В то время я был ещё маленьким мальчиком. Обычным маленьким мальчиком, каких много повсюду. Много было тогда и также много сейчас. Хотя сейчас, наверное, гораздо больше. Обычный ребёнок, которы
В то время я был ещё маленьким мальчиком. Обычным маленьким мальчиком, каких много повсюду. Много было тогда и также много сейчас. Хотя сейчас, наверное, гораздо больше. Обычный ребёнок, который ходит в школу, играет в игрушки из коробки, лепит серьёзные скульптуры из пластилина и каждый день делает уроки. Конечно, далеко не все дети, а в особенности мальчики, делают уроки каждый день. Многие вообще никогда их не делают. Но я делал их действительно каждый день. Кроме субботы, конечно же.
Хотя признаюсь, был однажды случай, когда я не выполнил домашнее задание по предмету, который вела у меня моя же мама. Сейчас я уже и не вспомню, почему так вышло и что подтолкнуло меня на столь опрометчивый поступок, но определённо, это было что-то очень важное. Куда важнее домашних заданий, уроков, школы и ожидающего дома наказания. Из всей этой истории я помню лишь тетрадь и клеточку в классном журнале напротив моей фамилии. И там и там любящей материнской рукой так аккуратно были выведены абсолютно одинаковые оценки. Не буду говорить, какие именно. Просто оценки за невыполненное домашнее задание. Мне тогда было очень стыдно.
Но это было позже. Я хочу рассказать о том времени, которое я практически не помню. Тогда я был ещё младше. Совсем маленьким мальчиком. В отличие от некоторых знакомых ребят я не ходил в начальную школу. В нашем забытом Богом городке в те времена была одна такая. А то и две, точно не помню. Но в любом случае ни в одну из них я не ходил. Я сразу же пошёл в начальные классы нормальной школы, где вместе под одной крышей набирались знания и мудрости и салаги, и старшеклассники. Далеко не все, конечно, набирались, но случаи, говорят, бывали. А дорога в мою нормальную школу лежала ровно через одну из наших начальных школ (или единственную). И каждый раз, проходя мимо, наблюдая детей, идущих туда, я чувствовал некое превосходство над ними. Тогда мне казалось, что я в чём-то лучше их всех, умнее и талантливее, раз меня взяли сразу во взрослую школу, а не отправили вместе с ними в начальную. Я понимал тогда, что в каком-то смысле я избранный, обладающий такими качествами, какими не могут обладать обычные дети. И именно поэтому я учился в начальных классах нормальной школы. Или просто потому, что там работала мама…
То были летние каникулы. Когда ты ещё совсем маленький ребёнок каникулы, а тем более летние, кажутся бесконечно длинными. Вот это было время! Казалось, что три месяца тянулись куда дольше, чем весь учебный год! Что они безграничны, точно космос, и никогда не кончаются. Тогда я ещё не знал, что с возрастом лето пролетает всё быстрее и быстрее, с каждым годом переключая передачу и прибавляя скорости.
Однажды вечером в то лето, вволю наигравшись на улице в футбол, или просто пиная мяч об стену дома (нам, признаться, было по барабану), обняв огромные кровавые ссадины на своих коленях, я смотрел телевизор. Смотрел, конечно же, не только я. Вся семья, каждый, параллельно занимаясь своими делами, как обычно смотрели какой-то фильм. Такие фильмы всегда показывали по будням сразу после вечерних новостей. Может быть, и сейчас ничего не изменилось, и их всё также показывают после новостей. Я не знаю. Сейчас я вообще не смотрю телевизор. Но в те времена было именно так.
Я не помню, что это было за кино. Совсем не помню. Ни названия, ни сюжета, ни режиссера, ни художника по костюмам. Да это и не важно вовсе. Единственное, что крепко врезалось мне в память, а в те времена просто перевернуло моё легко уязвимое сознание, – поступок главного героя. А может быть и не главного. Этого я тоже не помню. В общем, в этом посленовостном фильме кто-то кому-то рассказывал о главно–второстепенном герое, о том, что он провёл несколько лет своей жизни в молчании, в гармонии с природой, вселенной и своим внутренним миром. Кажется, тогда он жил с монахами в каком-то монастыре. Он многое там осознал, многое понял и принял для себя. А потом, обретя, наконец, физический и духовный покой, он, наверное, пошёл кому-то за что-то мстить, убивая злодеев направо и налево. Но и этого я сейчас не помню.
Меня поразил этот короткий отрывок, который занимает в двухчасовом фильме, считая рекламу, всего каких-то пару минут. А может и того меньше. Но в памяти отложился именно он. Тогда я был весьма впечатлительным мальчиком и поэтому всерьёз задумался о так называемом обете молчания. Уже тогда у меня появились мысли о том, чтобы отправиться к монахам, которые помогли бы мне найти «путь», найти настоящего себя и обрести, в конце концов, внутренний покой. Научили бы жить в гармонии с окружающим миром и самим собой. Я не на шутку тогда задумался об этом и потратил целый день, чтобы разобраться в себе и понять, для чего оно вообще – молчание? А дни ведь в таком возрасте кажутся невероятно продолжительными.
К вечеру я уже окончательно решил, что первым испытанием на пути к самосовершенствованию для меня станет недельный обет молчания. Это было чертовски здорово – взять и что-то действительно решить для себя!
С чувством гордости и предвкушением завтрашнего дня я уснул.
На утро я перестал говорить с родителями и старшим братом. Мне казалось, что они не одобрят мою затею, и просто старался не давать им ни малейшего повода для бесед со мной. В карман я положил маленький блокнот и огрызок карандаша на тот случай, если мне всё-таки придётся с кем-то «разговаривать». Тем более, я ведь знал, что от моего папы очень сложно скрыть что-либо. У него просто божий дар видеть насквозь подобные штуки. И поэтому сразу после завтрака мне пришлось написать в моём специальном блокноте о том, что я укрепляю свой дух, и буду молчать до следующего вторника. Я показал нацарапанное карандашом признание отцу. По-моему, он ничего на это не ответил, но, скорее всего я просто не помню.
После этого я отправился в свою комнату, уселся поудобнее на кровати, закрыл глаза и с серьёзным видом принялся искать покой. Я не имел ни малейшего понятия, где мне его искать и каким образом, но чувствовал, что всё делаю правильно. Мне действительно понравилось это занятие. Я был наедине с собой, а вокруг меня шумели и занимались своими делами все остальные. Я чувствовал лёгкость в руках и ногах, чувствовал лёгкость в желудке. Я представлял, что я дракон. Огромный летающий дракон с переливающейся на солнце чешуёй, парящий высоко–высоко в чистом небе. Я ловил непокорный ветер, а потоки воздуха подхватывали мои могучие крылья и несли куда-то далеко–далеко за облака, над которыми, плавно меняя один цвет на другой, вырастала ослепительная радуга. Туда, где царила вечная гармония.
Мой старший брат, помню, зашёл в тот самый момент в комнату, бросил на меня абсолютно безразличный взгляд и сказал: «Тебе больше заняться нечем?». Или он просто назвал меня идиотом. Не помню точно, но, по сути, это одно и тоже.
Я решил тогда, что он просто ни хрена в этом не понимает, хотя всегда был умнее и рассудительнее меня и всех своих сверстников, а порой и кого постарше. Признаться, меня задели его слова. Мне было до глубины души обидно, что он не оценил этот мой шаг. Что он не поддержал меня.
Может быть поэтому, или в силу моего возраста, а может и по каким-то совершенно не зависящим от меня причинам, на следующее утро слова сами вырвались из моего рта. Губы выдавали гласные и согласные так, будто я не разговаривал с рождения. Я сразу даже и не понял, что произошло. А когда до меня всё-таки дошло, я жутко расстроился. Целый день молчания, медитаций и духовного равновесия покатился ко всем чертям! Я был зол на себя как никогда раньше. Я называл себя слабаком, ничтожеством, человеком, у которого не хватило духа сдержать слово. А вот семья была довольна. Брату, я уверен, было глубоко наплевать, но родители были рады.
Ещё несколько дней я носил в себе дикую злобу и тяжёлую обиду. Я стал противен себе самому! Но в таком возрасте, когда ты ещё совсем маленький мальчик, лето никогда не кончается, а обиды довольно скоро забываются. Тем более, я знал, я был просто уверен, что мне ещё представится возможность всё исправить и доказать самому себе на что я способен. Доказать, что я – парящий в небе могучий дракон.