Вьюга

В старое окно дул холодный осенний ветер, и зелёные шторы колыхались, шурша по стене. За столом сидел  старик и под светом настольной лампы штопал носки. Напевая себе под нос весёлую песенку он ловко орудовал иголкой. Приятно радовался глаз этим плотным и ровным стежкам ниток.

- Дед, расскажи что-нибудь.

- А что рассказать-то?

- Ну, что-нибудь интересное.

- Тоже мне сказочника нашёл! Всё вокруг интересное! Вся жизнь – интересная штука! Ты ещё столько всего повидаешь... Да уж… Главное – не обманывай никого. Тебе пускай врут, врут прямо в глаза, но ты – никогда! Добрые дела вернуться добром, а злые…

- Злом?

- Злом! Вот я был такой же молодой как ты. И чего? Думал, что всё знаю, всё сумею и никто мне не нужен. А один раз попался и всё.

- Что всё, деда?

- Смиреннее стал. Только, когда помирать собрался, стал понимать, что значит жить на белом свете.

- Дед, рано тебе помирать!

- Вот и я говорю рано, но тут не угадаешь. Какой Господом положен срок столько и проживёшь. Давай я тебе лучше расскажу о одной женщине. Жила она в нашей деревне, потом переехала. Все тогда переезжали. Старики оставались – куда им в город-то лезть, а молодые дома и землю  продавали.

- А почему уезжали?

- Как тебе сказать?.. Жизни хорошей людям хочется. Кто на поле с утра до ночи горбатиться будет, или в колхозе за скотиной смотреть?.. Правильно! А в городе продал свою землю и живи в квартире. Работай на фабрике или заводе, а вечером по кино да ресторанам ходи. Так вот и вымирала понемногу деревня. А сейчас наоборот – все почему-то обратно перебираются. Потихоньку, но приезжают. Вот этим летом аж из столицы приехали люди. Вроде бы ничего семья: муж, жена да сынишка.

- Это Ерофеевы что ли?

- Ну, те, что с Клавой Ивановной соседи. Наверное, Ерофеевы…

- Да, это они.

- А что работа? В городе работы нету. Закончилась она там что ли, или так чего нету – я не понимаю! А здесь всегда нужны рабочие. Земля лентяев не любит! Вот ты в сельскую академию поступаешь. Молодец! Земля всегда выручит и в голод, и в холод.

- Дед, а почему ты не уехал в город? Молодой же был. Жил бы сейчас в квартире, удобства, магазины – культура!

- А кому я нужен в городе-то без образования? Там с образованием не особо жалуют, а я…Ты молодой – не поймешь. Здесь мой дом, здесь моя улица, здесь моя земля. Всё мне мило: и речка, и поле, и небо, и деревья, и куры, и коровы. Всё! Понимаешь?.. Легче всего бросить и делать, как все делают. Как мне мой отец, твой прадед значит, наказал любить и работать на земле, так я люблю и работаю. Бывает, с утра глянешь в окно – зорька занимается.… Во двор выскочишь в подштанниках и смотришь, как небо розовеет, потом белеет, а потом и вовсе голубым становится. И такая радость на душе, что Господь ещё один день мне грешному подарил, что ещё разок могу всё это увидеть и ощутить. А ты говоришь – удо-о-о-бства!

- Да, дед! Ты прям лирик!

- А кто это?

- Это поэт такой, деда!

- Какой поэт? Скажешь тоже. Говорю как на душе лежит, а там как поймёшь. Так о чём это я? Ах, да! Слушай историю о одной хорошей женщине.

"Завывала вьюга.

Солнце било так ярко, что смотреть перед собой было совсем невозможно – глаза слезились. По дороге, которая была вычищена огромными грузовиками, шла женщина. Снег и холодный ветер били по её щекам, носу и лбу, и от этого лицо становилось розовым.

Женщина шла по дороге к своей хате. После сильных боев и прихода фашистов «население» (как говорил на ломаном русском языке немец-переводчик): пару стариков и старух, женщин и детей, должны были выполнять тяжелые работы. Много невзгод свалилось на плечи тех, кто остался, но особенно страшным было тянуть бревно. Чтобы узнать заминирована дорога или нет, немцы срубали дерево, впрягали в него людей и заставляли тянуть. Несколько раз измученные люди подрывались, но это не пугало «хозяев». Наоборот, они с восторгом смотрели на смерть людей. Бывали случаи, когда подвыпивший фашист угостит худого, с худенькими ручками ребёнка плиткой шоколада. Но это было так редко и так невероятно, что, казалось, этого и вовсе не было.

И вот зима. Зимы тогдашние не лезут ни в какое сравнение с нынешними. Что это были за зимы?.. Чтобы выйти из хаты, иной раз приходилось залазить на крышу и оттуда, счищать себе дорожку. Недаром люди говорили, что издали вместо деревень было поле, а из него торчащие печные трубы. Пользы от жителей было мало в уборке снега. Немцы счищали его огромными грузовиками, которые проносясь по дорогам разрывали его автомобильным рёвом. Это не был знак доброй воли. Они торопились. Торопились взять ключевые объекты. Торопились доставить боеприпасы. Торопились забрать раненых. Торопились взять страну.

Зима здесь была самым спокойным временем. Фронт был далеко, а осевшие в деревне солдаты и полицаи лишь изредка тревожили полупустые хаты, чтобы поживиться тем, что еще осталось.

Женщина шла по дороге. За пазухой, в сложенном аккуратно платке лежал небольшой кусок хлеба и картофельные очистки. Она вспоминала как ранним утром в дом вошли двое солдат и один из них сказал, что приехал «герр майор» и «нужен приготовить кароши абет». Она боялась туда идти. Боялась, что изнасилуют и выбросят на улицу в лютый мороз. Или ещё хуже пристрелят и маленький сын будет надрываться от крика, и никто его не убаюкает и не покормит. В доме, где жили немцы работали три женщины. Все они убирали, стирали, готовили. Но, когда приезжало «большое начальство» звали в помощь еще кого-то – не потому что не справятся, а потому, чтобы еще кого-то накормить, дать немного картофельной шелухи и хлеба.

Вдруг сквозь вой вьюги она услышала отдаленный свист и крик. Обернувшись она увидела двух мужчин с повязками полицаев. «Стёпа и Лёня. Эти просто так не отвяжутся. Главное не плакать и молчать» - думала про себя женщина. Жизнь этих братьев мало чем отличалась от жизни  тех деревенских парней, которые сейчас, на фронте, подставляли под пули свою грудь. Учились в школе, работали в поле. Отец умер, а матери они и не видели никогда. С началом войны оба просились на фронт, но старшина колхоза дал попятную, мол «навоюютесь ещё», а военком добавил: «Я вас комиссую по болезни, а работы и здесь хватает. За землей смотреть нужно!» Так они и остались в деревне. Работы действительно было много, но все справлялись, понимая, что это нужно для Победы.

Но наши отступали. А вслед за ними немцы и вот тут-то братьев как подменили. В первый же день они попросились в полицаи. А наутро повесили того самого председателя, который их «отмазал». Никто не мог понять: почему так произошло? А между тем братья грабили то, что не дограбили немцы. Насильничали и расстреливали наравне с фашистами.

И вот теперь они окликнули женщину и, словно два ворона, подбежали к ней.

- Здравствуй, Сашенька! Куда спешишь, что не угнаться за тобой? – спросил Лёня с наигранной улыбкой.

- Домой, к сыну.

- А что ты прячешь там? А? Может бомбу, чтобы рвануть тут нас к … матери? А? – не унимался Лёня.

- Не бомбу. Очистки для сына несу.

- Слушай, Лёнька, а шубка-то у неё ничего.

И в самом деле: на морозе, припорошенная снегом, по довоенной моде – с воротником, шубка была как новая. Эту шубку женщина берегла и не меняла ни на что – ни на масло, ни на хлеб, ни на молоко. Эта шубка была памятью о том счастье, которое прервалось у них с мужем в самом зените. Прервалось войной. А теперь от мужа нету писем, и кто знает – жив ли он?..

- Шубка старая. Прохудилась и много за неё не получишь. Я же не буду голая ходить! – вдруг резко, сама того не ожидая, ответила женщина.

- Так тебе не придется голой ходить. Я шубку-то сыму и «паф!» тебя. – весело рассмеялся Стёпа, показывая свои крепкие зубы.

Глаза у женщины заблестели. «Всё!» - пронеслось в голове. – «Сейчас выстрелит и никто тебя не накормит, мой маленький!»

- Успокойся, Степан! Пускай себе идёт. Тебе что «добра» мало? Муж её воюет, дитётко голодное, а ты стрелять. Иди, Сашенька, иди! – и легонько, даже галантно Лёня подтолкнул женщину вперёд.

- Мало, не мало – моё дело! У Ганса отыгрались бы. Шубка-то на кон пошла, а? – не унимался Стёпа.

- Иди! – крикнул на неё Лёня.

- Стой! – остановил Стёпа. – Давай хоть еду выбросим её, а?

- Да ты что? Одичал что ли? Дитё голодное, Стёпа! Она его очистками кормит. Не дури! Иди, Сашенька, не бойся – тебя никто не тронет!

Весь их недолгий спор женщина стояла и мысленно прощалась с сынишкой и мужем: просила у них прощения и спокойно ждала своей смерти. Но услышав «иди!» некая неизвестная сила подтолкнула её и она быстрыми шагами пошла домой.

Ночью малыш спал спокойно. Вьюга к ночи утихла и на небе высыпались звёзды.

Прошло пять или шесть лет. Жизнь понемногу налаживалась. Окончив медицинские курсы, женщина устроилась в больницу медсестрой. Сын подрос и помогал маме в доме, а иногда вечером он читал с ней сказки, после чего засыпал. Муж вернулся с фронта только через год после Победы (его полк уехал на Дальний Восток добивать Квантунскую армию). Спустя долгие годы войны он вернулся домой. Сразу же устроился водителем в колхоз, и каждое утро подвозил жену до районной амбулатории.

Однажды к зданию амбулатории на велосипеде подъехал прилично одетый мужчина. Он просил выписать ему направление на обследование в городской больнице. Его голос был знаком женщине, но сколько она не силилась вспомнить этот голос у неё ничего не выходило. Выписав направление врач протянула вежливому гражданину бумажку, после чего тот откланялся и ушёл. И только вечером она вспомнила, что этот мужчина – Степан. Тот самый Степан, который хотел её убить из-за шубки, чтобы сыграть с фашистами в карты.

На следующий день она рассказала свою историю врачу, на что тот немного подумав сказал:

- Умер твой мучитель. Вчера до дома не доехал. Сердце."