Старый фотоснимок могилы Л. П. Карсавина многие десятилетия скрывал точную дату его смерти

Если вспоминать обстоятельства жизни Льва Платоновича Карсавина под углом собственно религиозным, то в его земном пути и творчестве начинают проявляться черты, указывающие на то, что Провидение определило этому историку, мыслителю и поэту назначение совершенно особенное и отличающее от многих фигур русской религиозной философии. Об этом свидетельствует не только его жизнь, его смерть, но история посмертного обнаружения могилы, разорвавшая дурную бесконечность безымянных лагерных погостов. Но, оказалось, что история смерти Льва Карсавина была не дописана до конца.

Чаще всего имя Карсавина упоминается в общем ряду изгнанников 1922 года, но, строго говоря, его личная эмиграция началась задолго до этой даты, когда вначале он, молодой ученый, посмел нарушить своей диссертацией методы и границы, считавшиеся классическими в исторической науке. Только в наше время эту дерзость оценят как подходы, опередившие те, что создали мировой авторитет Люсьену Февру и Марку Блоку. Мечтавший о налаженной жизни академического профессора семьянин Карсавин вдруг осознанно и одновременно безрассудно возмутит столичное академическое и церковное сообщество историей своей страстной любви, которую не только не станет скрывать, но станет вызывающе демонстрировать. О ней он с вызовом возвестит в небольшой книжке «Noctes Petropolitanae», вместившей главные идеи его метафизики. Ее текст — это сплав редкой эрудиции, умозрительных спекуляций, мистических откровений и интимных подробностей отношений с возлюбленной стал заявкой Карсавина на статус оригинального и значительного мыслителя. Талантливого философа и медиевиста
в нем признают, но так никогда и не сочтут своим, чем позже, в эмиграции, фактически вытолкнут из парижского круга тех, кто составил собой профессорский корпус Свято-Сергиевского института.

Он вынужден будет уехать в маленький глубоко провинциальный Каунас, когда этот город еще трудно было именовать европейской столицей. Высланный из страны лично Лениным, он, православный религиозный мыслитель, осмелится стать гражданином новой империи, в которой к тому моменту уже четверть века тотально и безжалостно утверждалась атеистическая идеология большевизма, и было невозможно сосчитать, сколько людей с взглядами подобными карсавинским уже были давно расстреляны и продолжали методично уничтожаться. И много еще было такого, что Лев Платонович соединил своей жизнью, что соединяться
не должно и что-то, казалось бы, и соединиться никогда не может. Именно это позволило его единственному ученику и философскому последователю Анатолию Анатольевичу Ванееву, утверждать, что жизнь и философия его учителя есть «действительное двуединство произведения и конкретной биографии автора, его интеллектуально-творческой жизни, с одной стороны, и его реальной судьбы —
с другой. В них христианская идея находит себя в конкретном и, обратно, живое конкретное внутренне напряжено настолько, что разрешается в идею. В этом — вообще ключ к религиозно-философскому творчеству Л.П. Карсавина».

Но Льву Карсавину суждена была не только полная парадоксов жизнь,
но и отмеченная чертами высшего избранничества христианская кончина
с последующей победой над неотвратимостью забвения места последнего упокоения. Несколько елей, тайно высаженных на могиле Владасом Шимкунасом — заключенным и опекуном больного Карсавина — выжили и поднялись стеной
в тундре. И когда после ликвидации лагеря на его месте возник оленеводческий совхоз, эти деревья не дали стадам уничтожить не только колышек с деревянной табличкой, но и сам могильный холмик. А сделанные Владасом Никодимовичем,
как его именовали русские друзья, фотографии, из конспиративных целей отпечатанные зеркально, помогли установить место, которого так недоставало духовному строю Русской Голгофы, где многие «испытали поругания и побои,
терпя недостатки, скорби и озлобления» (Евр. 11: 36, 37).

Снимок могильного холмика с елочками и табличкой «II-П» впервые попал мне
в руки в середине 1980-х, когда вдова Анатолия Анатольевича Ванеева Елена Ивановна передала его мне вместе с другими документами и фотографиями.
В полной уверенности в безуспешности поисков могилы, я все же уступил друзьям, настаивавшим на исполнении усилий и воли Ванеева и Шимкунаса, стал собирать сведения о приметах, разыскивать бывших абезьцев. Небу было угодно, чтобы могила Карсавина в 1989 году была установлена.

Поэтому, когда через тридцать лет, в очередной раз, приехав в Вильнюс для работы в архивах, в фонде Владаса Шимкунаса мне встретился еще один отпечаток давно знакомого фото, каких либо открытий от него я совсем не ожидал. Я и в руки его взял скорее под влиянием воспоминаний о давних событиях. А задумавшись, рассматривая, машинально перевернул, как только что переворачивал важные фотографии, и… На обороте снимка ниже номера единицы хранения фонда
«F 151−3» знакомым почерком Шимкунаса по-литовски было написано: «Профессор Лев Платонович Карсавин, могила Абезь, Коми АССР, Кожвинский район, 1955 лето (смерть 1952 м. июль 17 дня)» Так почти случайно этот снимок открыл фактическую дату дня смерти большого русского мыслителя!

....
4. Посмертный рисунок Льва Платоновича Карсавина.
Автор - заключенный Č. Šukšta. 17.07.1952.

ИА REGNUM, 9 марта, 2019
Подробности: https://regnum.ru/news/innovatio/2587621.html