— Мамочка, к нам сегодня в садик наши первоклассники приходили, — радостно сообщила Леночка вернувшейся с работы Ольге.  — Веня, Вася и другие мальчики и девочки. Ты знаешь, мы на наших занятиях почти то же самое учим, что они в школе. И Гена, и Марина, и я — все это уже проходили. Ой, я такое придумала, такое! Ни за что не догадаешься.

— Так, может, ты сама мне свою придумку расскажешь?

— Я придумала, чтобы мы за эту зиму выучили то же, что они. И все вместе — Гена, Марина, я, Саша, Ирочка, Шурочка и Шурик — сразу поступили во второй класс. Может быть, так можно? Мамочка, узнай, а. Мы ведь все умеем читать и писать. Я уж не говорю про нас с Геной — мы, наверно, математику и за третий класс знаем. Но я не хочу в третий — я хочу с нашими ребятами соединиться. Чтобы все — в один класс. Вот было бы здорово!

— Что ж, это хорошая идея, — одобрила ее Ольга. — Я постараюсь достать  программу первого класса и попрошу, чтобы в конце года учителя организовали вам проверку знаний. И может, тех, кто справится с ней, запишут сразу во второй. Но неужели тебе не хочется побыть первоклассницей?

— Да что там делать? Я же все это знаю. Мне и во втором, наверно, будет неинтересно. Но там хоть все наши будут, не будет скучно. А математикой я и сама могу заниматься. Ты бы достала мне школьную программу по математике и учебники. И мы с Геной потихоньку сами ее прошли бы.

— Вижу, у вас с Геной наладилось. Как хорошо! А то он, бедненький, так переживал, что ты к нему стала хуже относиться. Даже ко мне обращался за помощью.

— Ой, да он совсем другим стал! Не узнать. Со всеми такой приветливый. И за мной не ходит все время, как раньше. Но знаешь, мамочка, он, по-моему, все равно следит за мной. Даже издали. Как чуть что — он сразу рядом. Мы вчера играли в ловитки. Я бежала, а один мальчишка мне ножку подставил. И я с разбегу как растянулась — всю коленку содрала. Так Гена мигом рядом очутился. Поднял меня и помог дойти до доктора. Там мне коленку промыли и зеленкой помазали — вот смотри.

— Не болит коленка?

— Нет, ни чуточки.

— А мальчишку того Гена не побил?

— Нет, тот сразу убежал. Пока мы к врачу ходили, его и след простыл. И знаешь, Гена ничего про него не сказал. Но лицо у него было такое...  очень злое. Он мальчишку того, конечно, запомнил. Я боюсь, что он его потом все равно поколотит.

— Большой мальчишка был?

— Нет, из малышовой группы. Там есть такие задиры.

— Лена, запрети ему мстить. А то он натворит дел. Возьми с него слово. Скажи, что маленьких обижать стыдно.

— Да я  уже сказала. А он говорит: — А маленьким хулиганить можно? И девочкам ножки подставлять. Ничего, — говорит, — он у меня попомнит! Просто не знаю, что делать.

Не хотелось Ольге вмешиваться, но пришлось. Она нашла того забияку и, показав ему Леночкину коленку, убедила попросить у девочки прощения в присутствии Гены. Гена стоял рядом со сжатыми кулаками и молчал − но его молчание было нехорошим. Пришлось с ним тоже крупно поговорить. И только после того как он дал честное слово не трогать малыша, у Ольги отлегло от души.               

Да, мальчик сильно переменился — Ольга это тоже заметила. Он как-то сразу повзрослел. Много читал и полюбил шахматы. Теперь он без труда обыгрывал девочек, даже когда они играли вдвоем против него. Гена стал не по возрасту задумчив и часами о чем-то размышлял.

Он больше не докучал Леночке своими приставаниями. Но однажды Ольга заметила его взгляд, украдкой брошенный на девочку, когда он думал, что его никто не видит. Это не был взгляд ребенка. В нем таились забота и тревога за нее, и молчаливое безмерное обожание. И снова беспокойство закралось в ее душу.

Но ведь они еще малыши, успокаивала она себя. Вот пойдут в школу, появятся новые друзья, новые привязанности. Детская влюбленность пройдет, должна пройти. Не стоит придавать ей такого значения. Тем более что мальчик меняется в лучшую сторону — значит, это чувство ему на пользу.

Дети очень любят подражать. И когда в их коллективе появляется несколько умных и толковых ребят, остальные стремятся быть похожими на них, стать вровень с ними. В своей группе Гена, Лена и Марина далеко опередили остальных детей. Но они не задавались, не замыкались в своем узком кругу,  а наоборот, старались подтянуть других до своего уровня. Особенно в этом преуспевала Леночка. Она постоянно была окружена детьми, которым что-то читала или рассказывала, или учила разным играм.

Ее идея о поступлении сразу во второй класс встретила горячую поддержку у старших ребят. Букварь был ими давно прочитан, и теперь и Саша, и Ирочка, и Шурик с Шурочкой успешно овладевали четырьмя действиями арифметики. После новогодних праздников Лена наметила приступить с ними к заучиванию таблицы умножения, чтобы встретить весеннюю проверку во  всеоружии.

Ирочка Соколова по-прежнему относилась к Лене прохладно, что однако, не мешало ей внимательно прислушиваться к Леночкиным советам и объяснениям. Ирочка очень боялась отстать от Саши и оказаться с ним в разных классах, поэтому она изо всех сил  тянулась за остальными ребятами. И хотя математика давалась ей с трудом, благодаря своему упорству и стремлению быть лучше других она справлялась.

В институте у Ольги тоже все обстояло относительно благополучно. Заведующий кафедрой физики, посетив несколько раз заседания кафедры математики, проникся Ольгиными идеями и стал наводить у себя похожий порядок. Он был неплохим доцентом и никаким руководителем, но с ее помощью дела на его кафедре стали улучшаться.

Ольга настояла на организации у физиков ежедневных консультаций, благодаря чему число задолжников по лабораторным работам стало быстро сокращаться. По ее настоянию физики тоже начали разрабатывать методички к практикуму. Теперь на занятиях уже решалось не по две-три задачи, как прежде, а значительно больше. Поскольку студенты стали лучше знать математику, дела и у физиков пошли в гору: ведь математика — язык этой замечательной науки.

Приближался Новый год. В институте  традиционно отмечали его сначала на кафедрах, затем всем институтом в актовом зале, где ректор раздавал премии и грамоты, после чего все усаживались за праздничные столы.

Но задолго до самого праздника каждая кафедра отмечала его в удобное для большинства сотрудников время — и это время было, как правило, рабочим. В какой-нибудь аудитории накрывали столы, расставляли бутылки и тарелки с угощениями — и начиналось пиршество. Время от времени в аудиторию забредали студенты в поисках нужного преподавателя — ведь это была пора зачетов. Их возмущенно выпроваживали  и запирали дверь. В нее вскоре начинали барабанить жаждавшие "срубить хвост", выводя празднующих из себя.

Ольга была последовательной противницей таких возлияний. Поэтому она сразу предупредила своих сотрудников, что в рабочее время ничего подобного у них на кафедре не будет. Если есть желание собраться своим коллективом — пожалуйста, можно у кого-нибудь дома или в кафе.

— Почему другим можно, а нам нельзя? — недовольно спрашивали ее коллеги, наблюдая, как на кафедру механики протащили ящик водки и корзинку с шампанским.

— Потому что у них другой заведующий кафедрой. Он разрешает, а я нет, — упрямо отвечала она. — Не будем позориться перед студентами, дыша на них перегаром. Ведь многие из вас потом остаются на консультацию или принимают зачеты. В конце концов, будет общеинститутский вечер. Давайте там соберемся за своим столом. Можно будет сдвинуть отдельные столики и славно повеселиться.

Так они и сделали. Вечер прошел замечательно. За большие успехи в учебной и научной работе ректор вручил профессору Туржанской денежную премию и грамоту. Грамоты и благодарности получили и другие сотрудники кафедры.

После торжественной части все устремились в зал. Там вокруг огромной елки были расставлены столики с шампанским и нехитрыми закусками. Математики быстро сдвинули столы, достали бутылки и собственное угощение, приготовленное заранее, и на зависть остальным дружно принялись пировать и веселиться.

Когда другие столики опустели, у них еще было полно закуски и выпивки. Время от времени какой-нибудь страждущий приближался к их компании, завистливо поглядывая на столы. Тогда ему милостиво разрешали выпить и закусить, за что тот должен был спеть песенку или рассказать анекдот. Так сотрудники других кафедр  устроили им бесплатный концерт. Правда, анекдоты были разной степени свежести и приличия, но народ так искренне хохотал, что Ольга махнула рукой. Пусть люди веселятся — в конце концов, здесь все взрослые.

Потом начались танцы. И сейчас же Ольгу, собравшуюся было незаметно исчезнуть, пригласил на танго Гарик Лисянский. Отказывать при всех было неудобно, и она согласилась, о чем очень скоро пожалела. Во время танца, длившегося долго, Гарик не сводил с нее влюбленных глаз. В них сквозила такая тоска, что Ольга искренне посочувствовала бедняге.

— Гарри Станиславович, не надо! — жалобно попросила она. — Вы женаты, а я люблю своего мужа. Поэтому у нас с вами ничего, конечно, быть не может. И не прижимайте меня к себе так сильно — мне это неприятно.

— Но он же давно умер. — Гарик погрустнел. — И потом, я ведь вам не очень докучаю, Ольга Дмитриевна. Оставьте мне надежду. А вдруг ваши чувства когда-нибудь изменятся?

— Я его люблю до сих пор. Поймите, он для меня живой. А пока я его люблю, другие мужчины для меня не существуют. Ведь у меня  только одно сердце.

Наконец музыка отзвучала, и неприятный для нее диалог прекратился. Дождавшись удобного момента, Ольга тихонько выскользнула из зала. Удачно поймав  такси, она с наслаждением упала на заднее сиденье — и вскоре была дома.

Там Лена с Геной наряжали елку. Из-за тесноты у Светланы ставить ее было негде, поэтому праздник обе семьи решили встретить у Туржанских.

Перед прошлым Новым годом Отар передал с оказией в Ленинград большую, в двух уровнях, коробку немецких елочных украшений. Таких красивых игрушек Гена никогда не видел. Там были обвитые сверкающими нитями шары, переливающиеся всеми цветами радуги сосульки, нарядная Снегурочка, Дед Мороз с мешком подарков, обсыпанные блестками шишки и другие чудесные игрушки. Все это великолепие венчала потрясающая верхушка в виде разноцветной пирамидки с крошечными колокольчиками, издающими серебряный звон. Каким-то чудом им удалось при переезде ничего не разбить.

Гена дрожащими пальцами привязывал к очередному сокровищу зеленую ниточку, а Леночка, обходя елку вокруг, старалась повесить его на самом видном месте. Когда дошла очередь до золотого в звездах шара, выдержка изменила Гене. Со словами: — Лена, смотри, как он сверкает! — Гена поднял шарик повыше, и тот, выскользнув у него из рук, покатился по ковру. От ужаса мальчик закрыл лицо ладошками, но... ничего не случилось — хрупкий шарик остался цел.

— Гена, если ты будешь так бояться, то точно что-нибудь разобьешь, — укорила его Леночка. — Елочные игрушки всегда бьются — ничего страшного. Я столько их перебила, пока была маленькая. Но мама меня никогда за это не ругала. И тебя никто ругать не будет, если разобьешь одну − две. Ты ведь не нарочно.

После этих слов пальцы у Гены перестали дрожать, и дело пошло веселее. Ольга включилась в процесс, и вскоре елка предстала перед ними во всей  красе. Алексей принес близнецов — для них зажгли гирлянду. Открыв рты, Гришка и Мишка изумленно смотрели на сверкающее деревце, и разноцветные огоньки отражались в их глазах.  

Поздно вечером, когда Леночка уже спала, Ольга, накинув на плечи теплый платок, вышла на лоджию, открыла окно и долго стояла, вдыхая холодный воздух. Ни одной звездочки не было видно, лишь низкие серые облака. На голых ветках дерева, освещенного фонарем, сидели нахохлившиеся воробьи.

— Серго! — мысленно произнесла она, глядя в зимнее небо. — Там, где ты  теперь, помнишь ли обо мне? Ты  верил в ту жизнь, по другую сторону бытия. Ты учил меня верить в нее. Так есть ли она? И встретимся ли мы когда-нибудь в той стороне? Или смерть превратит нас в прах — и с нею все кончится?  Ну подай мне какой-нибудь знак, хотя бы покачай вон той веточкой. Если можешь.

По вершинам деревьев прошел неведомо откуда налетевший ветер. Он раздвинул низкие облака, и над самой крышей пятиэтажки напротив своего дома Ольга увидела ярчайшую, похожую на далекий фонарь одинокую звезду. Она знала эту звезду. Это была Венера — богиня любви.

Он подал мне знак, подумала она. Я поняла тебя, Серго. Знай, наша любовь не умерла, она жива. Она воплотилась в нашу дочь и перейдет от нее к ее детям — нашим внукам, а от них — к их детям, затем — к их внукам и правнукам. И в них, наших потомках, она будет жить вечно.