Так был положен конец вражде. Ольга разрешила Лене с Геной еще раз искупаться, и вся компания ринулась в море. Реваз с Джаватом и Леночкой быстро поплыли от берега, а Гене осталось только с завистью наблюдать, как они удаляются. За дочку Ольга не беспокоилась — знала, что та научилась превосходно плавать еще в их прошлый приезд. Как зашла в воду, так сразу и поплыла − видно, способность держаться на воде передалась ей от отца. Да и братья ее были отличными пловцами и не спускали с Леночки глаз.
Но Гену Ольге стало жаль. Она представила, какие чувства испытывает верный друг ее дочери, и поняла, что надо ему помочь.
— Геночка, хочешь научиться плавать? — спросила она, заходя в воду. И получив утвердительный ответ, сказала:
— Самое главное: почувствовать, что вода может тебя держать. Что ты можешь лежать на ней и не тонуть. Тогда ты перестанешь ее бояться.
— А как? — спросил Гена. — Я и руками, и ногами гребу, а все равно тону. Сразу захлебываюсь.
— А ты сначала попробуй полежать на спинке. Иди сюда, где поглубже — чтобы тебе было по горлышко. Ложись на спинку и расставь руки и ноги пошире, не бойся. Не надо головку задирать — смотри в небо. Вот так. Видишь, у тебя уже получается.
И правда, Гена почувствовал, что лежит на воде и она его слегка покачивает. Это было очень приятно.
— Лежи, лежи, привыкай, — подбодрила его Ольга. — Ну, как, нравится?
— Очень! — с восторгом отозвался мальчик.
— Вот теперь, когда ты почувствовал, что вода тебе друг, а не враг, попробуй грести руками и помогай себе ногами. Давай, давай, не бойся — я буду тебя страховать. Только голову не поднимай, а то сразу станешь погружаться. Можешь ее поворачивать, смотреть по сторонам, но поднимать не надо. А если почувствуешь, что погружаешься, закрой рот, задержи дыхание и прими прежнее положение. Полежи, подыши и греби снова. Главное — не бойся! Ничего, я тоже сначала училась плавать на спинке.
Сдерживая желание задрать голову, чтобы осмотреться, Гена заработал руками и ногами − и поплыл. Это было так здорово! От восторга он закричал и повернул лицо к Ольге — убедиться, что она видит, как он плывет. И сразу погрузился. Однако не испугался — лег на спину и снова поплыл.
— Очень хорошо! — похвалила его Ольга. — Не устал?
— Ни капельки! — гордо ответил мальчик.
— Теперь попробуем упражнение потруднее. Сначала выслушай меня. Лежи и слушай, пока не дам команду. Я буду тебя поддерживать, а ты перевернешься на живот. Снова широко расставишь руки и ноги, а дыхание задержишь, насколько сможешь. И опустишь лицо в воду. Ты будешь лежать на животе, а вода тебя будет держать. Как только захочешь вдохнуть воздух, повернешь голову набок, не поднимая ее из воды, вдохнешь, а затем снова опустишь. Главное помни, что в этой позе ты погружаться в воду не будешь.
Ну, что, давай попробуем? Готов? Переворачивайся, я тебя держу. Только голову не задирай.
Гена выполнил ее советы − и у него все получилось. Главное, он почувствовал, как должно располагаться в воде тело, чтобы она его держала. Остальное было делом техники.
Когда братья с сестричкой приплыли обратно, они с удивлением увидели самостоятельно плывущего Гену. Леночкина мама плыла рядом, время от времени подбадривая его словами одобрения. Так благополучно была разрешена и эта проблема.
Отару, убедившемуся, что мальчик неплохо держится на воде, осталось только совершенствовать его умение плавать. И вскоре Гена, овладевавший искусством плавания с присущим ему упорством, как всегда, когда дело касалось его взаимоотношений с Леночкой, стал плавать не хуже ее братьев. Ну почти не хуже. Если и хуже, то только чуть-чуть.
Утром следующего дня они пошли на кладбище — навестить могилы Серго и его отца. Ольга с трудом заставила себя туда идти. Ей очень этого не хотелось.
Давно, еще в Ленинграде, убежав раздетой из дому после памятного разговора с отцом и сидя окаменевшей на остановке, она вдруг каким-то внутренним зрением увидела у самых ног своих бездонную пропасть, в которой притаилось Безумие. Балансируя на ее краю, Оля почувствовала, что, если сейчас туда сорвется, то обратно, в мир людей, ей уже не выбраться − Безумие поглотит ее целиком. В тот миг только мысль о ребенке да прибежавшая мать помогли ей отойти от края страшной пропасти. Но та не исчезла — ее край черной полосой постоянно маячил где-то поблизости, то удаляясь, то снова приближаясь, когда она позволяла отчаянию овладевать собой.
И в их прошлый приезд, когда, стоя у его могилы, она представила себе Серго в этой страшной яме — его лицо, его золотые волосы, все его тело, так любимое ею и постепенно превращающееся в прах, — вдруг снова увидела прямо у ног своих змеившийся край той бездны. И когда, побледнев, как полотно, она стала падать туда, ее, помертвевшую, подхватил Отар, а сзади обняла плачущая Леночка. Они медленно повели, повели, повели ее прочь от края бездны − и Безумие нехотя отпустило ее.
И теперь по дороге на кладбище она собирала все свои силы, чтобы не позволить себе сорваться. Она уговаривала себя, что нужна Леночке: ведь их дочь еще так мала. И столько не сделано в жизни дел. И самое главное, там нет Серго, в той яме. Он здесь, он всегда рядом. Да, она почти перестала слышать его голос. Но ей этого и не надо было — она постоянно чувствовала присутствие Серго и знала точно, что бы он сказал или сделал в том или ином случае. Его фотография была всегда с ней. Но чтобы увидеть любимого, ей не надо было ее доставать — внутренним зрением она видела его сразу, как только ей этого хотелось.
Чем дальше уносило ее время, тем ярче и отчетливее становился его образ. Как будто она поднималась высоко в гору — и чем выше она оказывалась, тем сильнее рассеивался туман, скрывавший прошлое. И тем больше подробностей открывалось ее взору. Она видела и родинку у правого плеча, и шрам на руке от падения в детстве с дерева, и его затаенную улыбку, прячущуюся в уголках губ. И этот быстрый взгляд из-под ресниц, от которого у нее слабели колени. Все — и его голос, и каждое слово, и каждое прикосновение, и его доброта, и его мысли — все жило в ней. А не в той черной яме, которая звалась его могилой.
Но на кладбище присутствие духа вновь покинуло ее. Как только она увидела портрет Серго на плоскости мраморного памятника, зияющая бездна стала стремительно приближаться, грозя затянуть ее туда, откуда не выбраться.
И снова внимательно следивший за ней Отар успел обнять ее и, прижав к себе, повел прочь со словами: “Его там нет, родная моя! Он здесь, с нами — он с нами всегда. Он любит нас, и мы любим его. А это только холмик и памятник, простой мрамор — и все.”
И Леночка держала ее за руку, прижималась к ней и заглядывала в глаза.
Снова край бездны отошел от нее и ушел далеко-далеко — куда-то к горизонту. Но совсем не исчез.
— Любишь Ольку? — без тени ревности спросила Юлька Отара, когда они остались одни. — Вижу, следишь за ней — глаз не спускаешь. Как доктор.
— Люблю, — легко согласился с Отар. — Люблю вас обеих очень сильно. Но по-разному. Тебя люблю как жену, как мать моих будущих детей. А ее — как сестру. Нет, больше. Как возлюбленную моего лучшего друга. Я поклялся у его могилы, что буду любить их — ее и девочку — и заботиться о них до самой смерти, чего бы мне это ни стоило. А ты меня знаешь — я слово свое держу.
— Тогда ты меня поймешь, должен понять. Отар, она ведь не живет. Она живет с тенью, как с живым человеком. Спит в его постели, и во сне у них любовь. Ты можешь себе это представить? Как у нее крыша еще не поехала — не представляю. Я бы точно свихнулась.
— Юлечка, она его любит, до сих пор любит. Так бывает. Слишком сильно он ее тогда поразил. А Оля очень цельный человек и потому отдалась этой любви целиком. И держится за нее, как за соломинку.
— Но его ведь нет! — закричала Юлька с отчаянием. — Нет и больше никогда не будет! Хоть ты это понимаешь? Нет никаких голосов и его присутствия ни в его доме, ни в ней самой. Это все только ее воображение. Надо же ей это как-то объяснить. Она же не видит никого вокруг, потому что видит только его. Отарик, так жить невозможно — у меня сердце разрывается при взгляде на нее!
— Но что мы можем поделать, дорогая?
— Надо с ней серьезно поговорить. Пусть мать и сестры Серго тоже поговорят. Они что же, не видят, что она губит себя этой любовью? Только девочка и держит ее. Не будь дочери, она — здоровая, прелестная молодая женщина — отправилась бы следом за Серго, не раздумывая. Как же, его душа ее ждет – не дождется. Нет никакой души — все это выдумки! А все кругом молча одобряют ее, словно с ума посходили! Пусть объяснят ей, что она свободна. Его мать для нее — святая, может хоть ее послушает?
В тот же день после обеда мать Серго позвала Ольгу в свою комнату. Там находились его сестры и Отар с Юлей. От выражения их лиц у Ольги похолодело внутри.
— Доченька! — обратилась к ней мать. — Мы знаем, как ты любила и любишь Серго. Но Бог забрал его к себе, а ты осталась здесь. Нельзя любить мертвого, как живого, — это нехорошо. Сходи в церковь, попроси Серго, чтобы он отпустил тебя.
— Но я не хочу, не хочу, чтобы он отпускал меня! — горячо возразила Ольга. — Мне хорошо только с ним! Без него кругом пустота. Как жить в пустоте?
Этого Юлька вытерпеть уже не смогла.
— Да пойми ты: он умер! Его нет! Почему же в пустоте? Ты живешь среди людей, живых людей. Только ты их не видишь.
— Почему не вижу — вижу. У меня с людьми нормальные отношения.
— Ты прекрасно понимаешь, о ком я говорю. О мужчинах! Неужели за все это время тебе не хотелось обнять живого мужчину? Я даже представить себе этого не могу!
Конечно, хотелось, подумала Ольга. Еще как хотелось!
Она вспомнила, как в Ленинграде начал за ней ухаживать доцент Заславский — славный человек, овдовевший года три назад. Ухаживал он ненавязчиво и красиво. То она обнаруживала букет свежих роз у своих дверей. То на ее столе в кабинете появлялась огромная коробка шоколадных конфет. А как-то под Новый год посыльный принес к ней домой небольшую корзинку, полную свежей клубники.
Наконец она сдалась и согласилась с ним встречаться. Они подолгу бродили по городу, и Ольга с удовольствием слушала рассказы Кости — заядлого альпиниста — о походах в горы. Костя Заславский был умен и имел приятную внешность. А самое главное, он был деликатен и великолепно чувствовал ее настроение. Всегда знал, что ему можно в данный момент, а чего нельзя.
И их первый поцелуй не был ей неприятен. Поэтому, когда он пригласил ее к себе, она, сделав небольшое усилие, согласилась. Ольга ясно понимала, что ее ждет у него дома. Но Константин был во всех отношениях подходящей партией — так ей внушали все доброжелатели. И она стала надеяться, что может у них и сладится.
У Кости была семилетняя дочь. В тот день она гостила у бабушки. Ольга тоже отвела Леночку к матери, поэтому ничто не могло помешать им провести вечер, а может и ночь, вдвоем.
Когда она, сняв в его прихожей пальто, подошла к трюмо, он решил, что ей захотелось поправить прическу или привести себя в порядок. Со словами “надо посмотреть, что на кухне делается” он оставил ее на пару минут одну.
И тут в зеркале трюмо она увидела Серго. Он стоял у противоположной стены прихожей, скрестив руки на груди, как тогда на пляже. И молча смотрел на нее. Тихо, как вор, сняла она с вешалки пальто и, не одеваясь, выскользнула за дверь. Прибежала домой и, задыхаясь от рыданий, упала на диван. Она заплакала в голос, и тотчас же раздался звонок в дверь − это бабушка привела раскапризничавшуюся Леночку, та никак не хотела оставаться на ночь. Все требовала, чтобы ее отвели к маме.
На следующий день Ольга попросила прощения у Константина. Обиженный, он только молча кивнул, и на этом их отношения прекратились.
— Юля, ты же знаешь, я не могу просто так... с мужчиной, у меня не получается. Ты же помнишь тот случай с Костей Заславским — я тебе рассказывала. Ничего не вышло, а как потом было неудобно.
— Она пришла к мужчине и увидела в зеркале Серго, — пояснила Юля. — И позорно сбежала. Но только я уверена: никакого Серго там не было, тебе просто показалось. Надо было чуть-чуть подождать. Вернулся бы Костя, и все было бы хорошо. Такой отличный парень, и вы так подходили друг другу.
— Ничего мы не подходили! Я, как перестала с ним встречаться, такое почувствовала облегчение. Не любила я его, потому так и получилось.
— Да ты никогда никого не полюбишь! Потому что рядом с каждым мужчиной видишь Серго. Конечно, он был лучше всех. Но такие, может, раз в сто лет рождаются. Так что теперь — ни на кого не смотреть?
— Юля, не мучай меня! — заплакала Ольга. — Мне никто не нужен, кроме него. Я хочу мужчину, но чтоб это был Серго. Мне плохо, оставь меня.
И смертельно побледнев, она медленно стала валиться на бок. Но не спускавший с нее глаз Отар мгновенно подхватил ее и, зажав между ладонями помертвевшее Ольгино лицо, стал целовать в закрытые, заплаканные глаза.
— Немедленно прекрати! — приказал он Юльке. — Живи, Оленька, как подсказывает тебе сердце. Любишь Серго и люби — он заслужил такую любовь. Чтоб я больше не слышал этих разговоров, Юля! Тысячи женщин живут с ребенком без мужчин. И Оля с Леночкой будут жить — и неплохо будут жить. Уж я позабочусь.
И со словами “не плачь, детка, я с тобой” он прижал Ольгину голову к себе и стал медленно покачивать ее, пока она не успокоилась.