывая весь внут­ренний интерьер, затем направился к окнам и наглухо задрапировал их шторами. Зажигая свет в люстрах, он объяснил:

- Так можно на время забыть о том, что делается на улице. Надеюсь, вы не против? – он так же, как и турист, сознавая бессилие перед произволом природы, хотел убежать от сти­хии, один – из города, другой – в герметичное убежище. – Не откажетесь от рюмки коньяка за мой счет? – предложил бармен Аркадию. – Или, если хотите, возьмите стакан водки.

- Хорошо, давайте коньяк, но за мой счет. Составьте мне компанию, - попросил Арка­дий приезжего гостя. – Ваша меланхолия вызвана тем, что у вас здесь нет знакомых, не с кем перекинуться словом, просто пообщаться. Сейчас мы это исправим, и попутно я постараюсь убедить вас в том, что наш город не так плох, как вам кажется.

- Разве я сказал, что ваш город плох?

- Вы этого не говорили, но вы должны так думать. Что еще может придти в голову че­ловеку, который приезжает отдыхать, наслаждаться горным воздухом и солнцем, живопис­ными видами скал, а вместо этого киснет в болоте? Мне жаль вашего отпуска, но, поверьте, мы не виноваты в том, что творится с погодой. Мы не организаторы этого безобразия, мы сами пострадавшие.

Бармен налил две рюмки, согласно кивая, что, мол, действительно, он тоже не органи­затор, поставил одну Аркадию, другую гостю и пожаловался:

- Мы сами пострадавшие. Обычно у меня в это время бывает не два, а двадцать посе­тителей, - запнувшись, он поправился: - Ну, может быть, не двадцать, но хотя бы пятнадцать-четырнадцать… Уж десять точно, иногда бывает…

Упражняться в обратном счете ему помешал, словно откликнувшийся на жалобу но­вый посетитель, ввалившийся в бар, будто не вошел ногами, а влился с попутным течением.

- Хорошая погода, не правда ли? – по-английски остроумно поприветствовал он при­сутствующих, лучисто улыбаясь, как если бы он находил погоду и вправду хорошей. – Гово­рят, что осадки наблюдаются даже в верховьях, чего не было никогда за всю историю на­блюдений. Такого никогда не было, потому что не могло быть. Теперь может, когда у нас новый никудышный мэр… Вообще, куда правительство смотрит? Такой бардак… - Ново­прибывший клиент даже ворчал весело, жизнерадостно, он залихватски выпил водки и, жуя бутерброд с колбасой, сообщил: - Озеро выше города переполнилось, выливается через верх дамбы. Да и сама дамба еле дышит.

Поделившись известием, которое могло бы ужаснуть любого, кроме него, посетитель, завернувшись в брезентовый мешковатый макинтош, ушел, легкомысленно насвистывая мо­тив мелодии поющей трубы. Наверное, он имел основания относиться ко всему легкомыс­ленно, так как принадлежал к той неистребимой категории оптимистов, которые нигде и ни­когда не пропадают, без вреда для себя проходят сквозь огонь, воду и медные трубы, где не­счетно гибнут нытики и хлюпики. Если уж какой напасти суждено справиться с таким чело­веком, то она сначала лишает его способности к оптимизму, к неизбывной жизнерадостно­сти, обезоруживает его и потом, беззащитного, добивает и губит, мстительно наказывая му­чительными мучениями за стойкость и упрямую силу. Оптимист, как известно, не тот, кто первым кричит «Ура!», а тот, кто последним кричит «Караул!». Хуже нет, когда кричат оп­тимисты.

- Как вас зовут? – спросил Аркадий туриста, чтобы продолжить разговор и передать инициативу собеседнику. Сам он, как и бармен, был подавлен новостью о возможной катаст­рофе, которая, если свершится, не оставит от города камня на камне, разрушив его и утопив в селевой каше. Он боялся обсуждать такую возможность, суеверно не поминая лиха, но оп­равдывая умалчивание близости трагедии тем, что негоже нагонять страх на туриста, без того как в воду опущенного.

- Меня зовут Антиной, - испытующе глядя на Аркадия, представился приезжий. – Это греческое имя, не производное от еврейского. Если помните, был такой персонаж в «Одис­сее» Гомера, один из женихов Пенелопы. Мои предки – греки и сам я по паспорту грек… - последние слова звучали с обиженным вызовом, с ожиданием насмешек или назиданий типа того, что нормальные люди носят нормальные имена, а не греческие, уместные в Греции и странные для жителей других стран.

- Ну, грек, так грек, - с успокаивающей дипломатичностью миролюбиво заговорил бармен. – Эка невидаль. У нас здесь кого только не бывает, даже эфиоп приезжал с таким именем, что мужики у меня в баре до сих пор об заклад бьются, кто после трех кружек про­изнести его сможет быстро и без ошибок. Редко кому удается, а поэтому я почти всегда вы­игрываю… Кгм-кгм-кгм… - бармен притворно закашлялся, понимая, что сболтнул лишнего и проговорился о своем безобидном способе получения дополнительного дохода. Проще нет, чем соблазнить хмельного мужика на спор и за здорово живешь выудить с него тройную цену за пиво. Не больше, чтоб не отбить охоту у других или чтоб не напугать до следующего раза, чтобы оставалось желание отыграться. Различные пари были в традициях заведения специально для залетных птиц, денежных туристов, для которых ставки были не в пример значительнее, а варианты подсадок разнообразнее и ухищреннее. Однако, Аркадий и этот, как его… в общем, грек… судя по всему, они пропустили оговорку мимо ушей. Стараясь увести разговор от нежелательной темы, бармен поинтересовался:

- Так вы к нам из Греции приехали?

- Если вы имеете в виду гражданство, то я ваш соотечественник. Откуда я приехал, за­трудняюсь сказать. Вот уже несколько лет я постоянно путешествую и теперь уже непо­нятно, прибыл ли я откуда-то или куда-то, как пассажир в вагоне поезда, который следует к следующей станции от предыдущей,