В этом году Валерию Борисовичу Агафонову 10 марта  исполнилось бы 75 лет.

Этого удивительного певца и человека нет с нами уже более четверти века, но живут его песни, и люди, уже не заставшие Агафонова в живых, услышав его неповторимый голос, становятся поклонниками этого выдающегося таланта, навсегда остающегося с нами…

Валерий Борисович Агафонов родился в страшном для России году – 1941-м. Отец, научный сотрудник Публичной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина, знаток восточных языков, ушел на фронт добровольцем, несмотря на то, что был освобожден от воинской службы по причине слабого зрения, и погиб под Смоленском. 

Мать, педагог по образованию, осталась одна с двумя детьми на руках и парализованной свекровью в Ленинграде. Блокада была первым испытанием, выпавшим на долю певца. То, что он, с рождения больной тяжёлым пороком сердца, смог пережить её, невозможно объяснить иначе, нежели Божьим чудом.

Часто бывает, что человек, получивший от Бога большой дар, словно расплачивается за него различными лишениями: бедностью, недугами и т.д. Валерий Борисович знал о своей тяжёлой болезни, знал, что срок, отпущенный ему, будет недолог, но тем больше и вдохновеннее работал, не жалея себя, без остатка отдавая людям данный ему огромный талант. Не имея музыкального образования, он виртуозно играл на гитаре и пел так, что после него было трудно слушать кого-то ещё. Петь Агафонов мог часами, он пел, как жил, как дышал. Временами из-за болезни ему трудно было даже спуститься по лестницы с 4-го этажа, но, когда певец выходил на сцену, казалось, что ему неведомо чувство усталости, что он, как выразился один мемуарист – бесконечен.

Голос Агафонова обладал целительной силой. Друзья вспоминают, что многих он вытаскивал из депрессии не какими-то словами, а своими песнями. А придти на помощь тем, кому это было нужно, Валерий Борисович готов был всегда, щедро даря свой дар, свою душу. Юрий Дубов вспоминает, что, когда его беременная жена в тяжёлом состоянии лежала в роддоме, его близкий друг попросил бывшего у него в гостях Агафонова съездить и спеть для неё: «На Верхнюю Радищевскую, к небольшому двухэтажному роддому, мы приехали рано. Нас, конечно, никуда не пустили, да мы и не рвались. Просто попросили, чтобы жену к окошку вызвали, если она сможет. Она к окошку подойти смогла и очень обрадовалась, когда нас увидела. Потом Валера начал петь. Он стоял в пустом дворике маленького роддома со своей удивительной гитарой и пел для одной, пока незнакомой ему женщины. И я знаю, что в те полтора часа, пока он пел для неё, она была для него одной-единственной! И когда минут через десять, как он начал петь, к окнам сбежались все девчонки, кто мог встать с постели, и Людмилку от окна выперли, Валера остановился и сказал: «Нет, девушки, вон ту к окну пустите, а уж остальные, как смогут!» Полтора часа!

Не знаю, надо ли сейчас придумывать, высасывать из пальца определение того, что так щедро положил тогда к ногам сестер, нянечек и рожениц Валера Агафонов. И хотя все появившееся позже на свет девочки и мальчики были как-то по-своему названы своими матерями, не боясь ошибиться, скажу, что все они были немного Валерками…»

Валерий Борисович принадлежал к той редкой категории людей, о которых говорят – не от мира сего. Его жена и муза, Татьяна Агафонова, вспоминает: «Помню, как впервые мы поехали на юг. Он впрыгнул в отходящий поезд с гитарой и одной-единственной рубашкой в чемоданчике. Остановились недалеко от Коктебеля, какая-то женщина дала нам на ночь палатку. А на другой день — вот удивительно, как к нему тянулись люди! — на набережной к нам подошел странного вида человек в тельняшке, берете и клешах, остановился около Валеры и говорит: «Вот ты, маэстро, и твоя дама будете жить у меня. Сейчас только выгоню своих жильцов». Это был дядя Вася-шкипер. За жилье с видом на море он с нас двоих брал пятьдесят копеек за сутки.

Валере очень хотелось поблагодарить ту женщину, которая нам дала палатку на первую ночь. Он написал ей письмо, а когда оставалось только поставить дату, он подумал-подумал и ляпнул: «1839 г.». Мне сначала показалось, что он ошибся, потом — что балуется, а оказалось, что у него на даты вообще никакой памяти не было — он жил в прошлом веке. Я пыталась расспрашивать Валеру о его жизни до нашей встречи, он рассказывал какие-то случаи, но ни разу не вспомнил, когда это произошло. Таких людей мне больше встречать не приходилось».

При этом Агафонов отличался огромной эрудицией и выдающейся памятью. Ночи напролёт он мог читать наизусть Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Ахматову, Гумилёва… «Я помню, как его записывала Александра Александровна Пурцеладзе на маленький магнитофончик. Она спрашивала: Валера, а ты знаешь вот это? — и говорила два слова из какого-то романса. Он начинал петь. А это? Это? И Валера все пел. Не было практически того, чего он не знал. У него был чемодан нот, которые он скупал и списывал везде, где только мог...» - рассказывал в интервью газете «Смена» Николай Афоничев.

 «Всё богатство – песня и гитара», - пел близкий друг певца, бард Юрий Борисов. И это было сказано не только о нём самом, но в неменьшей степени и о Валерии Борисовиче. Он, как вспоминают знавшие его, жил в каком-то нематериальном мире.

Чтобы заработать на жизнь, Агафонов работал шлифовальщиком, рабочим сцены, электриком, радистом… Параллельно участвовал в художественной самодеятельности. По рекомендации знаменитого В.В. Меркурьева посещал курсы Ленинградского института театра, музыки и кино, участвовал в сборных эстрадных концертах. Работал в Алтайской филармонии и Русском театре Вильнюса, пел в ресторане «Астория» в Ленинграде (здесь его слушателем стал президент Франции Шарль де Голль, находившийся с визитом в СССР), под псевдонимом Ковач выступал в цыганском ансамбле с исполнением таборных песен, позднее снялся в эпизодических ролях в двух кинофильмах – «Личной безопасности не гарантирую» и «Путина».

Стоило ему взять в руки гитару, как вокруг собиралась толпа. В подъезде дома Валерия Борисовича собирались почитатели его таланта и слушали импровизированные концерты. Кто слышал Агафонова хотя бы раз, уже никогда не мог забыть этот чарующий, уносящий в прошлое, дивный голос. Везде собирались десятки людей, чтобы услышать изумительного исполнителя русских романсов, коих насчитывалось в его репертуаре великое множество: от Глинки и Варламова до Зубова и Прозоровского. «Вот мы ехали в автобусе, он мог сказать: «Все, больше из этого автобуса никто не выйдет». Расчехлял гитару — и начинал петь. И пока он не переставал — ни один человек из автобуса не выходил. Все хватались за поручни — и слушали его…» - вспоминал друг Валерия Борисовича Николай Афоничев.

Елена Бахметьева в своей статье «Рыцарь романса» писала: «Бытовой романс, несмотря на кажущуюся простоту, не так уж доступен для исполнения. Он не терпит форсирования звука, не звучит под оркестр, теряет непосредственность на большой сцене, а в эстрадном исполнении часто становится пошлым, так как ему противопоказан малейший нажим или показ. Валерию Агафонову удалось избежать этих рифов. Романс в его исполнении оставался всегда интимным, задушевным, не выступлением и не представлением, хотя это и драма в миниатюре. И слушая голос Валерия Агафонова, воспринимаешь романс как конкретную жизненную ситуацию - счастливую или трагичную, но всегда очень значительную. Стало уже бесспорным мнение об эталонной трактовке Валерием Агафоновым русского романса. Бережно передавал артист литературный и музыкальный тексты, дороги были для него малейшее движение души, тончайшие оттенки чувства. И возникает вопрос: как человек, не имеющий ни литературного, ни музыкального, ни вообще среднего образования мог создать шедевры исполнительского искусства? Говорят, он был талантлив. Борис Алмазов в том же «Невском времени» в статье под названием «Так ярко, так мучительно» пишет: «Более одаренного человека, чем Валерий Агафонов, я не встречал!» Да, бесспорно, Валерий Агафонов был щедро одарен природой: он пел, сочинял музыку к стихам, писал стихи, отлично рисовал, писал маслом, лепил, был прекрасным чтецом и рассказчиком, отлично играл в шахматы, превосходно плавал, но самое главное - его реакция на искусство и жизнь, особенно искусство, была безупречной. И все же, помимо дара, нужна школа. И она была. Валерий Агафонов был профессионалом, а не талантливым дилетантом». («Вильнюс», № 7, 1992)

При всём этом попасть в официальную систему не было никакой возможности. Не потому, что Валерий Борисович представлял для неё угрозу, а из-за собственного душевного склада его самого. Николай Афоничев рассказывал: «Он не понимал, что такое производственная дисциплина. У него было огромное чувство ответственности — в том случае, если дело касалось искусства. Чтобы кому-то петь, он мог вставать, бежать ночью куда угодно, в любую мастерскую, садиться на самолет, лететь в Днепропетровск, где у него были слушатели! Но если дело касалось отбывания повинности, административной принудиловки — то ему на это было совершенно наплевать. Он не боялся наказаний, его не интересовали записи в трудовой книжке. У него были люди, которых он любил, — и все. (…) Агафонова просто не замечали. Для профессиональных музыкантов он был дилетант. У него не было ни диплома, ни каких-то других официальных бумаг, которые открывают двери... И вообще он не мог работать ни в какой официальной организации. Он не понимал, почему он должен ходить к кассе за зарплатой, почему он должен вообще где-то «числиться» — ведь он работает с утра до вечера, работает для людей, поет! Ему трудно было это объяснить».

Агафонов не вписывался в систему. Как не вписывался и поэт Юрий Борисов, творческий союз с которым стал важной вехой в жизни Валерия Борисовича.

Судьба Борисова складывалась непросто. Он родился в 1944-м году в Уссурийске Приморского края. Мать работала кассиршей, кондуктором трамвая, отец был молотобойцем. По окончании войны семья вернулась в Ленинград, где Борисов воспитывался, в основном, в детдоме Ждановского района на Каменном острове. После школы с 14 лет он учился на токаря-револьверщика в ремесленном училище, где познакомился с Агафоновым, для которого стал первым учителем профессиональной игры на гитаре. На 7-струнной гитаре и аккордеоне играла его мать, и Юрий Аркадьевич в подростковом возрасте начал играть на гитаре, и впоследствии даже преподавал игру на этом инструменте. После окончания ремесленного училища судьбы товарищей сложились по-разному. Юрий Борисов ещё во время учебы получил срок за мелкое хулиганство, около 3-х лет отбыл в подростковой колонии в Липецкой области. Освободившись, лет в 18-19 поступил в школу парикмахерского мастерства. По специальностям почти не работал — берег руки для игры на гитаре. Позже Юрий Аркадьевич получил ещё немало специальностей, но так нигде и не работал, а потому регулярно получал строки за «тунеядство». В среднеазиатской колонии поэт заработал чахотку, все оставшиеся годы медленно убивавшую его. Стихов Борисова нигде не печатали. Какое издание могло позволить себе роскошь напечатать, к примеру, такое:

Заунывные песни летели

В край березовой русской тоски,

Где-то детством моим отзвенели

Петербургских гимназий звонки.

Под кипящий янтарь оркестрантов,

Под могучее наше «Ура!»

Не меня ль государь-император

Из кадетов возвел в юнкера?

В синем небе литавры гремели

И чеканила поступь война.

И не мне ли глаза голубели

И махала рука из окна?

Мчались годы в простреленных верстах

По друзьям, не вернувшимся в ряд,

Что застыли в серебрянных росах

За Отечество и за царя.

Не меня ли вчера обнимали

Долгожданные руки - и вот,

Не меня ли в ЧеКа разменяли

Под шумок в восемнадцатый год?

Кроме поэтического таланта, Борисов обладал ещё даром композиторским и хорошими вокальными способностями. Татьяна Агафонова вспоминает: «У Юры исполнение особое было, был такой глубокий бас. Он вообще был очень музыкальный. Но Юру почему-то все время затирали. Обидно! Потому что все выходят петь, кому не лень, а Борисова никуда даже не включают. Мне хочется, чтобы Юру Борисова знали. Последние годы безумно хотелось, чтобы у него был концерт, и все увидели, насколько это прекрасный музыкант. Больше всего мне было обидно за его гитару. Но ничего не получилось. Человек просто не привык к эстраде. Да и больной он уже был очень. Чахотка... Он ведь был человеком, который не мог работать. Есть такие люди. Ну, не в силах он был подниматься в шесть часов утра и ехать на кирпичный, допустим, завод. Он мог только сочинять стихи и музыку, писать свои песни. Другая душа совсем. Кроме того, эта болезнь...

Я не представляю Юру в бархатном халате за чашечкой кофе. Этот человек ни за что бы не изменил стиль жизни. Он сам себе сотворил такую жизнь. Это уже судьба. Но ни о нем, ни о Валере я не могу сказать, что жили они несчастливо и ужасно. Жизнь их была счастливой, трудной, но счастливой. Даже у Юры Борисова, даже у Юры!.. Трагичной? Да. Но опять-таки когда человек ничего не переживает, откуда он чего возьмет? что сможет создать? А у них у обоих такая чуткость, такая восприимчивость ко всему была! Они могли понять все. Главное, что они - Юра, Валера – состоялись».

Встретились два не вписывавшихся в систему творца, вновь свела их судьба после долгого промежутка, и плодом их союза стал цикл белогвардейских романсов такой исключительной силы, что при первых аккордах их, при первых словах – ком подкатывает к горлу:

Всё теперь против нас, словно мы и креста не носили,

Словно аспиды мы басурманской крови,

Даже места нам нет в ошалевшей от крови России,

И Господь нас не слышит: зови – не зови…

Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиды

Ждем холопскую пулю пониже петлиц

Вот уж год как Тобольск отзвонил по Царю панихиды

И предали анафеме души убийц

Им не Бог и не Царь, им не Суд и не совесть

Все им «Тюрьмы долой» да «Пожар до небес»

И судьба нам читать эту страшную повесть

В воспаленных глазах матерей и невест

И глядят они долго нам вслед в молчаливом укоре

Как покинутый дом на дорогу из тьмы

Отступать дальше некуда - дальше Японское море

Здесь кончается наша Россия и мы

В красном Питере кружится, бесится белая вьюга

Белый иней на стенах московских церквей

В черном небе ни радости нет, ни испуга

Только скорбь Божьей Матери по России моей.

А ещё были «Закатилася зорька…», «Голубые лошади», «Справа маузер, слева эфес…»… Примечательно, что фрагмент из песни «Закатилася зорька…» («Перед боем») Агафонов исполнил в фильме «Личной безопасности не гарантирую»:

И присяга ясней, и молитва навязчивей,

Когда бой безнадежен и чуда не жди.

Ты холодным штыком мое сердце горячее,

Не жалея мундир, осади, остуди.

Эти песни узнали за рубежом, эти песни перепевались втайне, а их авторы, угасавшие день ото дня, точно знавшие неизбежность скорого конца, продолжали жить в нужде, продираться сквозь тернии, творить на последнем излёте. Про таких говорят: «живут как птицы». Валерий Агафонов так и не увидел своих пластинок. Незадолго до смерти он стал артистом Ленконцерта. «Его, - вспоминал Афоничев, - слушал и Хиль в комиссии — он заставил Валеру петь больше трех часов. Ему просто понравилось. Все говорили: может, хватит? Он: нет, пусть поет! Может быть, он хотел дождаться: когда же Агафонов кончится? Агафонов был бесконечен!» Работа в Ленконцерте не приносила певцу радости. Как вспоминает его вдова: «В Валерины обязанности входило развлекать вовремя перерывов разгоряченную на танцах в домах культуры публику. Это он ненавидел и все время (невзирая на наше бедственное материальное положение) пытался кем-нибудь подмениться. Зато на концертах выкладывался целиком, неважно перед какой публикой — лишь бы люди его слушали». Валерий Борисович выступал в ВУЗах, перемежая исполнение песен лекциями о поэзии и истории романса. Эти лекции запоминались студентам на всю жизнь.

Его сердце перестало биться 5-го сентября 1984-го года на пути из Петергофа в Ленинград, куда Агафонов ехал на концерт. Ему было сорок три года. Незадолго до кончины певец говорил: «Если бы не пел, прожил бы меньше». Об этом говорит и его вдова: «Меня часто спрашивают: может, Валера «добил» свое и без того больное сердце бесконечными волнениями на концертах? А я думаю наоборот: именно эти волнения, которые составляли основу его жизни, и помогли прожить ему аж 43 года. Мало? Но с таким недугом, какой был у него, люди вообще не живут».

Юрий Борисов посвятил памяти друга песню:

Может, виной расстоянья,

или я сам не спешил?..

Что ж ты мои ожиданья

встречей не разрешил?

Черной тесьмой перехвачены

близкие сердцу черты.

Все, что судьбою назначено,

бережно выстрадал ты.

Спишь на цветах увядающих,

а у тебя в головах -

осени лик всепрощающий

с тихою грустью в глазах.

Слышишь, подруга сермяжная

песню заводит без слов?

Струны-певуньи наряжены

в бархат бардовых басов.

Внемлет минорным созвучиям

все повидавший Парнас,

слушают ивы плакучие

твой недопетый романс.

Шесть лет спустя, тяжёлая болезнь, с которой он мужественно боролся целых десять лет, одолела и его. Поэт, бард, человек огромного таланта и трагической судьбы, Юрий Борисов скончался на сорок шестом году жизни в больнице на Поклонной горе 17-го июля 1990-го года в 8 часов утра.

Наследие Валерия Агафонова огромно. Через несколько лет после его кончины его записи стали выходить на пластинках, кассетах, а позже – дисках. Первые пластинки семья певца вынуждена была покупать на свои деньги. Татьяна Агафонова вспоминает: «Руководители фирмы «Мелодия», издав всего Агафонова, сделали огромное дело, но по отношению ко мне и к близким Валеры ставили себя так, будто мы должны быть счастливы самой возможностью издания наследия певца. Нам ничего не заплатили, пластинки мы вынуждены были покупать в магазине. А тогда хорошие диски были дефицитом - их не продавали, а «выбрасывали», либо распространяли из-под полы среди нужных людей. Зайдя в магазин и увидев толпу («Агафонова выкинули!»), я посылала маленькую Дашу разжалобить очередь и продавца: «Это мой папа»».

Вклад Валерия Агафонова в возрождение романса, в русскую культуру в целом трудно переоценить. «В какой-то мере его можно поставить в один ряд с Окуджавой и Высоцким в плане возрождения свободы и самосознания россиян в 60-е годы, - пишет Т.И. Чернышева. - Только Агафонов делал это иначе, он попытался возродить тонкие душевные человеческие чувства на основе русского романса (собственно, не русского романса, насколько я знаю, нет; в других странах есть песня, баллада, шансон и многое другое, но не романс). И это ему удалось.

Но самой большой заслугой Валерия я считаю то, что он возродил романс практически из небытия. Ведь в Советском Союзе официально считалось, что слова и музыка романса никак не соответствуют идеологии и воспитанию нового, советского человека – строителя коммунизма. Многие исполнители романсов подвергались политическим гонениям. В концертах романсы почти не исполнялись, если их пели, то в большинстве случаев утрированно, искаженно, с оттенком пошлости или насмешки. Многие романсы были совсем забыты. А Агафонову удалось разыскать забытые романсы, а главное, восстановить ценность и значение романса для русской культуры, показать классическое исполнение этого музыкального жанра».

Сегодня диски с записями Валерия Агафонова продолжают выходить. Его творчеству посвящаются телевизионные передачи и сайты в Интернете. Его песни перепеваются молодыми исполнителями, которые называют Валерия Борисовича своим учителем. И, как прежде, щемит сердце, когда слышатся пронзительные аккорды его гитары и его задушевный, глубокий голос…

 Елена СЕМЁНОВА

В очерке использованы материалы сайта agafonov.info

Фотографии из архива Т.Н.Агафоновой

Рисунки из архива В.В.Агафоновой.

Акварель  Светланы Гаджиевой «Театральный мост»

Танюша, БРАВО!!!Какое замечательное повествование, иллюстрации, тексты!

Юрий Борисов...классно!Песни на его стихи слышала, конечно, но ничегошеньки о нем не знала, к моему стыду.....  А КАКИЕ СТИХИ!!!!!!

Ох и спасибо тебе...столько нового узнала...УМНИЦА- тема замечательная..........   

ТЕМА ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ!!! СТОЛЬКО НОВОГО ИНТЕРЕСНОГО МАТЕРИАЛА!!! С П А С И Б О !!!!