В первую очередь меня покорили его яркие акварели из серии "Город". Мне они кажутся похожими на витражи или на иллюстрации к какой-нибудь волшебной сказке.

Небо, крыши, кружевные перила мостов, извилистые линии трамвайных путей и проводов, старые покосившиеся, будто танцующие дома... Застывшая музыка снов старого города.  И, наверное, по этому такого теплого, уютного и приветливого, не смотря на частые дожди и непогоду. Так и слышится сквозь ветер и скрип фонаря всем знакомая мелодия:

На ковре из жёлтых листьев в платьице простом

Из подаренного ветром крепдешина.

Танцевала в подворотне осень вальс-бостон...

Вот так без слов лишь кистью и красками сумел художник выразить свою любовь к родному городу. 

В 2013 году на основе работ из серии «Город» студентами Санкт-Петербургского Университета кино и телевидения был создан анимационный фильм «Город». Фильм получил серебряную медаль на Международном фестивале «Аниматор» и серебряную медаль на Международном фестивале «Белые ночи 2014».

Но это далеко не всё, а лишь только небольшая часть творчества Владимира Колбасова.

Есть у него и совсем не городские пейзажи, написанные в несколько иной более мягкой манере.  

Есть и вот такие совершенно фантастические композиции: 

 А это иллюстрации к книге-сказке "Страна Лжи" (автор Ронни Соник): 

 Еще несколько работ из серии "Выборгские зарисовки": 

 А это тоже старый Петербург, только уже в графике: 

Живописные и графические работы удивительным образом перекликаются с литературными творениями того же автора. Верно говорят, что талантливый человек талантлив во всем.

Стихи Владимира Колбасова, так же как и картины, рассказывают вроде о грустном, но как то легко, иногда даже задорно, яркими красками и с жизнеутверждающей улыбкой.

Рыжая родина

Наливалась закатом смородина,

Прихожане спешили на мессу,

Мне ж казалось, что Рыжая Родина

Бродит где-то по Венскому лесу.

И, как в детстве, мелодия плыла,

И Актриса играла в Кино,

Она песенку пела, что было

Всё недавно и очень давно.

И теперь, как стемнеет, ребята,

Выхожу я по лесу гулять,

Чтобы в огненных брызгах заката

Видеть Рыжую Родину-мать.

А потом в кабаках до рассвета

Пью с фройляйнами шнапс и вино

И тихонько пою: «Было это

Так недавно и очень давно».

Самолет

Первый раз ты меня провожала,

Первый раз не хотел улетать.

Первый раз на пороге вокзала

Я не знал, что, прощаясь, сказать.

Но зато я теперь не забуду,

Каждый раз отправляясь в полёт,

Твои кофем пропахшие губы

И идущий на взлёт самолёт.

Снова в Питере морозы

Снова в Питере морозы!

Стужа сгорбила мосты,

И бесстыжие берёзы

Мёрзнут кутаясь в кусты. 

Над Литейным воет вьюга,

А по Лиговке метель,

Будто пьяная подруга

Стелет милому постель. 

Стелет нагло, стелет нежно

И летит на тротуар

Вдоль садовой, по Разъезжей

Белоснежный пеньюар. 

И в простуженных кварталах,

Полусонные дома

Тихо шепчутся: «Ах, право,

Знать, опять пришла Зима». 

А метель, позёмкой звонкой

Рассмеявшись над Невой,

Одинокою девчонкой

Побрела средь звёзд домой. 

Шла по млечной по дороге

То ли в рай, а то ли в ад…

А внизу, седой и строгий,

Спал замёрзший Ленинград.

livemaster.ru

Колбасов Владимир Николаевич родился в Ленинграде в 1960 г.
Рисовать начал в школе, на уроках математики, физики, химии…
Осенью 1973 года поступил в ленинградскую Городскую художественную школу. Основам акварельной техники обучался под руководством Георгия Николаевича Антонова и Власты Францевны Факторовой.
В 1977 году, после неудачной попытки поступления в Академию художеств СССР, в течение года работал грузчиком в хозчасти Академии. По вечерам посещал рисовальные классы.
В 1978 году поступил в Академию художеств СССР, в мастерскую профессора Игоря Ивановича Фомина.
Весной 1984 года успешно защитил диплом и сразу был призван в ряды Вооружённых Сил. Службу проходил в Москве, в Генеральном штабе СССР.
После демобилизации работал в закрытом научно-исследовательском институте, где и начал писать первые акварельные композиции.
Осенью 1989 года в Мюнхене, во время встречи с немецкими товарищами, получил предложение выставить свои работы в одном из местных культурных центров.
С 1989 по 1999 год работал в Комитете по градостроительству и архитектуре Санкт-Петербурга в должности главного художника Василеостровского района. Именно в это время, в мастерской во дворе аптеки доктора Пеля, напротив трубы Грифонов, были написаны первые работы из серии «Город».
В 1991 году, в рамках фестиваля «Дни России в Культурном центре Фольфратсхаузен», состоялась первая германская выставка. Далее последовала серия выставок в Баварии и Австрии.
Совмещать творчество и административную работу становилось всё сложнее. Пришлось расстаться с КГА.
С 1999 – свободный художник.
Первая персональная выставка в России состоялась в 2001 году в Санкт-Петербургском Союзе художников. По результатам выставки был принят вне конкурса в Союз Художников России.
В 2003 году, по приглашению режиссёра Юрия Оленникова, участвовал в качестве художника-постановщика в создании фильма «Петерболд».
В 2006 году проживал в Австрии, а затем в Испании, работая над оформлением книги-сказки австрийского писателя Рональда Сонига «Страна Лжи». Презентация книги состоялась в Вене в 2008 году.
В 2013 году на основе работ из серии «Город» студентами Санкт-Петербургского Университета кино и телевидения был создан анимационный фильм «Город». Фильм получил серебряную медаль на Международном фестивале «Аниматор» и серебряную медаль на Международном фестивале «Белые ночи 2014.
Сегодня Владимир Колбасов живёт и работает в Санкт-Петербурге.
Член Союза художников России, участник многочисленных выставок в России и за рубежом.
Картины находятся в частных собраниях России, Германии, Австрии, США, Израиля, Англии, Китая, Канады, Чехии, Польши и других стран.

kolbassov.ru

Хочется ещё добавить...

Что же Вы надули губки,
Изогнули томно бровь.
Облетают незабудки,
Осыпается любовь.
На дворе мороз да вьюга,
Липнет снег на провода.
Вы явились ниоткуда
И исчезли в никуда.
Извини, что был не очень,
Что не тех порой ласкал,
Что в осколках стылой ночи
Средь снегов не отыскал.
Что поделаешь, непруха,
Знать, тому моя вина.
Льётся жизни бормотуха,
Только мимо стакана.
За собой закрою двери,
И однажды, наугад,
Отыскать в ночи потери
Я отправлюсь в снегопад.
Будет путь мой прост и ясен,
Здесь не раз летал во снах,
У подъезда старый ясень
Мне прошепчет: «Гутен нахт».
Здравствуй, здравствуй, пень лохматый,
На сучке повис стакан.
В стакане, как я, усатый,
Одинокий таракан.
Вьюга воет дикой кошкой.
Потерпи чуток, дружок.
Щас согреемся, с картошкой
Есть на закусь пирожок.
Водка слаще от мороза,
Пляшут искорки очков.
Я валяюсь, как мимоза,
Возле мусорных бачков.
То ли с горя, то ль от стужи
Лопнул надвое стакан,
И поплыл, как лебедь в луже,
В жопу пьяный таракан.
Вспоминаю наши встречи,
Замерзаю в теплоте.
Фонари задули свечи,
Город тает в темноте.
Слышен только стон калитки,
Гулкой крыши барабан,
Проводов стальные скрипки,
Водосточных труб орган.
Снег лежит на мне, не тает,
Птичка какнула на лоб.
Дай ей бог, пускай порхает,
Я давно уже сугроб.
И мне снится старый ясень,
Я кричу ему: «Привет!».
До чего же мир прекрасен,
Когда Вас со мною нет.

В замороженные лужи
Опрокинув звезд бокал,
Тощий кот январской стужи
Молоко луны лакал.

В занесенном снегом доме
Ни лампады, ни креста.
Паутина на иконе.
Вместо ликов — пустота.

Вместо окон — лед в глазницах,
На пол пролито вино.
Снег трещит на половицах:
- Кто еще тут? — никого.

Тишина. Лишь, завывая,
Домовой стучит в печи,
Серый пепел осыпая
На огарочек свечи.

Ночь в короне спит на троне,
Черти в доме правят бал.
И смеются на иконе
Блики треснутых зеркал.

Тает в дымке Кронштадт, огоньками дрожа
И над пирсом дождя паутина,
У причала угрюмая дремлет баржа
Под названием гордым Ирина.

Корпус в ржавых подтеках, на палубе грязь,
Лееров нет, оборваны шканцы.
Неизвестно, зачем и откуда взялась,
Но её обожали кронштадтцы.

Она помнит Цусиму, Синоп и Гангут,
Помнит, как под Чесмой турок били.
И горючего слезы текут и текут,
Оставляя разводы на киле.

Она — совесть Кронштадта и гордость страны,
Честь и слава Российского флота!
Адмиралы, а ну, шапки прочь с головы!
На колено, морская пехота!

А вокруг крейсера пишут, как фраера,
Хоть полтонны ракушек на днище.
Всю отделать суля, от кормы до руля,
На ремонт не жалея деньжищи.

Так куда ж мне до них, и что ей до меня?
Между нами Балтийские волны.
Но приняв двести грамм, взял я право руля
И сказал сам себе: «Самый полный!»

Как красиво я шел! Жаль, не видела мать,
Не то чайкой бы вслед мне кричала!
Курс лежал на Кронштадт,
И мне было плевать, как там примут меня у причала.

У кронштадтцев закон — иноземцев топить,
Шум прибоя покроет все стоны…
Но я твердо решил: без неё мне не жить,
А откажет — открою кингстоны.

И, волну завязав в 38 узлов,
Я плевал пену чайкам в кильватер,
Презирая буи и огни маяков,
Брюхом меря кронштадтский фарватер.

Там, на рейде, ребята, стояла она,
Как морячка, черна от загара.
Эх, налейте, налейте мне в трюмы вина!
Понял я: мой баркас ей не пара.

Но назад хода нет, и решив: будь, что будь,
Я рванулся к родимой голубке
И на полном ходу проломил я ей грудь,
Так, что крыша поехала с рубки.

Ещё долго у пирса кипела вода,
Отпуская грехи экипажу.
И остался на дне обнимать навсегда
Ржавый барк легендарную баржу.

Честь и совесть Кронштадта — героя страны,
Боль и гордость Российского флота.
Первый флагман погиб.
Шапки прочь с головы!
На колено, морская пехота!

Старый Новый Год.

Под Старый Новый Год замполит выдал нам с Димычем увольнительные в город. Я предложил поехать к моей тёте и хорошенько покушать.
Тётя Валя встретила нас жареной картошкой с котлетками, салатиками и литровой бутылью самогона. Накрыв на стол, Валя удалилась, а мы принялись рубать домашнюю еду. Московский белёсый самогон был очень вкусен. Мы едва успевали закусывать. Когда тётя вновь нарисовалась в слегка покачивающемся дверном проёме, мы с Димоном уже запевали «Город над вольной Невой». Самогон тут же был конфискован. Праздник окончен. Сказав тёте спасибо, мы надели шинели и поехали в часть.
Подъезжая к станции метро «Парк Культуры» Димыч вкрадчиво спросил:
– А хочешь горячего шоколада? – Мы оба знали, что там, наверху,  в кафетерии у Парка Культуры, варили чудесный горячий шоколад. Я ответил сразу:
– Хочу.
У выхода из метро мы заметили патруль, но командир наряда куда-то отлучился, и нас не тронули.
В кафе Димыч усадил меня за столик и исчез. Вскоре он появился с двумя стаканами, украшенными тёртым шоколадом, лимонными дольками и торчащими, как антенны, коктейльными трубочками.
– Димон, ты обалдел! – обрадовался я.
– Так, Вовик, по коктейльчику, а шоколад уже варят…
Вечер был прекрасен. Мы просадили всё, что у нас было. Выйдя из кафе, мы твёрдо решили, что вот теперь – уже точно всё, больше никуда, теперь прямиком только в часть. Подходя к метро, я вспомнил о патруле.
– Димон, надо идти к другому входу, здесь повяжут.
– Вовик, – Димыч обнял меня, – Во-вик, дорого-ой мой, они же нас не увидят! Посмотри, уже темно! И потом, я патруль кожей чую за 200 метров!
Я знал, что Димыч врёт, но мне так хотелось верить, что именно мой друг за 200 метров безошибочно кожей чует патруль, что я, махнув рукой сказал:
– Пошли.
Когда Димыч перешёл на строевой шаг – а именно так положено было подходить к патрулю – я подумал, что он дурачится. Решив не отставать от друга, я подхватил полы его шинели и, размахивая ими как крыльями, запел: «На ширинках у солдат пуговицы в ряд…».
Димыч, раскачиваясь, как маятник, продолжал упорно чеканить шаг, при этом он постоянно подавал мне рукой какие-то знаки. И тут я увидел бегущий к нам навстречу патрульный наряд. Бойцы, отдав честь, предложили проследовать к стоящему в сторонке командиру патруля. Мы подошли. Офицер, в припорошенной снежком шинели, с закрученными бравыми усами, был очень похож на Чапая. Полистав увольнительные, он решил осмотреть наш внешний вид и, повернувшись ко мне, скомандовал:
– Круу-гом!
А мне спьяну послышалось: «С Новым Годом!». «Какой хороший человек, хоть и военный», – подумал я и, расплывшись в улыбке, ответил:
– И Вас также, товарищ капитан!
– Что-что? – удивлённо переспросил он.
– И Вас со Старым Новым Годом! – радостно повторил я. Димон выразительно закатил глаза. Капитан внимательно посмотрел на нас слегка поводил носом:
– Ребята, да вы же пьяны!
– Никак нет, товарищ капитан, – ответили мы одновременно.
– Да что «нет»! От вас же несёт!
– Быть такого не может, – сходу пошёл в отказку Димыч.
– Так ведь праздник, товарищ капитан, – подхватил я, – люди тут гуляют, выпили, вот от них и пахнет.
– Пахнет, говорите? – усмехнулся капитан. — Ну-ну.
Он посмотрел на нас, полез в карман и достал трубочку.
– Ну что, будем экспертизу проводить?
Экспертизу проводить не хотелось. Сразу как-то стало всё безразлично. Я стоял и молча рассматривал снежинки на капитанских погонах. И тут Димона как пробило. Он взглянул прямо в глаза капитану и тихо сказал:
– На Ваше усмотрение, товарищ капитан.
Офицер поджал губы, помолчал, оглянулся:
– Значит, так. Сейчас дуете прямо в часть. Если вас где-нибудь заберут – на «Парке Культуры» вас не было. Ясно?
– Так точно! Спасибо!!! – Мы вытянулись, отдали честь. Я не удержался и ещё раз от всей души поздравил капитана с наступающим Старым-Новым Годом.
Это был январь 1985-го.
Прошло много лет, а этого капитана, которого я и видел-то всего каких-то несколько минут, мне не забыть. Настоящий Русский Офицер.
17.05. 2012г.

Стратегический запас Родины

Отделение сержанта Устинова работало на печатной машине. Станок занимал практически всё пространство небольшой комнатки. Солдаты множили бланки, ведомости и прочие штабные документы. Цинковые листы печатных форм, на которые свинцовым порошком было нанесено изображение, надевались на вал, в лоток заливали краску, заправлялась бумага, кнопка «Пуск» – и тираж готов. Потом формы менялись, и так целый день. Работа была вредная, и на ней использовали солдат. Через неделю гимнастёрки от свинцовой пыли становились чёрными. Но пачкалась не только форма. От свинца чернел и вал печатной машины. Его приходилось мыть каждый день после окончания работ. По инструкции вал полагалось протирать спиртом. Для этого завхоз ежедневно выдавал печатникам в мензурке двадцать граммов.  Естественно, спиртом никто ничего не протирал. Солдаты отмывали вал тряпками с керосином, а драгоценную жидкость аккуратно сливали в майонезную баночку, закрывали крышкой и прятали в укромном месте. За неделю набегала ровно соточка. Каждую пятницу в конце работы одному из бойцов выпадало счастье выпить сразу весь недельный запас. Все остальные, в ожидании своей очереди, наслаждались сопричастностью процессу.
Наступила очередная пятница – день распития спирта. Подошла очередь Устиныча. Сержант с утра предвкушал благостное окончание рабочей недели. Во время обеда он купил в офицерском буфете бутерброд с килькой, но не съел его, а, завернув в салфеточку, принёс на работу. Бутерброд был приготовлен на закуску.
Часы показали пять. Рабочий день закончился. Солдаты остановили машину. Достали спирт. Устиныч, чтобы никто не мешал, пошёл и запер на ключ дверь печатни. Вернувшись к станку, он расстелил на станине газетку, по центру установил баночку со спиртом, рядом приготовил гранёный стакан с водой для запивки и – сбоку на блюдечке –   бутерброд с килькой. Получился скромный, но очень душевный натюрморт. Сержант поправил стакан с водой, понюхал килечку и уже было приготовился открыть баночку, как со стороны коридора послышался звук вставляемого в замочную скважину ключа. В следующее мгновение замок щёлкнул, и дверь распахнулась. На пороге стоял майор –  начальник штабной типографии. Майору только что исполнилось тридцать три. Он был типичный штабист. Сытый и холёный, легко продвигающийся по службе, он очень хотел стать подполковником. Выпятив из-под расстёгнутого кителя начинающий расти животик, майор, хлопая глазками и причмокивая губками, прошёлся по комнатке.
– Чем занимаемся, тоа…щи бойцы?
Солдаты неспешно копошились вокруг станка. Устиныч, как ни в чём не бывало, поливал на окошке цветочки водичкой из гранёного стакана, и только предательски торчащий из кармана штанов бутерброд с килькой напоминал о несостоявшемся ритуале.
– Да, вот, цветочки поливаем, товарищ майор, – доложился Устинов, — Сейчас польём и будем машину мыть.
-– Это хорошо, хорошо… Это правильно! – методично прохаживаясь вдоль станка, задумчиво произнёс майор.– Машину мыть – дело нужное. Её обязательно надо мыть…
И тут майор заметил на станине майонезную баночку.
В суматохе, о ней просто забыли.
– А это что?
– Спирт, товарищ майор, – не моргнув глазом, ответил Устиныч. – Спирт для протирки вала. Сегодня завхоз выдал.
– Спирт?! – Кругленькие глазки майора загорелись, – Спирт – это хорошо! Это даже очень хорошо! – Майор взял баночку, повернулся к окну, посмотрел на просвет. -– А известно ли вам, тоа…щи бойцы, что спирт – это стратегический запас Родины?
– Так точно, товарищ майор! Конечно, известно, – вразнобой ответили печатники.
– А известно ли вам, тоа…щи бойцы, что стратегический запас надо беречь?
– Так точно, товарищ майор. Конечно, запас надо беречь, это же, как-никак, стратегический запас!
– Правильно, правильно… А известно ли вам, как следует протирать вал печатной машины с использованием минимального расхода этого самого стратегического запаса?
Почуяв подвох, бойцы замерли. Было ясно, что такие профессиональные тонкости может знать только один человек – майор.
Солдаты, переминаясь с ноги на ногу, молча пожимали плечами.
– Никак нет, не можем знать! – за всех ответил Устиныч и подхалимски добавил:
– Товарищ майор, может, расскажите?
-– Не только расскажу, но и покажу! – многозначительно пообещал майор. — Значит, так, все взяли тряпочки и подошли к машинке.
Устинов с бойцами, держа в руках ветошь для протирки, столпились вокруг станка. Майор, встал по центру, прямо напротив вала. Сняв с баночки крышечку, он аккуратненько поднял её двумя пальчиками, понюхал, слегка взболтнул, глубоко вздохнул, и на коротком выдохе резко махнув головой, влил в себя весь накопленный бойцами за неделю бесценный стратегический запас Родины. В печатне повисла гробовая тишина. Солдаты замерли. Устиныч побелел. Майор же, широко расставив ноги и отклячив попу, с распахнутым, как у оперной дивы, ртом, припал грудью к краю станины и длинным глубоким, но плавным выдохом прошёлся по всей длине вала, нанося на полированную поверхность тончайший слой спиртовых паров. Вал под его дыханием заблестел, заискрился и, переливаясь всеми цветами радуги, покрылся испариной.
– А теперь быстро трём! – просипел майор, отвалившись от машины.
Солдаты, пихая друг дружку, кинулись растирать запотевший вал.
– Устинов, воды! – тараща глаза, выдавил из себя майор.
Сержант подал с подоконника гранёный стакан. Залпом осушив оставшуюся после полива цветов воду, майор облегчённо вздохнул и, присев на табурет, удовлетворённо произнёс:
-– Ну, вот и славно! А, что у нас на закуску?
Устинов нехотя полез в штаны и достал помятый бутерброд с раздавленной килькой.
– Оооо…!!! С килечкой! Молодец, Устинов! Как знал! С килечкой люблю!
Нежно обсосав тоненький хребетик рыбки, майор промокнул платочком лоснящиеся, раскрасневшиеся губки, поднялся и, благодушно повиливая попой, направился к выходу.
В дверях он обернулся:
– Да, кстати, Устинов, сегодня пятница. Подготовь  мне список на увольнение особо отличившихся сегодня бойцов. Да, и не забудь про себя.– Майор расплылся в улыбке. – Я всё подпишу.
Он ушёл, а солдаты ещё долго молча стояли вокруг станка. Было досадно и обидно. Они так ждали эту пятницу. Целую неделю по капелькам собирали, берегли, прятали… А пришёл майор – и убил, убил мечту, сразу, одним залпом… Радости от обещанного увольнения никто не испытывал. Да и как могло сравниться какое-то увольнение с таким циничным и безжалостным уничтожением недельной нормы бесценного стратегического запаса Родины.

Вот с таким интересным человеком меня познакомила Сеть...

:)

Спасибо! Очень интересно!!

Спасибо,Альбина!

Действительно,интересный художник и человек, со своим, не общим, видением мира. К тому же ещё и умница, судя по выбору и композиции рисунков.

С-Пб    (мой   -  Ленинград))     достоин такого художника.,а он -достоин такого Города!

Когда писал ,подумал - почему УМНИК - имеет уничижительный. отрицательный смысл, а УМНИЦА -похвальное,поощрительное .

Вот на таких   "мелочах"  засланные ........   и заваливаются.,в смысле-прокалываются, в смысле попадаются, в смысле проваливаются,  в смысле засыпаются, в смысле.......... устал продолжать .)) 

Велик и могуч Русский Язык!   Как  и наша Военная Тайна!  Или,хотя бы, её часть! ))

Владимир, Александр, спасибо!!!

:) Замечательно... про наш язык!