Таня, привет! Так заслушался ... аж до слез.

Спасибо, лапочка!

Таня!!!!!!!!!!!!!Браво!!!!!  Мурашки по коже!!! Красивая легенда!!!! Очень красивый голос!!!! Не ожидала!!! Вся в восторге!!!!

Я тоже заслушалась...:)...Просто интересно было Танин голос услышать...и в смысл попутно вникла ...( я не любитель стихов -декламаций вообще :), но Танюша, ты Молодец! )

 Таня мне понравилось, конкуренция у Леночки растёт . Я тут подумал, не пора ли создавать группу "Я читаю стихи", или "По следам Альги" или что-то в этом роде ... И ещё, хочется верить в дальнейшем в группу присоединятся и Люсик и вишнёвый Танчик и многие, многие другие девчата-мальчата-завальчата.

ТАНЯ-если не понравится  я сразу удалю..

Оставь!!!!Классно!!!!!!!!!Мне нравится:)Спасибо!! Забрала.....:)

Tatiana - Легенда (В.Туркин)

Класс! Виктор, кто за ф-но?

Ardemund Orchestra - Yellow Picture

вдогонку.....Ardemund Orchestra - Fairy Dream

Позаимствовал идею Виктора....

Да-а-а, - вот проказник интернет! - привёл меня домой на Завалинку в поисках Стихотворения, а тут его читают! Да кто читает?!! - Татьяна!!! и ещё не первый раз! А где же первая попытка публичной декламации, а, Татьяночка? Пришлите пожалуйста ссылочку)))))))))

Спасибо, спасибо, спасибо!!!

Продолжение замечательной темы смотрите здесь: https://tunnel.ru/view/post:389639  :)

Да ладно вам, Ренаточка...

:) Так где первое чтение???

Да, кстати, Виктору и Алексею спасибо за музыкальное сопровождение. Мне понравилось)))))))))))))
Обоим

Не бейте сильно...в Думе нашей  - первое,третье и т.д.

Всё читают и читают... Татьяну бы туда

Слааавик!  

Татьяна! Да никто и не посмеивается! Это он, Славянин, на мою терминологию "чтение" среагировал :)
Надо было сказать "декламация", и это было бы правильно. Просто уцепился за словцо некстати употреблённое. А сейчас на "употреблённое" среагирует, упомянув, что на кухню бы мне надо, или в союз потребителей ))))))) Ладно уж, всё это шутки. Так где первый опыт декламации? - мне хочется послушать. Серьёзно! - прочитано с душой, не как другие на "пионерской зорьке" ))))))) Ещё хочу душевного :)

А первый опыт декламации, спонтанный-Стих-е Пчелка...только мне  расхотелось декламировать что-то на этом сайте....

Таань...блин...ну не начинай...Ну,  обычно ты сходу юмор ловишь - я и привыкаю к тому, что с тобой можно не бояться шутить...

Ну причем здесь ваще ты ? ... Тут слово "чтение" обыграли....1) Я по Славику ( его юморным вставкам) соскучилась.....Это же и ТВОЙ  ДРУГ ... ШУТИТ!!!...не враг !!!... (боже упаси)...не надо сразу за обрез хвататься :) (или что там у тебя)

2) Славик съюморил (не помню как пишется :)) на слово ЧТЕНИЕ...Рената правильно заметила...но я думала, что и Рената перед этим тоже съюморила...все очень здорово получилось!....Даже в голову не могло прийти, что тут можно на что-то обидеться...да он же наоборот , тебя в пример депутатам поставил, елы-палы....

3) По поводу ТВОЕГО прочтения я мнение высказала выше...как и все.

Кароче, будешь придираться, ваще ничего писать не буду!...прям настроение пропало...

...........

На всякий случай...если я сама что-то не так понимаю....ИЗВИНИ ПОЖАЛУЙСТА! И В МЫСЛЯХ НЕ БЫЛО ТЕБЯ ОБИДЕТЬ!.

Насчет Славки...тут такое дело-я его когда-нибудь...заррррэжу...томагавком"

О, вот это  Таня в юморе!  :) ( А вдруг теперь Славик абидится?...)

Пожалуй, лучше вовремя смыться...."не то по шее получу и подвиг свой не совершу"...

 "И ты меня, Графинюшка, не шантажируй..

а шо ж с тобой делать, если....................у меня пока нет томагавка?........( :) )

.я всегда рада твоим комментам...

 Короче...все ОК, и все улыбаются."

Ну, окей, так окей!..."Чииииз" :)

.................

под этим бешеным средиземноморским ласковым солнцем...

:)

А у нас уже прохладно.

Вишенка,а для поднятия настроения закажи у Татьяны что нить в трех-четырех чтениях

Вишенка,а для поднятия настроения закажи у Татьяны что нить в трех-четырех чтениях"

!!!...У-гу...(сдавленный смех сквозь зубы ) ((:)))

Прикинь, Славик, если это для друзей такое оружие  и выражение лица ()...что тогда для врагов?!...:)

Тань,есть такое выражение...Враг моего врага-мой друг!!!

Так что делай выводы...

Получается,что в отношениях с женщинами я тоже томагавком пользуюсь

Ретивого коня в галоп пустив,не смей его обидеть плетью жгучей...Поверь ему:он знает лучше, когда тебя до цели донести...  

https://tunnel.ru/view/post:3501745737

Владимир Туркин

Легенда

стихотворение, 1969 год..  

Владимир Туркин 

Ласковая легенда. 


Одну из старинных историй 
Ещё вам расскажут порой. 
У самого синего моря, 
Под южной зеленой горой. 

Когда-то под нервное ржанье, 
Под грохот обвальных камней 
Наездники здесь объезжали 
Чужих полоненных коней. 

Хозяин в дворцовых покоях, 
От рам отводя кисею, 
Следил как упрямые кони 
Дрались за свободу свою. 

Они обозлено вздымались, 
Но кровь закипала у рта, 
И шеи крутые ломались 
Под острым ударом хлыста. 

И гасла надежда и жажда 
Борьбы до последнего дня, 
Пока не пригнали однажды 
В табун молодого коня. 

Его не согнули удары, 
Угрозы смерить не смогли, 
Бросал он наездников старых 
На острые камни земли. 

Кидался могучею грудью, 
Оскалено рвал удила ... 
В испуге шарахались люди 
От сбитого в ноги седла. 

Уже иссякало терпенье 
И вот, чтобы людям помочь, 
Сошла по дворцовым ступеням 
Хозяина старшая дочь. 

Всем девушкам гордым на зависть 
Стройна, белозуба, смугла,- 
Она среди юных красавиц  

Наездницей лучшей была. 

В расшитой жокейской одежде, 
С тугим козырьком,- в серебре,- 
С ладонью лежащей небрежно 
На легком девичьем бедре. 

Был шаг её каждый как вечность, 
Как эхо взрывался в ушах. 
Медлительный, нагло-беспечный 
Её вызывающий шаг. 

Как будто бы зная: «Не тронет, 
Не смеет он тронуть меня!»- 
Она положила ладони 
На чуткую шею коня. 

И в жизни не слышавший рядом 
Пьянящего запаха рук, 
Он, чуть успокоенным взглядом, 
Повел осторожно вокруг. 

Его воспаленную гордость 
Сменил незнакомый покой, 
Доверчиво дрогнула морда 
Под мягкой девичьей рукой. 

И вот уже пальцы на челке, 
Дыханья хмельное тепло, 
И плавное тело девчонки 
Неслышно взметнулось в седло. 

И в горы, на кручи, на скалы!.. 
Лишь камушек с горной тропы 
Скатился прощальным сигналом 
К ногам изумленной толпы. 

А конь то рысцою, то рысью 
Бежал, усмиренный, вперед, 
На самые горные выси, 
До самых Байдарских ворот. 

С разметанной по ветру гривой, 
С огнем благодарным в крови 
Он нёс свою ношу счастливо, 
Как сладкую ношу любви.  

Она и защитницей будет, 
Не бросит в любую грозу, 
А злые недобрые люди 
Пускай остаются внизу. 

Дорога всё дальше летела, 
Всё круче дорога вилась... 
Ах, как же девчонке хотелось 
Почувствовать полную власть 

Над этой пленённою силой, 
Над дикостью этой немой, 
Особо, победно-красиво 
Сегодня вернуться домой. 

От пояса взмахом коротким 
Отдернула руку она, 
И взвизгнула острая плетка 
Над самым лицом скакуна... 

Гортанное вырвалось ржанье 
Над узкой дорогой крутой, 
И конь заметался - ужален 
Обманной её добротой. 

Ударился в скалы... С ударом 
Кровавая струйка - на лоб... 
Почти обезумевший, ярый 
Он вырвался, вышел в галоп. 

Подальше от ласки жестокой, 
От фальши на этой земле 
К такой же, как он одинокой 
И гордой отвесной скале. 

Он высек из камня - как вызов 
Последние искры огня, 
И люди увидели снизу 
Летящего в небе коня ... 

Не двигались горы веками, 
Но дрогнули горы на миг, 
Когда раскололся о камень 
Просительный девичий крик.  

Никто не нашел их могилы. 
Отец поседел в этот день. 
Ночами печально бродила 
В горах одинокая тень. 

Велел он, чтоб память оставить, 
Сберечь её вечно живой, 
Высокую церковь поставить 
На этой горе роковой. 

Стою я под церковью старой. 
На Чёрное море смотрю 
Какая-то юная пара 
Вечернюю ловит зарю. 

И шепчется тихо о чём-то, 
Но мне и не важно - о чём 
Я вижу, как мягко девчонка 
К парнишке прильнула плечом. 

А мне всё предания снятся, 
И конь тот, и чёлка в крови... 
О, дай им уменья подняться 
В высокую гору любви. 

Пока что они у подножья 
Поймут ли они до поры, 
Каким надо быть

осторожным 

У этой высокой горы.....

А песни нету на эти стихи?

Владимир Туркин   

Поэт, переводчик, литературный критик. Участник Великой Отечественной войны. В 1947 году окончил восточный факультет Военного института иностранных языков Красной армии, как китаист. Затем, в течение 6 лет (1947-1953) работал переводчиком в Китае. В дальнейшем много переводил китайских поэтов. Многие годы занимался издательской деятельностью. В 1965-1972 - главный редактор художественной литературы издательства «Советская Россия». Начал печататься в 1944 году. Первые сборники стихов - «Москва - Пекин» (1951), «Дорога дружбы» (1955). В последующих поэтических сборниках и книгах («Яблоневый сад» (1959), «Для всех и для себя» (1963), «Секунды века» (1966), «И не было чужих садов в России» (1966), «Избранная лирика» (1967), «Тайны снега» (1970), «Равнение на верность» (1971) «Живущий рядом человек» (1972), «Стихотворения и поэмы» (1974), «Путешествие в возраст» (1980), «Диалог» (1983) и др.) главными мотивами творчества поэта в стихах о жизни, о войне, о любви становятся раздумья над прожитым и настоящим, мысли о преемственности поколений. Поэмы Туркина «Ленинградский венок» и «Зоя» посвящены жизни детей и подростков блокадного Ленинграда. Он – автор нескольких песен, в том числе написанных в соавторстве с Михаилом Анчаровым. Ему принадлежат переводы поэтов Дагестана (Фазу Алиева) и Якутии (П. Тобуроков). В 1984 году издательством «Художественная литература» выпущен посмертный однотомник В.П. Туркина «Избранное: стихотворения и поэмы, переводы». В.П. Туркин ушёл из жизни 19 апреля 1982 года, похоронен в Москве на Головинском кладбище (2 уч.).    

(Сеть)

ТУРКИН Владимир

Владимир ТУРКИН

«Мне все больней с тобой встречаться...»

Мне все больней с тобой встречаться, 
Нести в себе запас тепла, 
Входить в твой дом, в котором счастье 
Ты не со мною обрела. 
Мне все больней с тобой встречаться, 
Уж не к тебе спешить, а к Вам. 
И только взглядом прикасаться - 
Который год! - к твоим губам. 
С годами мне все чаще - грустно. 
Мертвеют чувства и слова. 
Но боль - безвозрастное чувство, - 
Боль и при старости жива. 
Мне все больней с тобой встречаться, 
Ведь я уже осознаю, 
Как ты легко и непричастно 
Глядишь на эту боль мою, 
И все ж спасибо, что - с рожденья - 
Ни в трезвый час, ни в час хмельной - 
Ты не искала наслажденья 
Вот в этой пытке надо мной. 

«Мне чувствовать нечасто выпадало...»

Мне чувствовать нечасто выпадало, 
Как льется время, звездами звеня... 
Спасибо за прекрасный Ваш подарок, 
За этот редкий вечер для меня. 
И сердце не стучало учащенно, 
Но на душу мне - с неба, наяву - 
Такая снизошла раскрепощенность, - 
Как будто я по озеру плыву. 
С далеких лет, как помню себя взрослым, 
По гребням волн, которым нет числа, 
Я плыл и плыл, не опуская весла, - 
А в этот час вода меня несла. 
Природа надо мной держала шефство, 
Все было совершенным в этот миг. 
...И сам я был частицей совершенства, 
Которое нечаянно постиг. 

Все еще не еду в край свой милый,
В тихий домик на краю села...
В уголок, где дедова могила
Как заглавье кладбища была.

Всее не еду.Все еще не еду.
Пишут письма. Попросту - зовут.
Знаю по журналам и газетам,
Что они там здорово живут.

Говорят, сегодня мир стал тесен:
Только закажи себе билет -
И не за год, за какой-то месяц
Облетишь - по сути - целый свет.

Я летал. Бывал и в Риге древней,
И в Шанхае и в Алма-Ате,
Но своя российская деревня,
Видно, на особой высоте.

Все не еду. Почему - не знаю.
Только душу выверну на миг, -
Кажется мне , в чем-то я стесняюсь
Земляков - товарищей моих.

Может, не по ним сверял я совесть,
Не косил траву среди долин,
Может, всех раздумий и бессонниц
Полной мерой с ними не делил.

Может, труд мой слишком мало значит:
Стих не вышел - мне лишь тяжело.
А у них уж если неудача,
То - по меньшей мере - на село.

Там давно работают привычно
Все вдвоем, втроем да вчетвером...
Только я, как тот единоличник,
Со своим не Пушкинским пером.

От того и мучаюсь ночами,
Чтоб была равна моя строка,-
Если есть печаль - равна печали,
Если счастье - счастью земляка.

Чтоб я мог приехать к новой нови,
Шапку снять перед землей своей
Не затем, что в чем-то я виновен,
А затем, что поклоняюсь ей.
А пока в свой милый край не еду.
Все не еду. Может, потому,
Что творю еще свою победу,
Нужную не мне лишь одному.

Владимир Туркин 

Ленинградский венок

поэма

1
…Итак, начнись, моя поэма!
Ложись, строка, бери настрой
На то, о чем нередко все мы,
Наверно, думаем порой.

Ко многим судьбам я причастен.
А в поэтической судьбе
Сложилось: в главном или в частном,
Но автор пишет о себе.

Не знаю, многим ли случилось
Терять в свои тринадцать лет
Мать –
Всех начал твоих начало…
Нет, знаю, что не многим. Нет.
И быть виновным в той потере…
Как рана в памяти горит
Дверь…
И отец в открытой двери.
Отец, который говорит:
- Ну, вот и нету больше мамы…
Мы проследили за отцом,
Как он шагнул
И рухнул
Прямо
В постель,
В подушку,
Вниз лицом…
Случалось многое с годами,
Терпелось в жизни кочевой,
Но все ж страшней его рыданья
Не помню в жизни ничего.
Веночным полукругом страшным
Стояли мы – его семья:
Все шестеро, где два – постарше,
Три - дошколенка, средний – я.
Нам, если сосчитать не строго,
В те годы было вместе всем –
Как и отцу – не очень много.
Отцу-то было тридцать семь.
Отец, отец…
Я и при маме
(Ни крошки в доме, ничего)-
Все по соседям вечерами
Ходил с записками его:
«Прошу на завтра – до получки –
Хоть три рубля. На пару дней…»
(Но с мамой…С мамой было лучше:
Из рук ее кусок сытней).
Внизу записки: «С уваженьем…»
И я уже бежал скорей…

 Спаси вас век от униженья

В стоянье у чужих дверей!
Мне было зябко, страшно, жутко:
«Дадут иль не дадут они?!»
И вспоминался Ванька Жуков,
Хоть это было в наши дни.
И многим уж жилось не плохо
И на поправку шли дела.
Но все ж была моя эпоха
Вначале слишком тяжела.

Еще отцы наши потели
В труде – худы и голодны,
Чтоб раны залечить на теле
Моей растерзанной страны.
Тогда родился этот лозунг –
Да, честный лозунг: «Будь готов!» -
Тогда – в эпоху нищих, грозных,
Двадцатых памятных годов.
Похлебка с вилкой-чечевикой
В бараках темных и сырых…
Жить можно…Только прокорми-ка
В такие годы восьмерых.

Тот день был, кажется, воскресным.
И вот мы с самого утра
Бродили все ватагой тесной –
Мальчишки с нашего двора.
Стоял декабрь. Но мы под аркой –
Все ж в тишине, не на ветру –
Затеяли – аж стало жарко –
Свою запретную игру
В чеканку!
Где мне выпал случай
Найти пятак – не помню сам.
Но в этот день я был везучий:
Свинчатку в линию бросал.
В другие дни не так. А в этот –
Ну, будто бы судьба была:
Как не ударю по монетам,
Так полколоды на «орла».
Кто выиграл, а кто продулся,
Кто – с гривенником, кто – с нулем…
Мне выигрыш мой обернулся
Бумажным новеньким рублем,

Уже поздней, когда темнело,
Мы всей компанией – вразброс, -
Мол, « а Каму какое дело?» -
Пошли за пачкой папирос.
Галдели, спорили, кривлялись,
В дурашливый пускались пляс…
Услышал нас.
Заметил нас.

Когда мы подошли к киоску.
И я (на рубль свой!) произнес:
- Пожальте мне не папироску,
А сразу пачку папирос!
И продавщица без расспросов –

 Все на окошечко ларька…

На сдачу и на папиросы
Легла отцовская рука
Из-за плеча.
Вот так! –
Расплата.
Я был немой,
Брат был немой,
Когда отец меня и брата
Тащил разгневанно домой.
Отец наш не был слишком грозным.
Сказать точней: он добрым был.
Но в этот раз уже серьезно
Он высек нас.
Он нас избил
Ремнем.

И сквозь ремня гуденье
(Нет, не за пачку папирос!)
Один вопрос: «Где взяли деньги?!!» -
Один единственный вопрос.

Он, сам живя трудом полезным,
Концы сводя едва-едва,
Боялся в нас из всех болезней
Одной болезни – воровства.

И вот тогда, в защиту нашу,
Стремясь удар направить вкось,
Метнулсь мама:
- Павел, Паша.
Не надо, Паша, успокойсь!..
Вся комната пришла в смятенье,
А он – разгневан и взбешен –
Все спрашивал:
- где взяли деньги?!
И я ответил:
- Я – нашел!
-Ну, Паш, угомонись, довольно…  И сразу тишина вошла.

И мама как-то больно, больно
Присела к краешку стола.
…Иной поверит мне едва ли.
Но в самом деле было так:
В те дни отца премировали –
Билеты дали на спектакль.

После такой домашней сцены,
Средь наступившей тишины,
Казалось мне, что даже стены
Встревожено напряжены.
Отец шагал, сутулив плечи,
Мать провела рукой у глаз…
Они ушли в театр в тот вечер,
Быть может, в жизни – первый раз.

Аллеей городского парка
Они к театру шли пешком,
И небо в звездочках неярких
Крошилось реденьким снежком.
Еще ничто не предвещало
Непоправимой той беды,-
Вдруг мать чуть слышно прокричала:
- Мне душно, Пашенька, воды…

Над узенькой скамейкой парка
Она склонялась, все шепча,
И все срывая – душно, жарко!-
Пальто у левого плеча…
Пока он в телефонной будке
Метался нервно, как в плену,
И «скорая» сиреной жуткой
Распарывала тишину, -
Уже угасли все надежды…

И вот стоит он – ни к чему! –
Тот узел с маминой одеждой,
Что в морге выдали ему.

-Ну, вот и нету больше мамы!..
Мы проследили за отцом,
Как он шагнул
И рухнул
Прямо,
В постель,
В подушку,
Вниз лицом.
Сейчас уже ушло в преданье –
Как жили мы и как росли.
Но слышу я его рыданье,
Глухое, как из-под земли.

Тогда врачи еще не знали
Болезней сердца, как теперь.
«Пороком сердца» объясняли
Внезапную такую смерть.
Из книжек или из тетрадок,
Узнал я из каких-то строк,
Что это значит «недостаток» -
Тот непонятный мне «порок».
И рядом – тяжкие, как гири,
С «пороком» тем – десятка два –
Все нехорошие, другие,
Несправедливые слова.
Я их не принимал упрямо.
И к горлу подступал комок.
И со словами «сердце мамы»
Я их соединить не мог.
Я все искал, когда бы, где бы
Мне объяснить ученым тем:
У нас был недостаток хлеба,
А сердца нам хватало всем.

…Шла жизнь – без мамы и без няни, -
Колеса двигала свои.
Но так, как будто рельсу сняли
По левой кромки колеи.

И в школе на меня с печалью
Ребята пялили глаза.
И подходили. И молчали.
Да и не знали – что сказать?

Отец – все время на заводе.
Скучал я (хоть он был не груб)
По слову мягкому «Володя» -
Но именно из женских губ.
А в нашем классе, - да едва ли
Лишь в нашем, - обращаясь к нам,
Учителя не называли
Нас никогда по именам.
Но у меня своим-то личным,
Как и у всякой детворы,
Лишь имя было – для отличья
От всех братишек и сестры.
Фамилия ж была отцовой,
И я в фамилии его –
Пацан тринадцатигодовый –
Не значил ровно ничего.
Фамилией одной, как крышей,
Объединялась вся семья.
И я в ней сам себя не слышал.
Я знал: Володя – это я.
И от безликого такого,
БезименнОго бытия
В протест по-детски бестолковый
Все чаще ударялся я.
И жил каким-то одиноким…
Учителям своим грубя,
Обдуманно срывал уроки…
Я мстил кому-то за себя. …На радость нашу, на беду ли,

Но так случилось – выпал час:
Учитель по литературе
Ушел на пенсию у нас.
Хмур, с головою белопенной,
Неряшлив, ростом не велик,
Мне все ж запомнился – почтенный
И много знающий старик.

Потом и две, и три недели
Шел – от звонка и до звонка-
По расписанью – час безделья
Взамен уроков старика.
Чтобы вести литературу
И в пятом классе, и в шестом,
Нашли-таки кандидатуру,
Как гриб находят под кустом.

Я помню этот день особо,
Я даже вывел в дневнике:
«Вошла какая-то особа.
И ридикюльчик на руке…»
И каблучки. И в краске губы.
Наверно, в кружеве белье…
И почему-то сразу грубо
Я стал противником ее.

-Фамилия? – меня заметив,
Она спросила.
Вырос я
Над партой.
Покряхтел.
Ответил:
- Моя? Та-рел-кин!
А твоя?

…Она, казалось, простонала:
- Ты грубиян, Тарелкин!Хам!-
Метнулась к классному журналу
И побежала по строкм.
- Тарелкин? Здесь такого нету! –
Прочла последнюю строку.
- Кто староста? Я вас – к ответу!!!  Я всех к ответу привлеку!

Фамилия!Твоя фамилья? –
Она всех «тыкала» подряд…
- А мы фамилии забыли! –
Гыгыкнул наш последний ряд.
В нас родилось сопротивленье:
Иль наступать, иль отступать.
И мы избрали наступленье.
Она – одна. Нас – тридцать пять.
- Фамилья?
- Кошкин!
- Кошкин? Нету!
- Ну Мышкин!
- Нету!
- Кошкин съел!

- Я всех вас привлеку к ответу!..

Как будто нам грозил расстрел.
Мы, развивая наступленье,
Уже вошли в такой азарт,
Что гоготали в исступленье
И избивали крышки парт.

- Ко-о-ш-ма-а-р! Тут ум зайдет за разум!..
Стук каблучков на этаже.
И все.
И больше мы не разу
Ее не видели уже.

…Мы ожидали «мер построже»,
Нравоучительных атак…
Но все прошло.
Директор , может,
Предполагал, что выйдет так.
Он, не коря нас, не ругая,
Счел нужным лишь произнести:
- Во вторник к вам придет другая
И будет дальше вас вести.
Все внешне было тихо-мило.
Но в глубине души – до дна –
Сопротивленье не остыло.
Во вторник – да! – пришла она.

Ребята из соседней школы,
Наверно, знавшие давно
Ее, толпой веселой
Шли с ней. Мы видели в окно.
Вошла не сразу,
А как будто
Еще прощаясь с кем-то там,
За дверью,
Все ждала минуты,
Когда мы сядем по местам.
Вошла, как с луговых раздолий,
Из зеленеющих садов,
Неся, наверно, в коридоре
Врученный ей букет цветов.
Вошла стремительно и властно,
Остановилась у стола – Вся не по женски коренаста,

Не по-осеннему смугла.
В костюме пепельного цвета.
Как будто небо пролилось,
И на костюм расцветка эта
Стекла с причесанных волос.
- Ну, что же, здравствуйте, ребята!
Мы отвечали невпопад,
Садились, ежились горбато
И прижимали крышки парт.
Она не тронула журнала,
Хоть нас совсем не знала
Но
Она такое что-то знала,
Чего в журнал не внесено.
Когда утих наш робкий гомон,
Она из дальнего угла
Пошла от одного к другому:
- Ну, как зовут тебя?
Ждала
И шла опять.
Не ускоряла
Нигде свой очень ровный шаг,
И только имя повторяла,
И добавляла слово «та-а-ак».
- Кто староста? Ты, Оля? Вот что,
Ты помоги, пожалуй, мне.
Налей воды. Давай цветочки
Вот тут поставим на окне…
Володя? Та-а-ак.
А ты? Андрюша.
Та-а-ак…
Обходя меж парт весь класс,
Она тянулась к нашим душам.
Конкретно – к каждому из нас.
Андрей, глаза расширив дико,
От удивленья красный весь,
Учебник сунул мне:
- Гляди-ка,
Ее фамилия вот здесь.
Я прочитал страничку мигом:
С профессорами труд деля,
Работали над этой книгой
Такие-то учителя…

И средь фамилий разных-прочих,
Не говорящих ни о чем, -
Я сам в одной из первых строчек
Ее фамилию прочел.

И сразу – словно в пропасть, в бездну
При наступившей тишине –
Сопротивление исчезло…
Все успокоилось во мне.

С каким неистовым стараньем
Я в этот вечер выполнял
Ее домашнее заданье…
Грыз карандаш, вертел пенал,
И, не тревожа братьев спящих,
Я шепотом искал слова,
Чтоб состояли из шипящих…
Уже кружилась голова,
И ночь мне веки закрывала,
Но я трудился…Как-никак
Такого в жизни не бывало:
Заданье делалось в стихах:
«Шел дождь. На улице так жалко
Пищал щенок по вечерам.
Я вышел. Он ко мне прижался.
Я притащил его в чулан…» Я сочинял! И сам не верил.

Но вдохновенная рука
Дверь рисовала. А под дверью
Того несчастного щенка.

Я сочинял! Я был – как гений.
Воображенью моему
Казалось, что вот как Тургенев
Писал бессмерное «Муму»
Труд мне был тяжек, но отраден.

А утром, взвесив на руке,
Она из стопки всех тетрадей
Взяла мою:
- Прошу к доске…

Я был на этом «месте лобном»,
Уже стоял здесь много раз,
На месте, где меня беззлобно,
Легко осмеивал весь класс.
Где по подсказке шепелявой
На грамматический вопрос,
На просьбу, на «Вас ист умляут?» -
Я «ауф-ляуф» произнес.
Где – было – физик чернокудрый,
С негаснущей в глазах мечтой,
Изобретательно и мудро
Преображал меня в ничто.

Однажды, накрутив с азартом
Бумажных пулек, как во сне,
Я целился с последней парты
В Ларискин бантик на спине.
И злился, что все мимо-мимо,
Ожесточаясь как в бою.
А физик наш невозмутимо
Дундукал формулу свою,
Вычерчивал сыпучим мелом
Какие-то свои значки –
Вдруг резко дернулся всем телом
И повернулся от доски:
- А ну-ка дай сюда резинку.
Шагай сюда. Клади на стол.
Моя нелепая заминка,
Мой лепет был похож на стон.
Понять – как он меня увидел? –
Нет – было выше моих сил.
А он в усмешливой обиде
Внушительно произносил:
- Вот все они – твои «снаряды»
Ложились за моей спиной
На кафедре. Все вместе – к ряду –
По траектории одной.
Запомни как одно из правил:
Без физики – не жизнь, а мрак… -
И вдруг не в рифму взял добавил:
- Великовозрастный…дитя! И вот теперь у «черной рамы»

Меня просительно ждала
Та, что впервые после мамы
Меня Володей назвала.

Я поднялсЯ
И, чуть помешкав,
Пошел.
Мне было все равно:
Что ждет меня? Опять насмешка?
Я ко всему готов был…
Но…
Она сказала так:
- Ребята,
Не буду называть имен,
Но знаю, что идут дебаты –
Кто глуп средь вас, а кто умен.
Позвольте мне сказать сегодня:
Всех вас ценя и всех любя, -
Его – вот вашего Володю –
Я та-а-ак открыла для себя.
И вижу щедрость в нем
И очень
Заметный дар его ума.
Хотя я знаю, между прочим, -
Суждение о нем весьма,
Весьма, весьма, весьма не лестны…
Но если вы – его друзья,
То пусть вам будет всем известно,
ЧТО в нем предощущаю я .
Он среди вас один – без мамы…
Не ради жалости к нему,
А с тем, чтоб твердо и упрямо
Он верил дару своему,
Без внешней маски, без ухмылок,
Без всяких плоских «ха» да «хи»…
Вот слушайте…

Она раскрыла
Мной сочиненные стихи.
- Шел дождь. На улице так жалко
Пищал щенок по вечерам.
Я вышел. Он ко мне прижался.
Я притащил его в чулан…
Сгущалась ночь. Что было нужно
Щенку, скулящему у ног?
Полчашки щей, немного дружбы –
И вот уж счастлив наш щенок…
А сам бы ощутил я счастье,
Душе б дышалось хорошо,
Коль кто-то с крошечным участьем
Ко мне однажды подошел?..
Одну, иль две, иль три страницы
Читала голосом глухим…

- Ребята, вы должны гордиться
Та-а-аким Володей.
Вот таким…

Я с той поры навек запомнил,
Как напряженные – молчат
Ряды до крошечки знакомых
Моих мальчишек и девчат.
Но я в тот миг ни в малой мере
Не ощутил в себе ничуть
Ни радости высокомерья,
Ни торжества над кем-нибудь.
И все ж я ощутил иное –
Не посещавшее мой быт –
Достоинство.
И, может быть, -
Секунду расставанья с ленью,
Готовность броситься в дела.
И крохотное повзросленье
Мне та минута принесла.

От крышки моего портфеля –
Он был мне санками зимой –
Замки едва не отлетели,
Когда я ворвалсЯ домой.

В квартире был лишь старший – Костя.
Я показал ему тетрадь.
Он посмотрел. Сказал:
- А, брось ты!
Еще стишки твои читать!
Вообще, все это – мусор пыльный,
Рифмованная ваша речь.
Я вот их ходиков будильник
Соорудил. Вот это - вещь!
Смотри: вот тут – контакт, а выше –
Здесь – у двенадцати – другой…
Вдруг электрическая вспышка
Сверкнула под его рукой. Отдернув руку, он на пятке

Запрыгал с визгом: «Ого-го!»

…Мне ж пальцы жгла моя тетрадка
Больней, чем ток обжег его.

На горке, под фонарным кругом, -
Весь двор наш был в таких кругах –
Мы, уцепившись друг за друга,
Раскатывались на ногах.
Все – и мальчишки и девчонки –
Здесь проводили вечера;
Не очень теплые шапчонки,
Не шерстяные свитера…
И не было мгновений лучше,
Когда, скатившись раз и пять,
Свалившись в кучу, в снег скрипучий,
Мы начинали все опять.

Тринадцать лет! Азарт футбольный,
Рогатка, Санчо, дядя Том…
А то, что мы зовем любовью,
Приходит, говорят , потом.
Но почему ж мне был так скучен
Наш двор, гудящий, как причал,
Когда в нем под снежком сыпучим
Иринкин голос не звучал7
И почему из тех мгновений
Мне – не замечены ни кем –
Запомнились прикосновенья
К ее, к Иринкиной руке.
И почему все повторялось –
Она, поднявшись на бегу,
Так часто варежку теряла,
Чтоб я нашел ее в снегу!
В тринадцать лет любви, мол, нету –
Футбол, Дюма да кинозал…
Но почему ж я помню это –
О чем сейчас вот рассказал?..

Был этот вечер слишком звонким,
И слишком щедрою луна…
Как все мальчишки и девчонки,
Я закатался допоздна.

А утром, в школе(так не к сроку!),
Начав тетради собирать,
Учительница средь урока
Спросила и мою тетрадь.
Когда б домашнее заданье
Потребовала не она, -
Не угнетало б не страданье
Меня,
Ни совесть,
Ни вина.
Опустошенный и обмякший,
Робея, я пред ней предстал,
Пред ней, вчера меня поднявшей
На некий гордый пьедестал.

Тетрадь - пуста. Простое дело:
Признаться! И обуза с плеч.
Но как мне перед ней хотелось
Теперь достоинство сберечь.
Звучало: «Одарен, начитан…
Гордитесь им. Он так хорош…»
И я(инстинкт самозащиты!),
И я решил пойти на ложь.
Наивной наглостью ведомый,
Чтоб не разрушить пьедестал,-
Сказал:
- Тетрадь осталась дома!
Нет, не сказал. Пролепетал.
Я думал, что я – первый автор,
Придумавший такую ложь.
Я ждал: «Ну, что ж, Володя, завтра
Не позабудешь – принесешь».

О, если б было так! Я знаю:
Я до утра не лег бы спать,
Но уж домашнее заданье
Блестяще сделал бы на пять.
Ждал.
А она – совсем не строго:
- Забыл? Бывает. Ну и что ж.
Иди домой. К концу урока.
Вполне успеешь. Принесешь.
Казалось, что весь город слышит,
Как все стучит в моей груди…
Она добавила чуть тише:
- Иди, Володенька, иди…

Я вышел.
И вот здесь – за дверью,
Вот здесь – за классною стеной-
Не коридор лежал, а берег.
И ниже – омут ледяной.
Еще какие-то мгновенья
Я судорожно выбирал:
Войти,
Краснея от смущенья,
Сказать:
«Простите, я соврал!»
И растоптать наверняка,
Разрушить все ее доверье,
Которое сейчас за дверью,
Быть может, теплится пока,
Иль попытаться дольше, дальше
Ее доверчивую нить
Ценой какой угодно фальши
Не разорвать, а сохранить? Ломая с наглою украдкой

Стыда и чести рубежи,
Во мне, как вирус лихорадки,
Рождался вирус новой лжи.
Опять инстинкт самозащиты
От ухмыляющихся глаз:
Я, задыхаясь нарочито,
Дверь распахнул, ворвался в класс,
И, мокрый – будто бы от снега –
Лоб вытирая рукавом,
Сказал:
- Вы знаете, я сбегал,
Но дома нету ни кого.
Я думал, что я первый автор,
Придумавший такую ложь.
Я ждал: «Ну, что ж, Володя, завтра
Не позабудешь – принесешь».

Вышагивая шагом строгим,
Она сказала на ходу:
- Ну, что ж, закончатся уроки, -
Ты принесешь. Я подожду.
Ага! Выигрывалось время!
Теперь – закончится урок –
Я должен был бежать скорее
Домой, и в самый быстрый срок
Все так несуетливо сделать,
Чтоб, взяв задание мое,
Она поверить не сумела,
Что я обманывал ее. Звонил звонок.

Походкой скорой
Она ушла, забрав журнал.
У поворота коридора
Я все-таки ее догнал:
Удобно ли ей будет долго
В учительской сидеть и ждать?
И как, мол, мне бежать до дома
Иль можно – шагом – не бежать?
Лицо в лицо стоял я с нею.
Крепился из последних сил.
И, не смущаясь, не краснея,
Все это так вот и спросил.

Она своим нестрогим взглядом
Прошла по взгляду моему:
-Нет, знаешь что – бежать не надо.
Спешить не надо. Ни к чему.
Придешь – все сделаешь спокойно,
А завтра сдашь мне. Хорошо?
И тихо – на плечо ладонь мне.
И ток через меня прошел, -
В пол,
В половицу,
На которой
Стоял я скованно-немой
В пустом тоннеле коридора –
Перед учительской самой…

Учительница все ждала,
Что я скажу ей, что отвечу?
А я стоял, ссутулив плечи,
Позором выжженный дотла.
О, для нее ли было дивом,
Как я юлил на лживом льду,
Она следила и следила:
Остановлюсь иль упаду?
Все видела: все поведенье
И как я мучился, скользя…
Ждала…
И лишь в конце паденья
Остановила:
- Так нельзя!
Когда б она меня ругала,
Кричала, топала ногой, -
Во мне б восстал инстинкт нахала,
Я б перед ней предстал другой…

- Ты понимаешь?
Понимаю.
Договорились?
- Хорошо.

И я , лица не поднимая,
Шагнул,
Согнулся
И пошел…
По этажам притихшей школы,
Вниз,
На крыльцо,
Во двор,
Вперед…

И, словно нАдвое расколот,
Остановился у ворот.
Весь новый,
Будто освеженный,
Возникший вдруг из глубины,
Где задыхался, погруженный
В болото фальши и вины…

2
Была зима.
Но потрясенье,
Которое я перенес,
Все обратило в день весенний –
Какой-то радостный до слез.
Как будто кто-то отодвинул
Часть детства, прожитого мной,
И та – вторая половина –
Осталась в школе, за стеной.
Я шел весенне вдоль ограды
И сам еще не знал тогда,
Что мы с семьей из Ленинграда
Переезжаем навсегда.
Я говорил себе:
«Вернусь!
Вернусь хоть молодым,
Хоть старым,
Пройду по этим тротуарам
И этой школе поклонюсь.
Вернусь!..»
Но разве в те минуты
Я знал, что близится тот год,
Когда все встречи,
Все маршруты –
Все нам война перечеркнет.
И что, спустя лишь четверть века,
Волненье сохранив с тех пор,
Сорокалетним человеком
Войду я в этот школьный двор.

Пришел.
А на Большой Посадской
Кипят мальчишечьи «бои»..
И где-то там в могиле братской,
Все одноклассники мои… Расплачься! Душу обнажи!

Здесь во дворе,
В петле блокады,
С бойцами
Дети Ленинграда
Удерживали рубежи!
И вдруг возник –
За их плечами –
Благословляюще-святой
Жест материнский,
Взгляд печальный
Моей учительницы той…
Найду ее.
Найду.
Найду.
Ведь, может быть, всему на диво,
Ее блокада пощадила
В тысячедневном том году?!

Найду.

Звонок квартирный трону.
О всех - не знаю, но она…
Она, наверное, должна
Жить там,
Где жил Сергей Мироныч.
Я в этом доме был не раз,
Не зная – кем, за что убит он –
Он –
Так доверчиво открыто
Проживший жизнь свою для нас.
И по спине ползли мурашки,
И сердце мерзло от того,
Что под стеклом,
Вот здесь,
Его
Кровь –
На околыше фуражки.

Найду!

Иду.

А нетерпенье
Натянуто, как провода…

Прощайте, школьные ступени,
С которых я сбежал тогда
Стыдливо,
С книжками под мышкой,
Во двор,
По школьному крыльцу…
Сейчас мне – вверх.
Сейчас мне – выше.
К ее дверям.
К ее лицу.
Этаж.
Этаж.
Ее площадка.
Звонок. Открыта дверь.

И вот…

Меж мной и ею беспощадно
Тридцатилетие встает.

Сейчас ей семьдесят…
В ушах
Гудит военная дорога…
Седая женщина с порога
Навстречу мне…
Всего лишь шаг…
И память, словно половодье,
Взрывает весь минувший срок…

Звенит звонок.
Идет урок.
Она зовет меня:
«Володя»»…

Андрю-ю-ша! Где – ты?! Время мчится.

Война.
Блокадное кольцо…

Теперь я должен наклониться,
Чтоб разглядеть ее лицо.
Колени преклонить при встрече,
Чтоб снова детство пережить,
Чтоб теплую ладонь на плечи
Она смогла мне положить.
Корзину с белыми цветами
Я опускаю возле ног…
Еще я на могилу маме
Ни разу не принес венок.

Не нужно,
Не судите строго,
Не заносите мне в вину,
Что я вот к этому порогу
Тянулся через всю войну.

- Ну, что ты! Ах, какое диво…
Но это ж дорого, цветы…
И непридуманно-счастливо
Засуетилась у плиты.

- Не надо! Ничего не надо!
- Ты сыт? Ты – нАдолго? Один?
- Пойдемте – так, по Ленинграду,
На нашу школу поглядим.
- Пойдем! Ты хочешь поскорее?
Пойдем. Я быстро соберусь.
Ты не смотри, что я старею.
Я не старею. Я – борюсь.
Пойдем. Ты только дай мне локоть.
А то еще, не дай-то бог,
Где поскользнусь…
Вот так.
Неплохо.
Ну и высок ты. Ну высок…  Уже один и два квартала

Мы не спеша идем вдвоем.
Она не знала –
Как мечталось
Мне стать опорою ее.
А ведь когда-то было, было…
Ее рука меня спасла.
Меня ли?..
Может, нет числа
Спасенным ей.
Она забыла…
Сейчас, спустя десятилетья,
Пойдем, пойдем, пойдем туда,
К тем половицам…
Без труда
Найду я половицы эти,
Возьму в ладони острый нож –
Снять с половиц полоску стружек, -
И в них – пятнисто – обнаружу
Свою запекшуюся ложь…

Андр-ю-ша? Где – ты?..

Идем то быстро,
То потише. За нами голоса слышны.
В пальто расстегнутых мальчишки
Глядят на нас со стороны.

И видят:
Возле парапета
Склонились тихо –
У Невы –
Два непохожих силуэта.
И две седые головы..............