Его поэзией восхищался Пушкин, а сам он называл свои стихи «виршами» и «бумагомараньем». Фёдор Иванович Тютчев владел пятью языками, долгие годы работал дипломатом за границей. В своих политических статьях он афористично писал – «Россия как государство гигант, а как общество – младенец». Но в народе Тютчев широко прославился, прежде всего, не своими политико-философскими размышлениями, а лирическими стихами. 

Кто из нас не помнит со школы...

Люблю грозу в начале мая...

------------

В доме в Армянском переулке в Москве провёл детство и юность Фёдор Иванович Тютчев. Он жил здесь с четырех лет и до окончания Московского университета. Из этого двора Тютчев уехал на дипломатическую службу в Баварию.

Сегодня на фасаде здания – мемориальная табличка. В этих стенах 13-летний Тютчев переводил Горация, писал, подражая ему, оды, изучал латынь и древнеримскую поэзию. Родовой дом покинул по настоянию матери.

«Мать постаралась с помощью Остермана-Толстого – своего родственника – отправить Федра Тютчева за границу на дипломатическую службу, потому что декабристы смущали его», – рассказывает искусствовед Нелли Кузнецова.

Но у Тютчева было собственное отношение и к декабристам, и к существующему строю. Считал, что любая революция – враг христианства, и в то же время публично осуждал «произвол самовластья». На Западе он прожил 22 года. И вернулся в Россию, как потом сам признался – более русским, чем был. На родине, в должности тайного советника, он продолжил консультировать правительство. Тютчев предложил аннулировать вторую часть Парижского договора – трактат «о нейтрализации Чёрного моря». Благодаря этому Россия вернула свой боевой флот, потерянный во время Крымской войны.

«И тогда Тютчев уговорил, собственно говоря, они вместе с Горчаковым, уговорили то, чтобы он этот пакт разорвал, и русские корабли опять вошли в Чёрное море», – рассказывает исследователь творчества Ф.И. Тютчева, академик РАЕН Геннадий Чагин.

Отстаивая права своей Родины, Тютчев всегда мечтал подружить Россию с Европой. Две культуры переплетались и в его семье. Обе жены Фёдора Ивановича – первая Элеонора и вторая Эрнестина – были немками. С каждой Тютчев венчался по двум обрядам – католическому и православному. В Германии русский поэт был дружен с Гейне, переводил Гёте и Шиллера. К своим же стихам относился без трепета – по рассеянности мог где-то оставить или даже случайно выбросить.

«Тютчев был, в общем-то, не особенно пунктуален в сборах, он сжёг большую часть тех стихов», – говорит Геннадий Чагин.

Из написанных Тютчевым стихотворений сейчас известно около 400. Широкое признание его поэзии пришло уже после смерти. Цикл, посвящённый последней любви – однокурснице дочери, Елене Денисьевой – признан образцом русской лирики. 

Биография Фёдора Ивановича Тютчева

1803 — 1873

Русский поэт, член-корреспондент петербургской Академии Наук (1857). Духовно-напряженная философская поэзия Тютчева передает трагическое ощущение космических противоречий бытия. символический параллелизм в стихах о жизни природы, космические мотивы. Любовная лирика (в т. ч. стихи "Денисьевского цикла"). В публицистических статьях тяготел к панславизму.

Тютчев в детском возрасте

Родился 23 ноября (5 декабря н.с.) в усадьбе Овстуг Орловской губернии в стародворянской среднепоместной семье. Детские годы прошли в Овстуге, юношеские — связаны с Москвой.

Домашним образованием руководил молодой поэт-переводчик С. Раич, познакомивший ученика с творениями поэтов и поощрявший его первые стихотворные опыты. В 12 лет Тютчев уже успешно переводил Горация.

В 1819 поступил на словесное отделение Московского университета и сразу принял живое участие в его литературной жизни. Окончив университет в 1821 со степенью кандидата словесных наук, в начале 1822 Тютчев поступил на службу в Государственную коллегию иностранных дел. Через несколько месяцев был назначен чиновником при Русской дипломатической миссии в Мюнхене. С этого времени его связь с русской литературной жизнью надолго прерывается.

На чужбине Тютчев провел двадцать два года, из них двадцать — в Мюнхене. Здесь он женился, здесь познакомился с философом Шеллингом и подружился с Г. Гейне, став первым переводчиком его стихов на русский язык.

В 1829 — 1830 в журнале Раича "Галатея" были опубликованы стихотворения Тютчева, свидетельствовавшие о зрелости его поэтического таланта ("Летний вечер", "Видение", "Бессонница", "Сны"), но не принесшие известности автору.

Настоящее признание поэзия Тютчева впервые получила в 1836, когда в пушкинском "Современнике" появились его 16 стихотворений.

В 1837 Тютчев был назначен первым секретарем Русской миссии в Турине, где пережил первую тяжелую утрату: умерла жена. В 1839 он вступил в новый брак. Служебный проступок Тютчева (самовольный отъезд в Швейцарию для венчания с Э. Дернберг) положил конец его дипломатической службе. Подал в отставку и поселился в Мюнхене, где провел еще пять лет, не имея никакого официального положения. Настойчиво искал пути возвращения на службу.

В 1844 переехал с семьей в Россию, а через полгода вновь был принят на службу в Министерство иностранных дел.

В 1843 — 1850 выступил с политическими статьями "Россия и Германия", "Россия и Революция", "Папство и римский вопрос", делая вывод о неизбежности столкновения между Россией и Западом и конечного торжества "России будущего", которая представлялась ему "всеславянской" империей.

В 1848 — 1849, захваченный событиями политической жизни, он создал такие прекрасные стихотворения, как "Неохотно и несмело...", "Когда в кругу убийственных забот...", "Русской женщине" и др., но не стремился напечатать их.

Началом поэтической известности Тютчева и толчком к его активному творчеству стала статья Некрасова "Русские второстепенные поэты" в журнале "Современник", в которой говорилось о таланте этого поэта, не замеченного критикой, и публикация 24 стихотворений Тютчева. К поэту пришло настоящее признание.

В 1854 вышел первый сборник стихотворений, в этом же году был напечатан цикл стихов о любви, посвященных Елене Денисьевой. "Беззаконные" в глазах света отношения немолодого поэта с ровесницей его дочери продолжались в течение четырнадцати лет и были очень драматичны (Тютчев был женат).

В 1858 он был назначен председателем Комитета иностранной цензуры, не раз выступая заступником преследуемых изданий.

С 1864 Тютчев несет одну потерю за другой: умирает от чахотки Денисьева, через год — двое их детей, его мать.

В творчестве Тютчева 1860-1870 преобладают политические стихотворения и мелкие. — "на случаи" ("Когда дряхлеющие силы...", 1866, "Славянам", 1867, и др.).

Последние годы жизни тоже омрачены тяжелыми утратами: умирают его старший сын, брат, дочь Мария. Жизнь поэта угасает. 15 июля (27 н.с.) 1873 в Царском Селе Тютчев скончался.

tyutchev.ru/

Федор Тютчев 
(1803–1873)

ОГОНЬ И ПЕПЕЛ

Начало XIX века, Москва, тихий Армянский переулок. Отделанная искусственным мрамором зала большого господского дома, спальня с кроватью под шелковым пологом, кафельные печи с медными отдушниками, окна до потолка, хрустальные люстры, наборный паркет, маленькие и теплые жилые комнаты второго этажа...Ничего необычного, так живут все состоятельные дворянские семьи, обосновавшиеся в Москве.

  Хозяин дома, отставной гвардейский поручик Иван Тютчев, оставил армию, не дослужившись до высоких чинов, — ему была милее спокойная, уютная домашняя безвестность. Хозяйка, племянница родовитой и богатой графини Анны Васильевны Остерман, иногда бывает чересчур нервна, но муж этого не замечает — он до сих пор влюблен в свою жену. Счастлив тот, кто, венчавшись по любви, взял невесту с хорошим приданым — тетка подарила ей свой дом. Его продали после смерти графини, вскоре был куплен особняк в Армянском переулке.
В детской играют двое сыновей. Из деревни пришел обоз с битой птицей, мясом и яйцами — что-то останется в доме, большую часть продадут. У господ Тютчевых несколько имений, одно из них неподалеку — под Москвой. Всего они владеют более чем двумя тысячами крепостных душ: с таким состоянием можно позаботиться о карьере сыновей.

Гулко бьют напольные часы, хозяин поднимает голову от бумаг и костяных счетов, улыбается жене: «Душенька, не пора ли обедать?..» Она откладывает вышивание, расцветает улыбкой ему навстречу и на глазах хорошеет. Разве можно поверить, что благополучие этих милых людей замешено на преступлениях? Впрочем, о них уже никто и не помнит — кроме нескольких древних мужичков, доживающих свой век в тютчевском селе Овстуг.
Портреты отца и матери отставного поручика Тютчева висят себе на выгоревших обоях в Овстуге. Их намалевал крепостной живописец: господин в парике с косицей искоса смотрит на даму напротив с высокой прической — вот и все, что осталось от Николая и Пелагеи Тютчевых, и если они и в жизни были так же скучны, как на холсте, то им можно посочувствовать. Теперь здесь мирно течет исключительно приличная жизнь, и Иван Николаевич Тютчев только посмеется, услышав, что его отец разбойничал на большой дороге.
Гвардии капитан Николай Тютчев был лихим молодцом. Гвардейская выправка, красивый мундир, хорошо подвешенный язык — да вот, пожалуй, и все. Сто шестьдесят душ для столичного дворянина не состояние. Родители дали ему неплохое образование, и начальство определило капитана перемерять помещичьи владения. Это было выгодным делом: землемер мог убавить земли, а мог и прибавить, облагодетельствованные дворяне одаривали его чем могли: кто — дорогим перстнем, кто — толстым кошельком. Подмосковное село Троицкое, что в Теплом Стане, тогда принадлежало тридцатилетней вдове Дарье Николаевне Салтыковой, женщине пылкой, дородной, овдовевшей в двадцать пять лет и истомившейся без мужчины. Молодой гвардеец мерил ее угодья и вскоре очутился в постели вдовы. Потом он съехал со двора и велел передать барыне, что женится на другой. Николай Тютчев посватался к соседке Дарьи Салтыковой — бесприданнице Пелагее Панютиной. Он знал, что бывшая подруга под горячую руку может и прибить, и исчез из Теплого Стана, словно поднятый охотником заяц. Гвардии капитан не понимал, в какую скверную историю угодил.
К этому времени Дарья Салтыкова замучила уже несколько десятков крепостных девок. Их жгли утюгом, пороли, обваривали кипятком; не выдержавших мук хоронили в ближнем лесочке. Николая Тютчева и его невесту Дарья Салтыкова решила взорвать.
Дворовым было велено купить серы и пороха, подложить под застреху московского дома Панютиных и поджечь. Но в последнюю минуту мужики забоялись. Крепостные были биты батогами, а барыня приказала перехватить сани Тютчевых на пути из Москвы и порешить жениха и невесту дубинками. Но капитан откуда-то вызнал о готовящемся нападении и попросил у московских властей охрану. До Овстуга они добрались благополучно, а там Дарья Салтыкова была имуже не страшна. Вскоре она попала под суд, Теплый Стан отошел ее детям. А Николай Тютчев взялся поднимать свое хозяйство, да так споро, что скоро разбогател.

Говорили, он вчинял соседям иски и отсуживал у них имения. Старые крестьяне помнили и другое: по ночам из барского дома выезжали всадники в темных плащах да личинах и грабили на большой дороге купеческие обозы. Так — кляузами и кистенем — Николай Тютчев составил большое состояние. Теплый Стан он в конце концов у Салтыковых перекупил. Теперь его деньги проживало большое, души друг в друге не чаявшее семейство сына. В детской играл младший сын Ивана Николаевича Тютчева, Федор, будущий поэт, внук удачливого разбойника. Проходили годы. Федор Тютчев заканчивает Московский университет и определяется на дипломатическую службу. Теперь его не скоро увидят в Москве: он уезжает в Германию, в Мюнхен. Отец и мать ждут его писем, отправляют сыну деньги и гадают, как он живет на чужбине. Дом в Армянском переулке опустел: старший сын в армии, младший, Федор, служит при русской миссии в Баварии. Он недавно женился, но, судя по письмам, в его семье не все ладно. Бьют старые часы, скрипит рассыхающийся паркет, старушка вышивает, старик щелкает костяшками счетов, выгадывая лишние сто рублей — Феденька опять просит денег. Оба пытаются понять, что происходит в далеком Мюнхене.

...Младший секретарь русской миссии, коллежский асессор (этот чин соответствовал майорскому) Тютчев считается одним из самых приятных людей в Мюнхене. Он невысок, чуть сутуловат и ни в чем не походит на лощеных денди, которых полным-полно и среди дипломатов, и при дворе баварского короля. Зато Федор Тютчев галантен и совершенно очарователен. Настолько, что это кажется волшебством: он, словно гамельнский крысолов, привораживает и прекрасных женщин, и иностранных дипломатов, и даже собственное начальство.

Летним днем 1835 года его жена Элеонора, урожденная графиня фон Ботмер, вдова русского дипломата, вышедшая за Тютчева по страстной любви и стечению обстоятельств (их первая дочь родилась через три месяца после брака), нервно мерила шагами мюнхенскую гостиную и ломала руки. Это было дурной, не подходившей даме из общества привычкой, но Элеонора Тютчева ничего не могла с собой поделать: она чувствовала, что ее жизнь рушится, и мечтала о смерти. Ради мужа она бросила все. Трое ее детей от первого брака живут в Петербурге без матери — это ли не жертва?
Она родила Федору Ивановичу трех дочерей, платила долги, хлопотала за него перед начальством. А он не только ей изменял — это еще ничего, разве можно обвинять мотылька в том, что он опускается на цветочки? — нет, муж совершил самое страшное. Теперь его сердце принадлежит другой... И госпожа Тютчева схватила лежавший в ящичке бюро кинжальчик. Ее муж в это время сидел в одной из мюнхенских гостиных, и около него по обыкновению толпились знакомые. Некоторые из них сравнивали красноречие Федора Ивановича с рассыпающимися жемчужинами: умно, блестяще, неповторимо... Но мало ли на свете златоустов? Соотечественники уже знали, что он замечательный поэт, но ведь женщины любят не за это. Может быть, дело было в его способности влюбляться сразу, всем сердцем, наплевав на условности, но почему же его прощали те, кого он любил и оставил? Невысокий господин, удобно расположившийся на диванчике в гостиной неаполитанского поверенного в делах, наверняка обладает каким-то чудесным даром... 

Тем временем его жена подняла кинжал и ударила себя в грудь. По Мюнхену давно ходили слухи о том, что младший секретарь русской миссии страстно увлечен молодой вдовой, баронессой Эрнестиной фон Дёрнберг, и только брак русского дипломата мешает их счастью. Потом стали поговаривать, что вдовушка забеременела. В конце концов, слухи дошли и до госпожи Тютчевой. Федор Иванович говорит — и вечер окончательно превращается в его бенефис: гости завороженно слушают, кто-то пытается вставить реплику, но на фоне ослепительной тютчевской речи чужие остроты выглядят бледно. А Элеонора Тютчева снова и снова колет себя остро отточенным кинжальчиком. На коричневом бархатном платье проступает кровь, боль отрезвляет. Элеонора зовет на помощь, но дом пуст и ее никто не слышит.

Она выбегает на улицу и падает через триста шагов от дома на площади Каролинен-платц, немного не добежав до особняка русского поверенного, полномочного министра князя Гагарина. Федор Тютчев вернулся домой, напевая итальянскую песенку, и увидел, что комнаты полны чужих людей, а его жена лежит в окровавленных бинтах.

Проходит время, старики Тютчевы исправно получают письма из Мюхена: в них ни слова о том, что произошло, но они чувствуют — случилось неладное. По Москве ползут странные слухи, Федя пишет, что ему придется уехать из Баварии. Им тревожно — не случилось ли какой беды?.. А в мюнхенском доме Тютчевых уже воцарился мир: муж раскаялся и прощен.
Как он рыдал, стоя на коленях у кровати жены! Как клялся в вечной любви, молил не оставлять его и уверял, что, оставшись один, погибнет! Затем они рыдали вдвоем, после обнялись — и вышли из этой истории обновленными, влюбленными, почти счастливыми. Коллежский асессор Тютчев определенно владел каким-то волшебством: Мюнхен долго смаковал рассказы о том, как ревнивая жена русского дипломата пыталась покончить с собой перед домом его начальника, а тютчевская карьера не пострадала. Влюбленная баронесса уезжает из города с разбитым сердцем, посол просит министра иностранных дел уплатить долги своего подчиненного:
— Во имя христианского милосердия умоляю ваше превосходительство извлечь его отсюда, а это может быть сделано лишь по предоставлении ему денежного пособия в одну тысячу рублей...
Брат Эрнестины Дёрнберг, литератор и журналист, наблюдательный и образованный человек, большой поклонник братьев Гримм, говорил сестре в разгар ее романа, что когда-то давным-давно у колыбели ее будущего мужа появилась фея. Она взмахнула волшебной палочкой и исчезла, оставив младенцу свой подарок — теперь его должны любить решительно все, а сам он будет жить, питаясь этой любовью, как райская птица цветочной амброзией.
Жизнь казалась незыблемой, но потом судьба невзначай шевельнула пальцем — и все развалилось, как карточный домик.
Причиной стали неумехи-кочегары на почтовом пароходе, курсировавшем между Санкт-Петербургом и Любеком. Федор Тютчев получил назначение старшим секретарем русской миссии в Турине, столице Сардинского королевства, Элеонора Тютчева и дети перезимовали в Петербурге и отправились в Турин осенью. Пароход «Николай I» уже подходил к любекскому порту — скрипел такелаж, из трубы вырывался черный дым, огромные колеса резали воду, кричали чайки, на палубе пахло морской солью, смолой и сажей, пассажиры восторженно наблюдали, как перед ними разворачивается панорама старого ганзейского города. Судно качает, боцман во весь голос гонит матросов на мачты: подул ветер, пора поднимать паруса. И вдруг снизу, из-под палубы, вырывается столб дыма. Пассажиры дружно ахают, затем раздается истошный женский визг. Случилось самое страшное, что может произойти в море, — деревянный корабль загорелся. Пассажиры кидаются в каюты за вещами, капитан приказывает готовить помпы. Через несколько минут из решетчатого люка поднимается тонкий язык пламени. Матросы качают изо всех сил, вниз хлещет струя морской воды, но это не помогает: огонь поднимается все выше, и капитан велит спускать шлюпки. С них стягивают брезент, дамы в длинных, путающихся в ногах платьях и господа в сюртуках бросаются вперед — каждый старается захватить место.
Элеонора Тютчева протискивается сквозь обезумевшую толпу, прижимая к себе дочерей. Она уворачивается от коммерсанта из Бремена, расчищающего себе дорогу толстой тростью, отпихивает отчаянно верещащую тамбовскую дворянку, собравшуюся на воды в Баден-Баден, и передает детей стоящему в шлюпке матросу. Тот протягивает ей руку, и она забирается в лодку, слыша, как трещат рукава платья. Шлюпка ползет вниз, босой рыжеволосый матрос отталкивается от борта, его товарищи берутся за весла.
Помощник капитана кричит: «Раз-два, раз-два! Навались, ребята!» Элеонора Тютчева оглядывается и видит, что «Николай I» пылает, словно подожженный мальчишками муравейник. Она спасла себя и детей, но нервное потрясение и подхваченная во время кораблекрушения простуда свели ее в могилу через три месяца.

Дочери Тютчева

Дочери Тютчева живут у незамужней сестры покойной, Иван Николаевич и Екатерина Львовна в трауре, в Армянском переулке никого не принимают. На плите, предназначенной для могилы жены, Федор Иванович велел выгравировать: «Она не придет более ко мне, но я иду к ней». Он в несколько часов поседел от горя и стал не похож на себя. Родные боялись, что Тютчев сойдет с ума или застрелится. Долго так продолжаться не могло. Снова встретив Эрнестину фон Дёрнберг, он понял, что в ней — его спасение.

Меньше чем через год старики Тютчевы получили ошеломляющее известие: Феденька женится во второй раз и подает в отставку с дипломатической службы. ...Русский посланник в Турине задерживался, и его замещал надворный советник камергер Тютчев. Вскоре ему понадобилось срочно оставить Турин. О том, что было дальше, в Петербурге рассказывали по-разному. Говорили, что Эрнестина фон Дёрнберг была беременна и Тютчев считал себя обязанным находиться рядом с ней. Он попросил отпуск, но министр отказал: посланник еще не добрался до Турина. Тогда старший секретарь русской миссии Тютчев оставил свой пост и отправился в Швейцарию, где его ждала возлюбленная. Но это еще не все, соль и смак истории рассказчики приберегали для финала: в суматохе новоявленный Ромео потерял секретные дипломатические шифры. Самые язвительные из сплетников клялись, что он доверил их местному сыровару, своему доброму знакомому, а тот засунул шифры неведомо куда. Может, завернул в них рокфор, может, бумаги утащила вороватая кошка...
Это был крах, тяжелое подсудное должностное преступление. Но Федор Тютчев ни в чем не раскаивался и ничего не боялся. Подлинной жизнью для него была жизнь сердца, а все остальное — игрой. И играл он не по правилам министерства иностранных дел: правила Тютчев изобретал сам. Он не поехал в Петербург каяться перед канцлером Российской империи графом Нессельроде. У него были свои козыри: в курортном городе Комо Тютчев представился цесаревичу Александру, в Баварии — великой княгине Марии Николаевне. 

Опозорить и погубить человека, которым заинтересовался наследник престола, чьими стихами восхищается любимая дочь императора, мог только круглый идиот. Канцлер Нессельроде был умным человеком: Федор Тютчев получил почетную отставку. Теперь он был свободен: без службы и жалованья, с расстроенным состоянием (сын-дипломат обходился старикам Тютчевым очень дорого), женой-немкой и множеством детей — вторая жена родила ему еще одну дочь, а после — двух сыновей. Дом в Армянском переулке родители продали еще до отставки сына. В том же переулке был куплен новый дом, но пришлось продать и его. Теперь старики Тютчевы жили на съемной квартире.

В Армянский переулок Федор Тютчев наведался лишь через много лет. Его дети выросли, отец умер, былые иллюзии развеялись; даже Россия теперь стала другой. Не изменилось лишь одно: старый поэт по-прежнему не мог жить без любви. Близких это пугало — старшая дочь, умница и пуританка Анна, души не чаявшая в отце, говаривала, что он не столько человек, сколько «огненный дух».
«Огненный дух» пылает сам и испепеляет окружающих — он и в самом деле страшен. Но кому придет в голову пугаться добрейшего, деликатнейшего Федора Ивановича: гениального поэта, тонкого мыслителя, златоуста, украшение столичных гостиных? Великосветская Москва приняла его с распростертыми объятиями, а он и узнавал, и не узнавал свой родной город. Странно идти по тем же улицам, по которым ходил молодым. Вот Московский университет, где ты когда-то учился, — а был ли тот худенький черноволосый юноша?
А вот и дом, где ты вырос, — жил ли на свете тот мальчуган, что играл с дворовыми в салки? Седоволосый, немного неряшливый господин рассматривал дом в Армянском переулке, сидя в извозчичьей пролетке. Он повернулся к своей спутнице: «Ну вот, Леля, и мой бывший дом. Когда-то он принадлежал нашей семье». Молодая дама смотрела на него с обожанием. Напротив них сидела хорошенькая девочка. Действительный тайный советник (в табели о рангах этот гражданский чин соответствовал генерал-лейтенанту), кавалер многих орденов, глава Комитета иностранной цензуры камергер Тютчев вновь навестил родные места. Он поселился в гостинице Шевалдышева, в доме №12 на Тверской, вечером его ждали у сестры — в доме Сушковых в Старопименовском переулке. Завтра он объедет всю Москву и покажет своим спутницам места, где когда-то был счастлив; прохожие решат, что старый господин устроил прогулку для дочери и внучки. Но светская Москва знает, что камергер Тютчев привез в первопрестольную свою гражданскую жену — молодую Елену Денисьеву и маленькую дочку. Другому это стоило бы сурового остракизма, пожалуй, пришлось бы уйти в отставку. Тютчеву же свет прощал все. Когда-то это помогло ему снова начать карьеру.
После туринского афронта он и Эрнестина несколько лет провели в Германии, а потом приехали в Петербург, где их никто не ждал. Покровительница Тютчевых графиня Остерман скончалась, других высокопоставленных родственников у него не было. Но с ним остался его дар: он попрежнему возбуждал любовь и симпатию.
Отставной дипломат был дружен с красавицей баронессой Крюденер, двоюродной сестрой императрицы, подругой всесильного шефа жандармов престарелого Александра Христофоровича Бенкендорфа. Вот он уже гостит у него в замке Фалль, и Александр Христофорович советуется с ним о том, как улучшить образ империи в глазах Запада. Шефа жандармов всерьез тревожит, что Россию в Европе не любят, и ему хотелось бы это изменить. Не открыть ли где-нибудь во Франции или в Германии газету? Не возьмется ли господин Тютчев писать для нее статьи? Не знает ли он журналистов, которых можно купить?.. Федор Иванович становится желанным гостем в салоне графини Нессельроде, жены своего бывшего начальника.
Графиня Мария Дмитриевна — женщина опасная: к своим врагам она беспощадна. Зато друзьям графиня неизменно верна, лучшей заступницы не найти. Тютчев возвращается в Министерство иностранных дел; теперь его служба становится чередой необременительных высокооплачиваемых, все более чиновных синекур.
Так идет жизнь: стихи, которые он вовсе не стремится публиковать, обожающая его семья (жена и дочери называют Федора Ивановича «Любимчиком»)... В петербургских салонах поэт расцветает — он остроумен, увлекателен, блестящ; так, как Тютчев, в России не говорит никто. Поэтому свет и прощает ему отсутствие собственного выезда и потертый фрак. Два министра переписываются, чтобы решить, как ловчее выплатить «нашему добрейшему Федору Ивановичу» жалованье за просроченный на несколько месяцев заграничный отпуск, внимательный к мелочам император лишь улыбается, когда он представляется ему в потертом парадном мундире. Дамы все так же ему благоволят — поэтому Эрнестина Тютчева и не обратила внимания на его увлечение племянницей инспектрисы Смольного института Еленой Денисьевой.

В самом деле: такие ли женщины увлекали Федора Ивановича, к чему ему эта простушка? Седая голова немного покружится и остынет, пустячная привязанность отвлечет его от опасных соперниц...
Тютчевский «огненный дух» питался страстью, и юная, на двадцать три года моложе его, смолянка, учившаяся вместе с тютчевскими дочерьми, разожгла поутихший было костер: Федор Тютчев влюбился как мальчишка. А Елена Александровна Денисьева от нахлынувшего чувства слегка помешалась: она знала, что «боженька» женат, но считала себя его второй — и такой же законной! — супругой. Их маленькая дочь не подозревала, что отец и мать не венчаны.
Так, по-семейному, они и жили в Москве. Бывали у сестры Елены и ее мужа, квартировавших на Малой Дмитровке, прогуливались по Тверской... Эрнестина Федоровна, воспитавшая детей Тютчева от первой жены и на свои деньги тянувшая большое безалаберное семейство, пребывала в тоске и недоумении: оставить мужа она не могла, быть второй женой не хотела. Муж любил и ее, да так сильно, что и слышать не хотел о разводе — разве могут расстаться люди, созданные друг для друга! То, что нельзя быть мужем двух женщин одновременно, ему просто не приходило в голову: отчего же нельзя, если он любит обеих сразу?
Эрнестина Тютчева оставила петербургскую квартиру и поселилась в имении, в Овстуге. Она занималась хозяйством, и когда муж писал, что собирается наведаться в деревню, выбегала на дорогу, едва завидев поднимавшуюся вдали пыль. Дети были на ее стороне, но даже властная и прямолинейная дочь Анна не решалась упрекнуть отца — он был любимцем всей семьи, таким же «боженькой», как и для Денисьевой. 

В конце концов, от «огненного духа» и тех, кого он воспламенил, остался пепел: Елена Денисьева, его Леля, умерла от чахотки через два месяца после родов, и Федор Иванович потерял интерес к жизни. Вскоре не стало и его внебрачной дочери, Лели-младшей: девочку отдали в дорогой пансион, там она узнала, что рождена вне брака, и слегла в нервной горячке. А вскоре умерла от скоротечной чахотки. На следующий день от чахотки скончался ее брат, на руках у Тютчевых остался мальчик, третий ребенок Лели. Федор Иванович пытался воспрянуть, используя никогда не подводившее его средство: домашние были шокированы, узнав, что у него роман с немолодой дамой, бывшей подругой покойницы Лели Еленой Карловной Богдановой.
Шестидесятидвухлетний Федор Иванович дарил ей присланные из имения масло и сливки. Впереди было еще несколько лет спокойной, полной заботами домашних жизни. А он тосковал от приземленной неизбежности этого благополучия и мечтал загореться вновь. Как он был счастлив когда-то, показывая влюбленной в него прекрасной молодой Леле свою Москву, вспоминая, как ребенком играл во дворе дома в Армянском переулке, прыгая вокруг нее на одной ноге: ветер поднимал полы фрака, развевал его седые волосы... Тогда он чувствовал себя мальчишкой, теперь же, когда все кончилось, постарел лет на сто пятьдесят. Сердечная рана так и не зажила. Мы расстанемся с Федором Ивановичем Тютчевым, не дожидаясь его последних печальных лет, у дома в Армянском переулке, когда он смешит влюбленную в него женщину. Леля была счастлива и не догадывалась о существовании дамы, которой ее возлюбленный впоследствии завещает генеральскую пенсию, по закону полагавшуюся вдове. Еще одной гражданской женой Федора Ивановича была некая Гортензия Лапп, дама, вывезенная им из Германии за три года до того, как в его жизни появилась Елена Денисьева. Он так хорошо спрятал мадам Гортензию, что о существовании госпожи Лапп и двух ее сыновей домашние узнали лишь после похорон поэта, когда Эрнестина Тютчева распечатала завещание. 

Юлия Варшам

"Я встретил вас" 

Стихотворение Тютчева "Я встретил вас" – одно из самых очаровывающих в русской поэзии. Оно было написано в конце июля 1870 г. в Карлсбаде. В начале стихотворения шло название-посвящение "К.Б.":

Я встретил вас – и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое –
И сердцу стало так тепло...

Как поздней осенью порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас, –

Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты...

Как после вековой разлуки
Гляжу на вас, как бы во сне, –
И вот слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне...

Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, –
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!

Кого же встретил Тютчев, кому мы обязаны?

Тайна посвящения "К.Б." 

До недавнего времени ответ был один – графине Амалии Адлерберг. Утверждается, что:

·         посвящение "К.Б." следует расшифровывать, как "Крюденер, баронесса". При этом ссылаются на свидетельство Якова Петровича Полонского (1819-1898), которому поэт сам назвал адресат;

·         стихотворение Тютчева "Я встретил вас – и все былое" перекликается с другим стихотворением "Я помню время золотое" и по стилю, и по "золотому" времени.

Однако существует и другое мнение, что стихотворение навеяно встречей с сестрой его первой жены Клотильдой фон Ботмер:

·         Клотильда жила недалеко от Карлсбада и могла случайно встретиться с Тютчевым;

·         она недавно похоронила мужа, и Теодор вполне мог воспринимать ее, как Клотильду фон Ботмер. То есть, "К.Б." – ее инициалы;

·         бюллетени курортных гостей и переписка 1870 г. показывают, что Амалия Адлерберг не была в Карлсбаде летом 1870 г.;

·         сомнительно, чтобы Тютчев в названии стихотворения использовал титул и фамилию прежнего мужа Амалии, когда она была замужем за графом Адлербергом. Более того, в такой ситуации он вообще не дал бы ключа для установления адресата;

·         ссылка на устное свидетельство Полонского о расшифровке "К.Б.", как "Крюденер, баронесса" опубликована в 1913 г. при издании стихотворений поэта П. Быковым. У Полонского, в общем-то, не было оснований откровенничать с малознакомым ему издателем.

Если бы это мнение было высказано раньше, то, возможно, сейчас оно было общепринятым и не вызывало сомнений. Но оно появилось недавно, и литературоведы еще находятся в поисках истины. Мы же, пока выбор не сделан, можем прикоснуться еще к одной прекрасной легенде.

Менять традиции не хочется, поэтому пока лучше сказать, что, возможно, этот шедевр адресован Амалии Крюденер, а, возможно, и Клотильде фон Ботмер. С обеими женщинами у Тютчева было очень много связано в жизни, и любой из них он мог написать эти строки.

"Я встретил вас" – романс... элегия... 

Существовало несколько вариантов музыки к стихотворению Тютчева "Я встретил вас – и все былое..." До нас дошел вариант, исполняемый И.С. Козловским (1900-1993). Формулировка немного странная и требующая уточнения. Дело в том, что И.С. Козловский услышал романс в исполнении артиста МХАТа И.М. Москвина (1874-1946). Поскольку нот под рукой не оказалось, Козловский восстановил их по памяти. Долгое время считалось, что автор музыки неизвестен, и только недавно были обнаружены ноты романса Л.Д. Малашкина (1842-1902) "Я встретил вас", изданные в Москве в 1881 г.

Романс исполняется как инструментальная пьеса, как вокальное произведение и даже как произведение для хора. Большой популярностью пользовалось исполнение романса И.С. Козловским. В более спокойной и доверительной манере его исполняет Артур Эйзен (1927-2008).

СУДЬБА ЕЛЕНЫ ДЕНИСЬЕВОЙ

Елена Денисьева родилась в 1826 году, в старинной, но обедневшей дворянской, и мачехой ее отношения не сложились. Вспыльчивая девушка была спешно отправлена в столицу, на воспитание к семье. Она рано потеряла мать, а с отцом, Александром Дмитриевичем Денисьевым тетушке Анне Дмитриевне Денисьевой – старшей инспектрисе Смольного института, которая страстно привязалась к племяннице, баловала ее, наряжала ее и вывозила в свет, где на нее – изящную, грациозную брюнетку с живыми карими глазами и очень хорошими манерами, быстро обратили внимание потенциальные женихи.  

Но тут появился Федор Иванович Тютчев, чьи дочери также учились в Смольном институте. Скандал разгорелся в марте 1851 года, почти перед самым выпуском и придворными назначениями. Елену ожидало место фрейлины при дворе и вполне обеспеченное будущее. Но о ее связи с Тютчевым стало известно управляющему, который напал на след квартиры, снимаемой поэтом для свиданий с Еленой Александровной. К тому же смолянка Денисьева уже ждала ребенка. Тетушку  поспешно выпроводили из института, назначив пенсию.
 

Елену Денисьеву перестали принимать в свете, от нее отказался собственный отец. Она ушла в уединение, в отречение от былых радостей, и все это ради него – женатого человека. Тютчев не решился оставить семью, «милую кисаньку Нести» – свое «земное провиденье». Федор Иванович, конечно, сознавал свою вину перед ними обеими: «о, как убийственно мы любим!», мучился своей виной и сожалел о том, что не нашел в себе силы ни соединиться с ней навеки, ни отказаться от нее навсегда. Впрочем, о первом она наверняка не заговаривала, а второго попросту бы не позволила.

«Какой бездонной глубиной, какой страстью и самозабвенной преданностью обернулась безмятежная легкость большеглазой смольнянки! – писал Юрий Нагибино Елене Денисьевой. - Она сразу превзошла его в мощи, цельности и одержимости чувства».
Елена родилась, когда Тютчеву было двадцать три, по возрасту она годилась ему в дочери. Но странное дело: ни в одной строке, обращенной к Елене, он не подчеркнет своего старшинства. Тютчев говорит с ней как равный с равной, ибо «союз души с душой родной» перечеркнул, стер возрастную разницу. В стихотворении «Предопределение» он напишет:
 

И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет, наконец...

Поэт не раз признавал, что не стоит любви Елены. «Пускай мое она созданье – но как я беден перед ней...».  Все, о чем он думал, чем он дышал, – в его стихах. И чувство вины, и глубочайшая привязанность, и признание высоких качеств ее души, и даже поклонение – все это можно найти в цикле, посвященном последней любви поэта, его любимой женщине. «О ты, последняя любовь! Ты и блаженство и безнадежность...»

Его стихи... Как часто упивалась она поэтическими словами, обращенными к ней, наполненными такой безысходной болью, такой тревогой и нежностью, что перехватывало дыхание. Его стихи были единственным оправданием ее жизни, и как будет терзаться он тем, что не понял этого вовремя! Потом, когда ее не будет...

Желание Елены Александровны непременно увидеть свое имя в посвящении к стихам очень человечно объяснил Ю. Нагибин: «Словно в них одних находила она искупление своей грешной, в нарушение всех Божеских и человеческих законов, жизни. Существовала ли на свете женщина, настолько созданная для прочных радостей замужества и материнства, как Елена Александровна? Теплая, искренняя вера отличала ее, и лишь крушение внутренних устоев опалило эту веру мрачным фанатизмом».
Не только чахотка постепенно сводила ее на нет – душевные силы, подорванные обстоятельствами несправедливой судьбы, день за днем отнимала нервная болезнь... Любимая женщина оказалась прозорливее поэта: раскаяние явилось страшным, неукротимым, небывалым в его жизни страданием... С ее уходом Федора Ивановича словно покинули жизненные силы. Он разом постарел и осунулся. Но стихи – его великая поэзия – стали еще глубже и пронзительней.

Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня,
Тяжело мне, замирают ноги...
Друг мой милый, видишь ли меня?
Все темней, темнее над землею –
Уцелел последний отблеск дня...
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня...
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

Жизнь поэта, эта «подстреленная птица», – так он сам скажет еще позднее, – продолжалась. Остались память и стихи о ней, «свой подвиг совершившей весь до конца в отчаянной борьбе». Жизнь продолжалась, но уже без того главного света и смысла, каким было заполнено прежде все его существование. «Во мне глухая ночь и нет для ней утра...»

В одном из стихотворений Фёдор Тютчев описывает предсмертные часы его любимой женщины, положившей на алтарь любви не только светское одобрение и благополучие, а всю жизнь свою:

Весь день она лежала в забытьи –
И всю её уж тени покрывали –
Лил тёплый, летний дождь – его струи
По листьям весело звучали.
И медленно опомнилась она –
И начала прислушиваться к шуму,
И долго слушала – увлечена,
Погружена в сознательную думу...
И вот, как бы беседуя с собой,
Сознательно она проговорила:
(Я был при ней, убитый, но живой)
«О, как всё это я любила!»
Любила ты, и так, как ты, любить –
Нет, никому ещё не удавалось –
О Господи!.. и это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось...

Последняя любовь

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!

Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье,
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.

Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О, ты, последняя Любовь!
Ты блаженство, и безнадежность.

ГРАФИНЯ КЛОТИЛЬДА БОТМЕР – МУЗА ТРЁХ ПОЭТОВ: 
ТЮТЧЕВА, ГЕЙНЕ, МАЛЬТИЦА И ЕЩЁ РАЗ ТЮТЧЕВА

«Nous avons pu tous deux, fatigues du voyage… 
Et maintenant, ami, de ces heures passées…» 
(«Мы шли с тобой вдвоём путём судьбы тревожным... 
От тех часов теперь минуты не осталось...»,

пер. с фр. В.Кострова) 
Ф.Тютчев, апрель 1838 года

«В белый сад выходишь утром...» 
Г.Гейне, май 1828 года

«...твоя ласковая верность...» 
А.Мальтитц, 1838 год

«Я встретил вас и всё былое...» 
Ф.Тютчев, июль 1870 года

Графиня Клотильда фон Ботмер родилась 22 апреля 1809 года в Мюнхене. Она была восьмым ребёнком в семье Ботмеров. 
Известно, что в многодетных семьях младшие дети чаще всего воспитываются не родителями, а старшими детьми. Самой старшей в семье была Элеонора, её авторитет был беспрекословен. Элеонора родилась 7/19 октября 1800 года, т.е. почти на девять лет раньше Клотильды. Элеонора первая вышла замуж (15 декабря 1817 года), первая родила племянников своим одиннадцати братьям и сестрам. Кончина мужа Элеоноры, русского дипломата Александра Петерсона (6 октября 1825 года), стала большой трагедией для всей семьи Ботмеров: осиротели четверо мальчиков Элеоноры. Клотильда была самой преданной тёткой детям Элеоноры. 
Сближение 22-летнего Тютчева с 17-летней графиней Клотильдой происходило весной 1826 года после возвращения Фёдора Ивановича из России, где он был в длительном отпуске (почти год). Как-то Клотильда обратила внимание своего русского друга на одно стихотворение (в сборнике «Трагедии с лирическим интермеццо»), которое начиналось строкой «Ein Fichtenbaum steht einsam...». Стихи были пронизаны чувством тоски двух разлученных влюблённых. Эта тема была принята близко к сердцу романтичной девушкой. Имя немецкого поэта молодым людям было неизвестно и в их памяти не удержалось. Фёдору Ивановичу оно тоже понравилось, и он перевёл стихотворение нетипичным в русской поэзии разностопным стихом и отправил в журнал «Атеней», не указав имени автора оригинала. В 1828 году необычность стихосложения тютчевского текста была отмечена статьей Д.Дубенского:

 
На севере мрачном, на дикой скале 
Кедр одинокий под снегом белеет, 
И сладко заснул он в инистой мгле, 
И сон его вьюга лелеет. 
Про юную пальму всё снится ему, 
Что в дальних пределах Востока, 
Под пламенным небом, на знойном холму 
Стоит и цветёт, одинока... 

Так благодаря Клотильде состоялась первая встреча Фёдора Тютчева с творчеством Генриха Гейне. Стихотворение «С чужой стороны», с этим названием оно войдёт в отечественную литературу, стало первой публикацией гейневской поэзии на русском языке. С автором привлекшего внимание стихотворения Фёдор Иванович и Клотильда познакомятся через два года. Позже на стихотворение «Ein Fichtenbaum steht einsam...» обратят внимание многие русские поэты-переводчики. 
Клотильда понимала сложность положения старшей сестры и, вероятнее всего по настоянию Элеоноры, ...«уступила» ей Фёдора. Портрет Шелера 1827 года подтверждает, что Элеонора, хотя была старше Тютчева на три года, сохранила милую женственность. Несколько инфантильный Фёдор, привыкший к материнской опеке, еще нуждался в таковой и охотно принял заботы вдовы. Официальное венчание Фёдора Ивановича и Элеоноры состоялось только 27 января/8 февраля 1829 года, незадолго до родов первенца Анны. Хотя Клотильда оставалась рядом, роман с ней завершился, сохранилась теплота отношений на всю жизнь. Во многих стихотворениях поэта будут угадываться посвящения свояченице. 
В конце 1827 года в Мюнхен приехал Генрих Гейне. Весной 1828 года между ним и Фёдором Ивановичем возникли дружеские отношения. Гейне был частым гостем в доме Тютчевых. 1 апреля 1828 года Гейне писал из Мюнхена в Берлин литератору Варнгагену фон Энзе: «Знаете ли Вы дочерей графа Бодмера в Штутгарте, где Вы часто бывали? Одна уже не очень молодая, но бесконечно очаровательная, негласно замужняя за моим лучшим другом, молодым русским дипломатом Тютчевым, и её очень юная красавица-сестра, вот две дамы, с которыми я нахожусь в самых лучших и приятных отношениях». Увлекающийся 30-летний Генрих был покорен юной Клотильдой. Этому чувству немецкая поэзия будет обязана рождением стихотворного цикла «Новая весна». Ниже одно из лирических стихотворений увлеченного немецкого поэта (в переводе В. Левика): 

В белый сад выходишь утром, 
Свищет ветер над землею, 
Смотришь, как несутся тучи, 
Облекая небо мглою. <...> 
И повсюду – что за чудо! – 
Снег цветет весенней новью, 
Юный май сменяет зиму, 
А душа горит любовью! 

Друг Гейне, художник Готтлиб Гассен, нарисовал копию картины Ротари. Гейне подарил эту копию Клотильде и на обратной стороне написал полюбившиеся ей строки стихотворения «Ein Fichtenbaum steht einsam...». Сердце Клотильды растопилось, но сильное ответное чувство не родилось. Ярким быстро-сгорающим метеоритом пронёсся Генрих Гейне в небе Клотильды и, в конце июля (или в начале августа) он уехал во Флоренцию. Она не успела даже серьёзно влюбиться. Расставание было без печали: кумиром Клотильды оставался Фёдор. Летом 1830 года её дороги с Гейне ещё раз случайно пересекутся на пути Тютчевых в Петербург (в Вандсбеке). Состоится краткая весёлая встреча, которая за буднями быстротекущего бытия вскоре забудется. Клотильда всю жизнь будет преданно любить Тютчева, его детей, его жён. Почти все 12 лет замужества Элеоноры Клотильда жила с Тютчевыми под одной крышей или недалеко от них. 
В 1846 году Тютчев, обращаясь к 17-летней дочери Анне, вспоминал: „Первые годы твоей жизни, дочь моя, которые ты едва припоминаешь, были для меня годами, исполненными самых пылких чувств. Я провел их с твоей матерью и Клотильдой. Эти дни были так прекрасны, мы были так счастливы! Нам казалось, что они не кончатся никогда. Однако дни эти оказались так быстротечны, и с ними все исчезло безвозвратно“. Клотильда была крестной матерью дочерей Элеоноры и детей от второго брака с баронессой Эрнестиной Дёрнберг (урожд. баронессой Пфеффель). Дочери Элеоноры после кончины матери подолгу жили у тётки. Портрет Клотильды кисти неизвестного мастера украшает Баварский музей «Новая Пинакотека». 
Ещё при жизни Элеоноры к Клотильде сватался коллега Тютчева, секретарь российской миссии, барон Аполлониус фон Мальтиц (1795-1870). Клотильда долго не принимала предложения Мальтица. И только с появлением Эрнестины в жизни Фёдора у Клотильды исчезла надежда на создание семьи с Тютчевым. В конце марта 1838 года состоялась её помолвка с Мальтицем. 4-го апреля Тютчев из Линдау пишет краткое письмо Мальтицу с прилагаемыми стихами. Текст письма: «...Сегодня целый день я только и делал, что читал вас и думал о вас. – Мои дружеские приветствия Клотильде. Будьте счастливы – она и вы». Эпистолярий Тютчева и его стихи следует читать между строк. Фёдор Иванович знал, что и письмо, и стихи будут прочтены Клотильдой, она поймёт, что это ей адресованы прощальные строки... Поэтически Мальтиц не только никогда не вдохновлял Тютчева, но даже раздражал его. Клотильда это знала. Ей был совершенно ясен и подтекст стихотворения, написанного по-французски «Nous avons pu tous deux, fatigues du voyage…» («Устали мы в пути...») в действительности адресовано сразу двум женщинам, Эрнестине и Клотильде: с одной поэта связывает сегодняшняя страсть, потрясшая его существование, с другой – прошлое, память чувства. В стихотворении угадывается прощание и одновременный намек, который мог быть понятен только одной Клотильде: «От тех часов теперь минуты не осталось, //Где наша жизнь?» (перевод В.А. Кострова): 

Мы шли с тобой вдвоем путем судьбы тревожным. 
На наших лицах тень лежала, как печаль. 
Мы сели отдохнуть на камень придорожный 
И взглядам нашим вдруг одна открылась даль... 
...Бег времени, увы, не терпит постоянства. 
Разъединяет всех, всему отводит срок. 
И бренный человек в бездушное пространство 
Идет Судьбой гоним, уныл и одинок. 
От тех часов теперь минуты не осталось, 
Где наша жизнь? И мысль? И взгляд? И общий путь? 
Где тень от тени той? Где сладкая усталость? 
И были ль мы с тобой вообще когда-нибудь? 

Мальтиц был на 14 лет старше Клотильды. Прежним местом его службы, до 1837 года, была российская миссия в Рио-де-Жанейро. 6 апреля 1839 года 30-летняя Клотильда вышла замуж, как указано в генеалогическом матрикуле Ботмеров, за «Фридриха Аполлониуса барона фон Мальтица (с конской головой на гербе)», российского дипломата и немецкого литератора. Барон Мальтиц был плодовитым поэтом и драматургом. Он был автором переводов двух стихотворений Тютчева на немецкий язык. Оба произведения увидели свет в 1858 году в сборнике стихотворений Мальтица «Vor dem Verstummen» («Перед тем, как умолкнуть») под названиями «Frühlingslied» («Весенняя песня») и «Der Vogel» («Птица»). Он хорошо знал русскую литературу, переводил на немецкий язык поэзию Пушкина («Ангел и черт»), Лермонтова («Казачья колыбельная»). Под влиянием пушкинских стихотворений Мальтиц написал в стиле баллад небесталанный цикл «Из русской истории»: «Olegs Ross» («Конь Олега»), «Swjatoslaws Schädel» («Череп Святослава»), «Isiaslaws Tod» («Смерть Изяслава»). Перу Мальтица принадлежат 23 книги! К концу творческой жизни он издавал по 2-3 сборника в год. Имя поэта Мальтица сейчас малоизвестно и сохранилось только в старых литературных справочниках. 
Аполлониус окружил Клотильду вниманием и любовью, посвящал ей сонеты: «An die Vermählten» («Жене») в 1838 году и ещё через 20 лет «Rückblick von fernen Hügeln. An Clothilde» («Взгляд назад с далёких холмов. Клотильде»). «Взгляд назад...» - стихотворение минорное, прощальное. 63-летний Мальтиц готовился к кончине, которая не миновала его через 12 лет. Сонет наполнен смирением, удовлетворением от прожитой жизни и собственным душевным покоем. В последних строках не забыта и Клотильда (подстрочник мой, А.П.):

Златая цепь рвется надвое, 
Мир земных радостей готовится к последнему сну, 
Моя поступь расстается с этой прихожей, 
Но остаются еще нити воспоминаний. 
В них восторги свиданий молодости, 
В сердце − наслаждение кротостью и смирением. 
Приходит время, и каждый для себя решает, 
Когда отзвучал зов его лебединой юности. 
Вечерняя заря обращает к покою. 
Я не побежден грустью подслащенных колебаний 
И все прошедшее считаю завершенным. 
Утренняя заря замирает в тоске. 
В будущем − светлая звезда твоих проводов 
И твоя ласковая верность... 

Обожание Мальтицем своей жены нервировало Тютчева и вызывало даже чувство досады: «Я себе не очень нравлюсь в их обществе», – недовольно писал он как-то Эрнестине. Потом Мальтицы переехали в Веймар, куда с мая 1841 года Аполлониус был назначен поверенным в делах России. Тютчев переписывался с ними и первое время довольно часто навещал, а потом всё реже и реже. После встречи Тютчева с Клотильдой в Веймаре 7 июля 1847 года они разлучились надолго, возможно навсегда. Детей Мальтицы не вырастили. 2 марта 1870 года Клотильда овдовела и переехала из Веймара в город Кезен, под Наумбургом (в 120 километрах от Карлсбада). 
В последней декаде июля 1870 года Тютчев ехал на лечение в Теплиц и задержался в Карсбаде. Двадцать шестым июля им датирован автограф стихотворения, названного им загадочным криптонимом «К.Б.». 
Через полгода, в декабрьском номере известного ежемесячника «Заря», стихотворение увидело свет, но подписано оно было не полной фамилией автора, а только буквой Т. В журнале публиковались ведущие литераторы России (И.С. Тургенев, Я.П. Полонский и др.). Семья Фёдора Ивановича знала, чье имя скрыто в заголовке, но адресат посвящения оставался неразглашаем. Иван Аксаков, зять Тютчева, в подробном исследовании «Биография Фёдора Ивановича Тютчева» о стихотворении «К.Б.» не обмолвился ни словом, вроде бы этого заметного произведения не существовало. 
В начале 20-го столетия имени Тютчева грозило забвение. Поэт серебряного века Н.В. Недоброво в статье «О Тютчеве» в 1910 году писал: «...все чаще, как нечто ясное и общеизвестное, утверждается великая ценность стихов Тютчева. Но теперь усвоению их мешает другое, чисто внешнее, препятствие: сочинений Тютчева нет в продаже. Последнее издание вышло в 1900 г. и уже через три года разошлось. Теперь оно появляется только у букинистов, по тройной цене, да и то настолько редко, что оно, в общем, должно быть признано почти недоступным». 
В 1913 году, к 40-й годовщине кончины Фёдора Ивановича, поэт-издатель Пётр Быков опубликовал все известные к тому времени стихотворения Ф.И. Тютчева. Некоторые из них были опубликованы впервые. Быков взял на себя и функции редактора. По его незнанию в сборник были включены также многие стихотворения, автором которых Тютчев не являлся, их авторство было установлено позже. Быков по-своему пропагандировал его творчество. Писатель князь Георгий Гагарин назвал быковское издание «возмутительной расправой с текстом стихотворений Тютчева». Не менее жестко высказались и другие литераторы (Г.Чулков, К.Пигарев). Десятилетия потребовались для удаления быковских плевел. Однако один миф Быкова сохранился до сих пор. 
Стихотворение, озаглавленное Тютчевым таинственными инициалами «К.Б.», Быков сопроводил примечанием, в котором он раскрывал загадочное посвящение. Он сообщал, что друг Фёдора Ивановича, известный поэт Яков Петрович Полонский, якобы незадолго до своей кончины (в 1898 году) поведал ему, Быкову, рассказ Тютчева об адресате «К.Б.». По версии издателя-редактора (со ссылкой на Полонского) криптоним следует инвертировать в «Б.К.» и расшифровывать «Баронессе Крюденер». 
Быков не задумался, что рано или поздно возникнет вопрос, почему Яков Петрович поделился «секретом» Тютчева только с ним, второразрядным малознакомым ему поэтом, и никому более в своем обширном литературном окружении об этой «тайне» никогда не рассказывал? 
Валерий Брюсов, почитатель таланта Тютчева, усомнился в достоверности ссылки Быкова на усопшего Полонского. По мнению Брюсова, у Федора Ивановича с Амалией не было вековых разлук, их любовь-дружба была общеизвестна и не нуждалась в замысловатых криптонимах, несвойственных Тютчеву. К 1870 году Амалия давно уже имела другой, более высокий дворянский титул. Сокращение слова баронесса до буквы б. также нетипично ни для Тютчева, ни для его окружения. В переписке было принято сокращать слова барон, баронесса до трех букв: бар. 
Брюсову оппонировал филолог Роман Брандт. Брандт настаивал на версии Быкова, мотивируя свой довод совпадением эпитета время золотое в стихотворениях «К.Б.» и «Я помню время золотое...». Стих-воспоминание «Я помню время золотое...», действительно посвящено Амалии, его создание датируется не ранее 1834 года, но не позднее апреля 1836. 
Аргументы Брандта уязвимы. 
Сравниваемые стихотворения написаны с интервалом в 34-36 лет. У Фёдора Ивановича есть похожие строки, адресованные заведомо разным лицам. Поэзия Тютчева рождалась вдохновенно-спонтанно и выражала его душевное состояние в момент творческого акта созидания. В тютчевской поэзии ощутимы его собственные клише, которые, как и новые образы, возникали у поэта интуитивно-подсознательно, в виде озарений, свойственных его индивидуальному феномену. Исследуя названные стихи Тютчева, наиболее достоверно устанавливается главное: стихотворения «К.Б.» и «Я помню время золотое...» принадлежат перу одного автора. И всё! 
Впрочем, не всё. Есть одна важная особенность, общая для названных стихотворений. 
В коллизиях жизни влюбчивого Тютчева нередко возникали бурные порывы чувств, которые спустя некоторое время затихали. Тютчев всегда ощущал вину перед женщинами, чувство к которым угасало. Любовным опытом его жизни продиктованы следующие строки: 

Любовь, любовь – гласит преданье– 
Союз души с душей родной – 
Их съединенье, сочетанье, 
И роковое их слиянье 
И… поединок роковой… 
И чем одно из них нежнее 
В борьбе неравной двух сердец, 
Тем неизбежней и вернее, 
Любя, страдая, грустно млея, 
Оно изноет наконец… 

И тогда рождалась поэзия воспоминаний о прошедшей любви, дань признательной памяти ей. Поэт благодарил судьбу за дарование ему счастья любви. Таких стихотворений в творчестве Тютчева не мало, они имеют разные адресаты и составляют довольно значительную группу. В некоторых из этих произведений можно найти сходные тропы и эпитеты, но главное, что их всех объединяет – это мотив памяти о любви. Хронологически первым стихотворением в этой группе появилось «Я помню время золотое...». Его главное настроение в миноре воспоминания о любви, в прощании с любовью: «И солнце, медлило, прощаясь / С холмом и замком, и тобой». Это было последнее стихотворение, посвящённое Амалии. Больше стихотворных посвящений ей не будет. Фёдору Ивановичу предстоит прожить ещё половину жизни, сохранится тёплая дружба с Амалией, у них будут нередкие встречи, Амалия использует свои высокие связи при Дворе для помощи Тютчеву, но у каждого из них отныне будет своя судьба. К вышеназванной группе относятся упомянутые выше стихи, адресованные выходящей замуж Клотильде: «Мы шли с тобой вдвоем путем судьбы тревожным...», стихотворение «1-е декабря 1837 года» (прощание Тютчева в Генуе с Эрнестиной по её настоянию, они полагали, что это их последняя встреча), «Ещё томлюсь тоской желаний...» (стихи написаны в 1848 году в память 10-летия кончины Элеоноры), «Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло...» (стихи написаны через год после смерти «последней любви», Е.А. Денисьевой). К числу поэтических любовных воспоминаний относится и «К.Б.». Но вопреки мифу, выдуманному П.Быковым, оно адресовано не Амалии... 
Дети и внуки Тютчева, во многом благодаря стараниям Фёдора Ивановича, занимали высокое положение в социальной иерархии державы и можно понять Быкова и Брандта, стремящихся оберегать репутацию фамилии. Сам Фёдор Иванович, публикуя любовные стихотворения, понимал возможность нравственной проблемы, которую может создать своей семье. А.И. Георгиевский, родственник Е.А. Денисьевой, вспоминал, что Тютчев по поводу утаивания адресатов стихотворных посвящений Елене Александровне, писал ему: „Я не прячусь, но и выставлять себя напоказ перед толпою не хочу. Для сочувствующих одного намека довольно“: Фёдор Иванович придумывал зашифровки, нехитрый смысл которых был очевиден его друзьям. Версия Быкова с инвертированием не похожа на намек для своих, это скорее задача для дешифровальщиков спецслужб. 
Кандидатура Амалии на роль адресата таинственного посвящения была выбрана Быковым крайне неудачно: деликатнейший Тютчев никогда не увлекался замужними женщинами. Объектом сердечных привязанностей стареющего Тютчева чаще всего были вдовы (Е.К. Богданова, А.В. Плетнева). Фёдор Иванович помнил об уроке в январе 1825 года, когда ему из-за Амалии, по словам дядьки Н.А. Хлопова, «грозила опасность от его нескромности». Опасностью была дуэль, которая, слава Богу, не состоялась. Драки на кулаках и пистолетах не числились в бойцовском арсенале Тютчева. Трудно себе представить, чтобы через 45 лет Амалия, которая обрела, наконец, (в 1855 году) долгожданное семейное счастье с царским фаворитом, графом Николаем Адлербергом, статным красавцем-генералом (моложе жены на 11 лет!), решилась вновь дать повод или какие-то надежды на взаимное чувство угасающему, не по годам старчески выглядевшему Фёдору Ивановичу. Тютчев знал об уважительном отношении к нему мужа Амалии. Граф весной 1867 года писал Вяземскому: „...Тютчев, чей ум и перо являются предметом всеобщей зависти...“. Еще трудней предположить, чтобы 67-летний Тютчев жаждал повторения приключений своей молодости. 
Амалии, графине Адлерберг, было вполне достаточно многолетней дружбы с поэтом. Она жила в Петербурге и её встречи с Фёдором Ивановичем не были тайной и редкостью. Достоверно установлено, что в июле 1870 года Амалия в Карлсбад не приезжала. 
Через три года умирающий Тютчев скажет об Амалии: „В её лице прошлое лучших моих лет...“. В этом же письме Тютчев говорит об Амалии как о графине Адлерберг и доброй Амалии Крюденер. Называть стихотворение утраченным её титулом, баронессой Крюденер, было бы крайне невежливо. Вряд ли 1870 год можно отнести к лучшим годам угасающего поэта. 
Исследованиями московского литературоведа Александра Николаева установлено, что Фёдор Иванович и Клотильда могли встречаться между 21 и 26 июля. 
Через месяц Клотильда сообщала Екатерине, дочери Фёдора Ивановича, о смерти мужа: „На этих днях исполняется шесть месяцев, как покоится мой дорогой Мальтиц. Я прошла через ужасные часы страданий и печали, мне показалось, что моё сердце умерло. <...> Я была избалована мужем. Я слишком была приучена быть любимой“. Это, действительно так, за что-то же любили её выдающиеся поэты Германии и России. Сердце её не умерло, это ей только показалось… 
По сегодняшний день быковская «утка», выпущенная еще в 1913 году, продолжает упорно тиражироваться. В 1987 году в Ленинграде было издано «Полное собрание стихотворений Ф.И. Тютчева», в котором также был развенчан миф Быкова. 
Встреча Фёдора Ивановича на знаменитом курорте с одной из возможных кандидаток на адресат стихотворения «К.Б.» произошла, несомненно, случайно. В пользу версии непреднамеренности этого события свидетельствует желание Тютчева увидеться здесь совсем с другой женщиной, ради свидания с которой он готов был ехать даже по незапланированному маршруту в город Эмс. Прочтем его письмо из Берлина от 7/13 июля 1870: «Где вы, и если вы еще в Эмсе, что вы делаете среди этой ужасной сумятицы, которая начинается? Если бы я знал наверное, что вы в Эмсе, я не мог бы устоять против искушения отправиться разыскивать вас там. Но после вашего отъезда я не имел от вас, как и должен был этого ожидать, ни малейшего признака жизни... Но если бы случайно эти строки имели удачу дойти до вас, подайте мне знак жизни, адресовав мне его в Карлсбад, куда я еду завтра. — Еще несколько дней, и мы будем в полном катаклизме. Да хранит вас особенно Господь». 
«Ужасная сумятица» и «полный катаклизм» – это первые впечатления о начавшейся франко-прусской войне. О ком заботится Фёдор Иванович? Кого хотел бы увидеть Тютчев в Карлсбаде? Тайны нет: письмо адресовано 44-летней Александре Васильевне Плетневой, вдове Петра Александровича Плетнева (1792-1865), редактора послепушкинского «Современника», позже ректора Петербургского университета. (29 октября 1857 года по рекомендации академика П.А. Плетнева Тютчев был избран членом-корреспондентом российской АН по отделению русского языка и словесности.) Удачи не произошло, Александру Васильевну Фёдор Иванович в Карлсбаде не дождался… Он с ней увидится позже, уже в Петербурге. Во время этой встречи произойдёт инцидент, послуживший поводом к созданию Тютчевым мудрого и доброжелательного стихотворения «Чему бы жизнь нас ни учила…»: 

Чему бы жизнь нас ни учила, 
Но сердце верит в чудеса: 
Есть нескудеющая сила, 
Есть и нетленная краса. 
И увядание земное 
Цветов не тронет неземных, 
И от полуденного зноя 
Роса не высохнет на них. 
И эта вера не обманет 
Того, кто ею лишь живет, 
Не все, что здесь цвело, увянет, 
Не все, что было здесь, пройдет! 
Но этой веры для немногих 
Лишь тем доступна благодать, 
Кто в искушеньях жизни строгих, 
Как Вы, умел, любя, страдать, 
Чужие врачевать недуги 
Своим страданием умел, 
Кто душу положил за други 
И до конца все претерпел. 

Можно предположить, что, если бы Тютчев всё-таки встретил Александру Васильевну в Эмсе или в Карлсбаде, то Россия, вероятнее всего, осталась бы без выдающегося шедевра «К.Б.», и, в этом случае, у издателя В.Быкова повода для ещё одной легенды было бы меньше. Но Провидению был угоден более возвышенный сценарий: случайность курортной встречи Тютчева с адресатом «К.Б.» оказалась на деле преднамеренностью Судьбы… 
Публикация стихотворения «К.Б.» в декабрьской 1870 года книжке журнала «Заря», в отличие от И.Аксакова, была замечена многими читателями. Уже в следующем году появились первые переложения на музыку. Новую жизнь стихотворение «К.Б.» получило в романсе «Я встретил вас...». В прежних нотных изданиях сообщалось, что автор музыки неизвестен. Одним из исполнителей романса был известный драматический артист Иван Москвин. Его исполнение произвело однажды большое впечатление на профессионального певца Ивана Козловского, который на слух восстановил нотную запись мелодии. Исследователями-музыковедами и литературоведами после десятилетий(!) поисков, дискуссий, находок новых композиторских имён (С.Донауров, А.Спиро), музыкальных жанров и вариантов выяснено, что автором музыки, ставшей народной, является композитор Л.И. Малашкин, который в 1880 году сочинил знаменитый романс. 
Данное произведение по жанру близко к элегии, песне о неутраченном чувстве двух давно немолодых людей. Композитор, очарованный тютчевским стихом, ощутил гармонию музыкальности поэтического текста, тонкую возвышенность и интеллигентную чувственность нижеследующих строк: 

Я встретил вас – и все былое 
В отжившем сердце ожило; 
Я вспомнил время золотое – 
И сердцу стало так тепло... 
Как поздней осенью порою 
Бывают дни, бывает час, 
Когда повеет вдруг весною 
И что-то встрепенется в нас, – 
Так, весь обвеян дуновеньем 
Тех лет душевной полноты 
С давно забытым упоеньем 
Смотрю на милые черты... 
Как после вековой разлуки 
Гляжу на вас, как бы во сне, – 
И вот слышнее стали звуки, 
Не умолкавшие во мне... 
Тут не одно воспоминанье, 
Тут жизнь заговорила вновь, – 
И то же в вас очарованье, 
И та ж в душе моей любовь! 

Любимая женщина трех поэтов, Клотильда баронесса фон Мальтиц, урожд. графиня фон Ботмер, адресат стихотворения «К.Б.», скончалась в Георгентале (Тюрингия) 5 сентября 1882 года. 

 

Аркадий Полонский, 
Мюнхен 

...

...

Не нашла подтверждения авторства стихов. Вопрос остается открытым...

...

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.

28 ноября 1866

Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!

Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.

Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь небесный
Исходил, благословляя.

13 августа 1855

...

Слезы людские, о слезы людские,
Льетесь вы ранней и поздней порой...
Льетесь безвестные, льетесь незримые,
Неистощимые, неисчислимые, —
Льетесь, как льются струи дождевые
В осень глухую порою ночной. 

Осень 1849

И. С. Аксаков писал: «...однажды, в осенний дождливый вечер, возвратись домой на извозчичьих дрожках, почти весь промокший, он сказал встретившей его дочери: «j'ai fait quelques rimes» (я сочинил несколько стихов), и, пока его раздевали, продиктовал ей следующее прелестное стихотворение: «Слезы людские, о слезы людские».

Знаете ли Вы?

Что долгое время в ходу были неверные варианты тютчевских стихотворений? – По причине, с одной стороны, нежелания поэта просматривать готовящиеся к печати подборки, с другой стороны, в результате желания друзей-литераторов, издававших его стихотворения, поправить стихи «поэта-любителя».

Так, например, «Глухо пророкочет гром» было заменено на «Пророкочет глухо гром» (вроде бы более гладко звучит – да ведь здесь как раз и не нужно гладкости, а нужно выразить накат грома!), «Безмерной пошлости людской» заменилось на «Бессмертной пошлости людской» (просто из-за неразборчивости почерка, но слово «бессмертный» слишком близко к понятию божественного, чтобы Тютчев употребил его в отношении пошлости), «руина замка в дол глядит» превратилось в «руина замка вдаль глядит» (хотя замок обычно стоит на горе и смотрит в долину) – и т. п., таких неточностей насчитывается более тысячи.

 tyutchev.ru

-----------------------------------------

Смотрите так же

http://www.tonnel.ru/?l=concert&main=923000

Ирина, какой ЧУДЕСНЫЙ пост!!Почему-то в своё время я не заметила его....
Спасибо!нет,ОГРОМНОЕ СПАСИБО!!
Читаю П. Дашкову-Источник счастья-трилогия...третья книга-Небо над бездной...эпиграфом к ней взято автором чудесное стихотворение Тютчева:

Ангел мой...(Накануне годовщины 4 августа 1864 г.)

Очень нравится в исп.И.Скорик.

ПОСТ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ.как и стихи Тютчева...очень интересный, прекрасно иллюстрированный и вообще...10 баллов!

И файлы замечательные.

И ссылочка на старый КПЗ))-2010 год.Я тоже туда частенько заглядываю-просто вспомнить....

За пробелы-прошу прощения.

Наверное,пробелы эти у нас-неубиённые)))

ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ ТЮТЧЕВА.....   

Танюша, спасибо тебе!
Старый сайт тогда еще был читаем. Он и сейчас читаем, только читаем...
От музыки там одни нули... Увы...

Да хоть читаем старый КПЗ...и за это спасибо!)))
Ира,ты молодчик!
И почему я не отметилась в этом замечательном посту 5 лет назад(уже 5!!!!)-не имею понятия, как я могла его не заметить??

Танюша. Ну, мало ли... бывает...