Я родился сразу злым и взрослым

Литература / Свет Великой Победы / Военный архив
Красников Геннадий

Писатель Валентин Распутин когда-то высказался об одной детской передаче (была такая в советское время): «Если бы Пушкин в детстве слушал не Арину Родионовну, а «Радионяню», то из него вырос бы не Пушкин, а Дантес». Но, слава Богу, провидение уберегло Россию от такой напасти! Лицейский друг поэта Иван Пущин в воспоминаниях о детских годах Пушкина писал: «Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми; усатые гренадёры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита!» Поэт до конца жизни хранил в благоговейной памяти те детские слёзы и чувства, с которыми взрослело его поколение. 19 октября 1836 года, незадолго до смерти, Пушкин вновь обращается к лицейским друзьям:

 

Вы помните: текла за ратью рать,

Со старшими мы братьями прощались

И в сень наук с досадой возвращались,

Завидуя тому, кто умирать

Шёл мимо нас...

 

Таким же романтическим было и предвоенное поколение в 30-е годы прошлого века. Николай Старшинов рассказывал мне, как они, юные мальчишки, собирались сбежать в Испанию воевать с фашистами. Большинство из них добровольцами ушли на фронт, как Владимир Чугунов, не доживший до Победы, как десятилетний сын полка Иван Гришанов, как убитые дети, описанные в стихотворении Анатолия Абрамова… Словно у каждого из них в детстве была своя Арина Родионовна, свой лицей, лицейское братство.

Откуда же сегодня у нас взялись скудоумные Коли из Уренгоя, лишённые исторической памяти, просящие прощения у врагов? Откуда «яблочник», возлагающий в Калининграде 9 мая цветы на могилы гитлеровцев? Откуда люди, оскверняющие Вечный огонь? Из какого сатанинского яйца вылупились эти хнычущие великовозрастные «шутники», разместившие портреты фашистской нечисти в святом строю «Бессмертного полка»? Что пенять на коварство Запада, если телеканалы соревнуются, кто больше вытащит на передачи оплаченных русофобов, изрыгающих яд на нашу историю, Отечественную войну.

Но помня о детях на войне, во имя подвига отцов государство обязано остановить оболванивание нации и усвоить наконец, что «нравственное богатство народа наглядно исчисляется памятниками деяний на общее благо, памятниками деятелей, внёсших наибольшее количество добра в своё общество. С этими памятниками и памятями срастается нравственное чувство народа; они – его питательная почва; в них его корни; оторвите его от них – оно завянет, как скошенная трава» (В. Ключевский).

Геннадий Красников

 

Владимир Чугунов

(1911–1943)

Участник Великой Отечественной войны. Добровольцем ушёл на фронт. Командовал стрелковым отделением, взводом. В день, когда немцы перешли на Курской дуге в наступление, Чугунов поднял своих бойцов в атаку. В этой атаке он погиб 5 июля 1943 года. 9 мая 1943 г., словно чувствуя, что больше не увидит родных, писал жене: «Живём мы боевой жизнью, колотим фрицев, часто вспоминаем о доме. Хотел бы я сейчас посмотреть на Светлану. Если есть карточка – пошли, а то, чего доброго, и не увижу больше».

 

Светлана.

Я друзей обманывать не стану,

Сердце не грубеет на войне:

Часто дочь, трёхлетняя Светлана,

Мысленно является ко мне.

Тёплая и нежная ручонка

Норовит схватиться за рукав.

Что скажу я в этот миг, ребёнка

На коленях нежно приласкав?

Что нескоро я вернусь обратно,

А возможно, вовсе не вернусь…

Так закон диктует в деле ратном:

«Умирая, всё-таки не трусь!»

Может быть, в журнале иль газете,

Что хранили быль наших времён,

Дочь моя, читая строки эти,

Гордо скажет: «Храбро умер он!»

А ещё приятней, с нею вместе

Этот стих короткий прочитав,

Говорить о долге, славе, чести,

Чувствуя, что был тогда ты прав.

Я друзей обманывать не стану,

Сердце не грубеет на войне:

Часто дочь, трёхлетняя Светлана,

Мысленно является ко мне.

1943 г.?

 

Анатолий Абрамов

(1917–2005)

Участник Великой Отечественной войны.

«Лето 1944 г. началось для нас широким наступлением... Под городом Шелтозеро мы увидели на дороге и на обочине убитых и раненых детей-подростков. В чём дело? Оказывается, дети решили помочь родной армии: они сами стали разминировать дорогу. Медсестра Мария Вальшевская показала нам тех из них, которые попали к врачам. Картина потрясла даже самых суровых из бойцов».

 

Шелтозеро,1944

Вот здесь в июне, на рассвете,

В дни наступленья в том году

Шли в бой шелтóзерские дети,

Чтоб отвести от нас беду.

 

Я видел вынутые ими

На вознесенском большаке

Противотанковые мины,

А рядом трупы на песке…

 

И тут же

              залитые кровью

Живые –

              в рытвинах по грудь…

Нет, не свинцом –

                              они любовью

Бойцам прокладывали путь.

 

Потом я видел их в санбате –

Культяпки рук и ног в бинтах…

И пусть мне говорят,

                                   мол, хватит,

Мы это знаем, мол, и так.

 

Я должен всё переупрямить,

Всё помнить, бывшее окрест.

Тот, кто зачёркивает память,

На будущее ставит крест.

1945 г.

 

Иван Гришанов

(Родился в 1932 году)

Участник Великой Отечественной войны.Сын полка. Мать и две сестры погибли в 1942 году во время бомбардировки. Тогда же Иван попал к партизанам и стал их связным. В разгар боёв на Курской дуге был принят в отдельный истребительный противотанковый дивизион. Неоднократно ходил через линию фронта. После этого был зачислен воспитанником взвода топографической разведки. С боями прошёл от Брянска до австрийского города Санкт-Пёльтен, где и встретил Победу. Тогда ему ещё не исполнилось13 лет.

 

* * *

Жизнь моя на ласки не богата,

Не имел я их и не искал.

То детдом, то воровская хата,

А потом войны крутой оскал.

 

В жизни той милей дневного неба

Был блиндаж с накатом  в пять слоёв.

И в каком аду я только не был!

В круговерти гибельных боёв.

 

Я забыл, откуда вышел родом,

Мир войны – мой первый детский класс.

Ну а дни стекали, словно в воду

Капли слёз из воспалённых глаз.

 

Отвечаю чётко на вопрос вам:

Я родился сразу злым и взрослым.

 

Виктор Гончаров

(1920–2001)

Участник Великой Отечественной войны.

Возвращение.

А всё случилось очень просто...

Открылась дверь, и мне навстречу

Девчурка маленького роста,

Девчурка, остренькие плечи!

 

И котелок упал на камни.

Четыре с лишним дома не был...

А дочка, разведя руками,

Сказала: «Дядя, нету хлеба!»

 

А я её схватил – и к звёздам!

И целовал в кусочки неба,

Ведь это я такую создал.

Четыре с лишним дома не был...

 

Виктор Кочетков

(1923–2001)

Участник Великой Отечественной войны.

В сожжённой деревне.

Под громкие крики ворон и грачей

Мы утром в деревню входили.

Маячили остовы чёрных печей.

Руины устало чадили.

 

И в редком разбросе лежали тела

В тени колоколенки древней.

Как будто бы смерть неохотно брала

Ясак с белгородской деревни.

 

И в этом ещё не дотлевшем аду,

Где горе уже накричалось,

Под старой берёзой у всех на виду

Ремённая люлька качалась.

 

Играла малиновой медью колец

С июньскою синью небесной.

И тихо сидел годовалый малец

В той зыбке, плывущей над бездной.

 

Нет, он не кричал, ни о чём не молил,

Ко рту подтянув кулачонки.

И ветер, пропахший бедой, шевелил

Седые его волосёнки.

 

Как свечка, обугленный тополь горел,

И хлопья с него опадали.

А тихий мальчонка смотрел и смотрел

В какие-то дальние дали.

 

Поверх этой битвы и этой войны,

Поверх современности грозной

В далёкие дали, что нам не видны,

Смотрел не по-детски серьёзно.

 

Как будто дорогу свою примечал,

Забыв даже сглатывать слёзы.

А зыбка, как лодка о старый причал,

Стучала о скосок берёзы...

 

Я знаю, и вера и правда живёт

На нашей планете любезной,

Покуда та зыбка, та лодка плывёт

Над гарью, над смертью, над бездной.

 

Геннадий Серебряков

(1937–1996)

 

 Доброта.

Изба. Кровать. Портретик в рамке чёрной.

Полати с провалившейся доской.

Четыре белобрысые девчонки

За печкою шептались: «Городской…»

 

А руки, сеном пахнущие пряно,

Несли на стол ноздрястые блины,

Совали мне окаменевший пряник,

Из лавки принесённый до войны.

 

А как дышало молоко из кринки!..

Припав к столу косматой головой,

Я чувствовал, как исчезали крики.

Как удалялся самолётный вой.

 

И в памяти стушёвывались странно

От злобы перекошенные рты.

И я впервые плакал не от страха –

Впервые плакал я от доброты…