IrinaЗамело тебя снегом, Россия... История романса.
Рашит Янгиров
«Замело тебя снегом, Россия»
(Об авторе легендарной песни эмиграции и его поэзии)
С пушкинских времен творение поэтов окрасили неявным, но стойким светом сознание и мироощущение целых поколений. Но есть в этой устойчивой культурной традиции примеры особого, «потаенного» рода, когда автор и его аудитория даже не подозревали о существовании друг друга, но при этом публичный эффект распространения литературного текста многократно превосходил желаемое, превращая его в фольклор.
Как бы ни относиться теперь к политической репутации Надежды Васильевны Плевицкой (1884–1940), нельзя отказать ей в выдающемся исполнительском даре, поддерживавшем традиции русской народной песни. В эмиграции репертуар певицы претерпел существенные изменения, но почитатели неизменно указывали на то, что «свой чудный дар г-жа Плевицкая выстрадала, каждую песнь, как драгоценную жемчужину, добывала со дна народного океана. И отогревала его любовно, омывала слезами… Плевицкая вынашивала каждую из своих песен. И вот оно в ее душе — это пышное народное ожерелье» («Время», Берлин, 19.03.1923).
Пожалуй, наибольшую известность в зарубежной России принес певице романс «Замело тебя снегом, Россия…», ставший неотъемлемой частью истории эмиграции. Многие современники считали его непревзойденным шедевром Плевицкой, восприняв это произведение как общую эпитафию оставленной родине.
Мы вряд ли когда-нибудь узнаем о том, когда и при каких обстоятельствах это сочинение попало в репертуар певицы, как не можем указать и точной даты его премьеры. Сама она, к сожалению, не оставила на этот счет никаких упоминаний в беллетризованных мемуарах, опубликованных в 1920-е годы и недавно переизданных в России. Можно лишь предположить, что впервые этот романс прозвучал в берлинском «Блютнер-зале», на юбилейном концерте 3 января 1925 г., посвященном 25-летию концертной деятельности Плевицкой. Один из рецензентов засвидетельствовал, что именно этот номер программы был восторженно принят публикой, наряду с мастерством исполнительницы оценившей «захватывающую глубину и чувство песни» («Русская газета», Париж, 7.01.1925).
Вскоре с этой музыкальной новинкой познакомился и русский Париж, тоже принявший ее с первого раза: «Вы стали нашей русской песенницей здесь, на чужбине, — в этот страшный час нашей русской истории… Ваше скорбное “Занесло тебя снегом, Россия… ” мы запомним навсегда» («Возрождение», Париж, 2.12.1925).
Вопрос о времени создания романса и о его авторе никогда не обсуждался, но современники (Р. Плетнев и Р. Гуль, например) были убеждены в том, что его текст был написан в начале XIX века в Сибири неким ссыльным революционером Забайкальским. Эта версия благополучно дожила до наших дней, но теперь следует признать это легендой и указать настоящую фамилию автора.
Им был поэт-самоучка Филарет Иванович Чернов (1878–1940), чья драматическая судьба и творчество лишь недавно привлекли к себе внимание публикациями в альманахе «Мансарда» (М., 1992) и «Новом литературном обозрении» (1993, № 5). Из них стало известно, что именно Чернов оказал огромное влияние на формирование творческой индивидуальности поэта и художника Е. Кропивницкого (1893–1979), ставшего впоследствии основоположником и неформальным лидером знаменитой «лианозовской школы».
Однако не одним только этим обстоятельством примечательна судьба Чернова. По счастью, сохранился его архив, материалы которого позволяют ближе познакомиться с личностью и глубже понять творческую индивидуальность поэта.
Пиндар, и Дант, и Виргилий
В сердце моем не цвели:
Тайну мне песен открыли,
В небе крича, журавли.
Эти свободные птицы,
Эта воздушная цепь,
Русских поэтов страницы,
Русская вольная степь.
.................
Сердце родное манила
Родина, милая мать!
Ты мое сердце учила
Душу твою понимать.
Так описал он свою самобытную музу в одном из стихотворений начала 20-х годов.
В «Автобиографической записке» (1921) Чернов оставил яркое описание своей жизни:
«Родился я 24 декабря 1878 года в заводском местечке Перово Владимирской области. Отец и мать мои были мещанского звания, грамотные, отличались редкой честностью, добротой и религиозностью. Детство мое прошло в провинции, в близком общении с природой. Восьми лет был отдан в начальную школу и этой начальной грамотностью и ограничилось мое школьное образование. Почему? Частью бедность, а частью и моя малоуспешность были тому причиной. Скучным мне казалось учиться. Волшебные сказки природы, не по летам развитое воображение, фантастически е мечты и ранняя религиозность — все это вместе держало мою душу в такой нервной возбужденности, порождало такую сложную гамму настроений, что вся остальная жизнь вне этого проплывала предо мной бледным, скучным, неживым призраком. И, странно, две крайности привлекали меня, исключающие одна другую: религиозный аскетизм, отказ от всего земного ради небесного — и буйная разбойничья жизнь, полная сладостно-жуткого ужаса и фантастических приключений. С жадностью поглощал книжечки лубочных изданий — и исключительно про разбойников и про святых угодников. Эта страсть заходила так далеко, что, помню, раза два или три я крал такого рода книжечки на базаре, когда мне не на что было их покупать».
«Стихи стал писать с 9 лет», — вспоминал он и на память цитировал свои первые вирши:
Сижу я у окошка
И думаю о том,
Как много благодати
У Творца во всем…
С 15 лет Чернов пошел «в люди», устроившись конторщиком на одну из московских железнодорожных станций. Но не служебная карьера влекла юношу. Его обуревали две страсти:
«одна — Поэзия — от земли, другая — Религия — от неба. С детских лет я уже давал пламенные обеты Богу на аскетическую жизнь, и в 19 лет ушел в монастырь Флорищева Пустынь Владимирской губернии. Ушел в монастырь, предав уничтожению все стихи, написанные до того мною, твердо решив никогда не возвращаться к земной жизни. За полтора года моей жизни в монастыре моя религиозность сгорела дотла, оставив в душе на всю жизнь горький пепел мучительного безверия».
Результатом этого духовного переворота стало его возвращение к поэзии, породившее цикл «Жестокому Богу». Отголоски пережитой духовной драмы ощущались в творчестве Чернова и позднее, когда он, вернувшись к «земной» жизни, сполна вкусил ее соблазнов и разочарований.
Покинув монастырь, он вернулся в Москву, на прежнюю службу. Там, в кругу малокультурных и ограниченных сослуживцев, развернулся новый акт его жизненной драмы:
«Пьянство — запой — тяжелая отцовская наследственность… Пьянство. Падения. Хитров рынок. И только с 25 лет первые хорошие книги — русские классики-поэты вперемежку с длительными запоями и короткими просветами… С 30 лет робкое печатание стихов в незаметных журналах, затем в заметных, но вдали от всяких литературных ярких знакомств и новых поэтических школ… Все — в робости, в неуверенности, в келейности, в тени. И темные сокрушающие здоровье запои. Нервные болезни. Крайнее расслабление воли…»
В другом месте поэт признавался, что в промежутках между приступами страшной болезни он «замаливал грехи в Пантелеймоновской часовне, что на Никольской. Много я там пролил горьких и сладких слез под сурово-печальный мотив афонских песнопений, давая обет Богу уйти в монастырь…»
Начав с публикаций в малоизвестном журнальчике «Светоч» (1907), поэт печатался в детской периодике: «Газетке для детей и юношества», журналах «Золотое детство», «Светлячок», «Жаворонок», «Путеводный огонек», «Юная Россия» и др. Постепенно стихи Чернова стали известны читателям «взрослых» изданий: «Нивы», «Солнца России», «Вестника Европы», «Новой жизни», «Огонька», «Пробуждения», «Нового Сатирикона». Его публикации обратили на себя внимание авторитетных ценителей: Д. Овсянико-Куликовского, В. Поссе, популярного крестьянского поэта-самоучки С. Дрожжина. Известный литератор Ал. Вознесенский (Бродский) предрек поэзии Чернова большую будущность, опубликовав в «Журнале журналов» статью под многозначительным названием «Может быть, он?» (1916). В том же году отозвался и М. Горький, приславший поэту письмо с похвалой его «простых, искренних стихов» из цикла «Русь».
Вопреки легенде о расцвете самобытных народных талантов при новой власти, Чернов так и не был принят советской литературой. По старой памяти и по протекции старых друзей его стихи и рассказы до поры еще находили место на страницах «Крестьянской газеты» и «Гудка», журналов «Селькор» и «Пионер», но постепенно его имя совершенно исчезло из печати. Многократные личные обращения и заступничество влиятельных рекомендателей не помогли ему выпустить хотя бы скромный сборник избранного. Чернову не удалось добиться формального членства в какой-либо представительной литературной организации, кроме группкома писателей Литфонда, куда он был принят после выхода на пенсию в 1928 году. В одном из последних заявлений в ССП (март 1938) Чернов сетовал на то, что подавал документы «на предмет вступления моего в семью советских писателей, но вот уже скоро два года с того времени исполнится, а о судьбе моей анкеты я ничего не знаю. Писал не раз, просил ответа: увы, ответа нет!»
Бытовые и литературные мытарства заставляли его все ниже опускать планку человеческой гордости и творческих убеждений. Одной из последних удач стала публикация рассказа «Мускат» («Знамя», декабрь 1934), по следам которой Чернов написал сценарий игрового фильма, но и эта работа бесследно сгинула в недрах студийных архивов. Нетрудно понять, чего стоила крестьянскому сыну работа над романами о «последнем конокраде в пору коллективизации» и адресованные редакторам заверения, что это сочинение его «искренно увлекает», в то время как его давно выношенная автобиографическая книга так и осталась незавершенной.
В литературной карьере поэт-самородок так и не поднялся выше эфемерной должности внештатного консультанта молодых литераторов при Гослитиздате и журнале «Молодой колхозник». Смерть в палате психиатрической больницы в марте 1940 года подвела черту под трагической жизнью, будто бы не оставив надежд на добрую память о поэте-неудачнике.
* * *
Наше изучение обстоятельств сотрудничества поэта в печати подарило неожиданную находку. С мая 1917 по апрель 1918 года в Москве под редакцией известного литератора и критика Н. Абрамовича выходила еженедельная политическая, общественная и литературная газета «Свобода». Понятно, что идейно-политическая направленность этого издания была открыто оппозиционной по отношению к большевикам. Среди сотрудников газеты были И. Бунин и М. Арцыбашев, молодые Б. Пильняк, О. Леонидов (Шиманский) и др. Печатался в газете и Чернов, поместив на ее страницах более десятка стихотворений. В одном из последних номеров газеты от 11 марта 1918 г. появилась и эта поэтическая публикация:
Замело тебя снегом, Россия…
Замело тебя снегом, Россия…
Запуржило седою пургой,
И печальные ветры степные
Панихиды поют над тобой…
Замела, замела, схоронила
Все святое, родное пурга.
Ты — слепая жестокая сила!
Вы, как смерть, неживые снега!
Ни пути, ни следа по равнинам,
По равнинам безбрежных снегов…
Не пробраться к родимым святыням,
Не услышать родных голосов…
Никаких указаний на иное, помимо черновского, авторство или заимствование из другого источника в публикации нет, что дает все основания атрибутировать этот текст его перу. Отсутствие же автографа или черновика стихотворения в архиве поэта можно объяснить тем, что они были утрачены либо, что более вероятно, автор, опасаясь возможных репрессий, сам уничтожил их после того, как текст, получивший распространение в зарубежье, стал крамольным в советской России.
Предлагая читателям познакомиться с творческим наследием Чернова периода 1917–1920 годов, мы хотели бы указать на тематическое и стилистическое единство его гражданской лирики, укрепляющее нашу уверенность в том, что именно он был неузнанным автором знаменитой песни. Возможно, кому-то из читателей известны подробности ее бытования в эмиграции. Мы будем признательны за любую информацию на эту тему.
В публикации использованы материалы личного архива Ф. И. Чернова, хранящиеся в Российском государственном архиве литературы и искусства (фонд 547, оп. 1, ед. хр. 4, 5,6,92).
Москва
Газета «Русская мысль», 10–16.07.1997, № 4182.
Содержание:
01 Надежда Плевицкая - Замело тебя снегом, Россия
02 Иза Кремер - Замело тебя снегом, Россия
03 Стефан Данилевский с баллалаечным оркестром под упр. Г. Черноярова - Замело тебя снегом, Россия
04 Николай Гедда в сопр. хора под управл. Николая Афонского - Замело тебя снегом, Россия
05 Хор Донских Казаков под упр. Сергея Жарова - Замело тебя снегом, Россия
06 Александр Подболотов - Замело тебя снегом, Россия
07 Валерий Агафонов - Замело тебя снегом, Россия
08 Жанна Бичевская - Замело тебя снегом, Россия
09 Жорж Северский - Замело тебя снегом, Россия
10 Галина Баранова - Замело тебя снегом, Россия
11 Иван Никитин - Замело тебя снегом, Россия
12 Ирина Епифанова - Замело тебя снегом, Россия
13 Сергей Мазуренко - Замело тебя снегом Россия
14 Людмила Рюмина - Замело тебя снегом, Россия
15 Иван В. Ассур - Замело тебя снегом, Россия
16 Коля Негин - Замело тебя снегом, Россия
17 Татьянна Балета - Замело тебя снегом, Россия
18 Надежда Крыгина - Замело тебя снегом, Россия
19 Наталья Сорокина - Замело тебя снегом, Россия
20 Влад Нежный - Замело тебя снегом, Россия
21 Мужской хор Санкт-Петербурга (худ.рук.В.Афанасьев) - Замело тебя снегом, Россия
22 Праздничный хор Валаамского монастыря - Замело тебя снегом, Россия
23 Хор донских казаков под упр. Marcel Verhoeff - Замело тебя снегом, Россия
24 Хор Данилова монастыря - Замело тебя снегом, Россия
25 Ансамбль Криница - Замело тебя снегом, Россия
26 Svetlana de Loutchek - Замело тебя снегом, Россия
Клер де Лучек (Claire de Loutchek), выступавшая под псевдонимом Светлана (Svetlana) — французская поп-певица, представительница Люксембурга на конкурсе песни Евровидение 1982. Годы активности 1980-1984.
27 Цыганский оркестр - Замело тебя снегом, Россия (инстр.)
Valera123----------------------------------------
27 Цыганский оркестр - Замело тебя снегом, Россия (инстр.)
----------------------------------------
Le Manteau de Neige
Danse Tzigane
(Folklore Russe)
Arrangement de René CLOEREC
Orchestre Tzigane OTIPEP
Direction: René Cloerec
Violin Solo: Pépito Sanchez
Из коллекции Юрия Берникова
Наименование произведения: а) Замело тебя снегом, Россия; б) Марфуша
Язык(и) или этнос(ы): русский |
Каталожная категория: Оркестр
Исполнитель: Цыганский оркестр Otipep
Композитор: Марк Григорьевич Марьяновский |
Аранжировщик: René Cloerec
Руководитель или дирижёр: René Cloerec |
Солист: Pépito Sanchez (Violin Solo)
THE SNOW CLOAK
Russian Folklore
OTIPEP GIPSY ORCHESTRA
Solo Violin: P. SANCHEZ
Leader: R. CLOEREC
Из коллекции Юрия Берникова
-----------------------------------------
-----------------------------------------
Замело тебя снегом, Россия
исп. Г. Лаупман, баритонъ
Квинтетъ мандолинистовъ Кириллова
B. 23055-I
Наименование произведения: Замело тебя снегом, Россия
Язык(и) или этнос(ы): русский |
Жанр: Песня
Исполнитель: Г. Лаупман
Вид аккомпанемента: Квинтет мандолинистов
Руководитель или дирижёр: Кириллов
Место записи: 22-01-1931 in Berlin
-----------------------------------------
----------------------------------------
НИ на одной ЗАРУБЕЖНОЙ пластинке НЕ указаны авторы этого произведения.
Почему?
----------------------------------------
TatianaСпасибо за пост, Иринка!Замечательный романс,хорошие стихи!
Песенная подборка отличная-понравилось!
А знаешь, кто такая Н.Н.Яновская,которой посвящены многие стихи?
Знаешь-не сомневаюсь.
А для тех, кому это, возможно,интересно
Об этом пишет Евгений Кропивницкий:
Темный круг
Чернов Филарет Иванович
Евгений Кропивницкий.
Воспоминания о Филарете Чернове
Н.Н. Яновская
"Войдя в наше семейство, Чернов познакомился с сестрой моей матери, Надеждой Николаевной Яновской, впоследствии носившей фамилию своего мужа Матвеева.
Яновская была для Чернова единственной и притом беззаветной любовью, которую он пронес через всю свою жизнь.
К ней относится масса посвященных ей стихотворений.
Моя любовь уже не на земле, –
Она ушла в эфирность созерцанья.
Тень светлая ложится на челе,
Тень светлая от самого страданья".....
Спасибо,Иринка!
С радостью и удовольствием слушаю варианты этого замечательного, очень известного романса!
Жанна Бичевская
Валерий Агафонов
anatol995
Вот... в сети попалось...
Некто Nick Kurganoff (Николай Курганов?) комментирует на сайте
https://mail.russian-records.com/details.php?image_id=21142&l=russian/
Музыку написать Ф.Чернов никак не мог. Он и нот толком не знал.
Музыку (если верить книгам) сочинил барон Константи́н Ка́рлович Шта́кельберг (1948-1925).
Этот романс окутан тайной. Считается, что это гимн белой эмиграции и направлен против большевиков.
На самом деле романс только о разрухе послевоенной России. Текст сочинен в начале 1918 года.
А самое интересное, что почти на всех пластинках исполнителей эмиграции не указаны ни автор стихов, ни автор музыки.
А на пластинке Жоржа Северского вообще авторы совершенно другие.
--------------------
И еще на другом сайте:
Слова Филарета Чернова, музыка Константина Штакельберга. Романс написан Филаретом Черновым в 1918 году в России и впервые опубликован в том же году в московской газете "Свобода". Но популярность романс приобрел не в Советской России, а у русской эмиграции первой волны, став ее неофициальным гимном.
Прорисовывается второй автор???
Из Википедии:
Барон Константи́н Ка́рлович Шта́кельберг (15 июня 1848, Стрельна — 30 марта 1925, Таллин, Эстония) — русский генерал, начальник Придворного оркестра Александра III, композитор.
………………
Состоял членом благотворительной организации «Белый крест», помогавшей воинам Северо-Западной армии. Написал несколько музыкальных произведений: марш «Mortius plango» в память о погибших за родину, «Молитва» в память о великой княжне Ольге Николаевне и другие.
Писал музыкальные произведения под псевдонимом «Ceeste». Уже после смерти барона был издан его романс «Замело тебя снегом, Россия». Умер в 1925 году в Таллине. Похоронен в Нарве, на фамильном участке кладбища Иоанновского кладбища (вместе с отцом, братьями Георгием и Александром).
После его смерти родственники издали "Drei Lieder fuer eine Singstimme mit Klavierbegleitung von Ceeste (Constantin von Stackelberg)" и "Замело тебя снегом, Россия. Для пения с фортепьяно. Соч. Сеэсте (Константин Штакельберг)" с посвящением известному певцу Д.А. Смирнову.
Владислав Кислов на Страничке гатчинского краеведа в статье Командиры гатчинских (синих) кирасир пишет о нём:
Константин Николаус Карлович Штакельберг, родился 15 июня 1848 года в Стрельне. После окончания Пажеского корпусаначал службу, как все его братья и отец, офицером лейб-гвардии Конного полка, где и служил до 1882 года.
Как и многие офицеры Русской Императорской гвардии, Константин был образованным, всесторонне развитым человеком. Особенно увлекали его музыка и военная история. За время службы в полку, помимо исполнения своих прямых обязанностей, Константин Штакельберг подготовил, а затем издал, две книги: «Полтора века Конной гвардии. 1730 – 1880» (книга для нижних чинов полка) и «История лейб-гвардии Конного полка. Полтора века Конной гвардии. 1730 – 1880» в двух томах.
Увлечение музыкой тоже было серьёзным: он прекрасно играл на рояле и виолончели, был председателем Петербургского общества любителей музыки. Всѐ это пригодилось Штакельбергу, когда его 24 августа 1882 года назначили заведующим Придворным музыкантским хором, в 1897 году преобразованном в Придворный оркестр (симфонический). Константин активно принялся за расширение репертуара Оркестра, привлекал в него известных дирижёров и музыкантов. При содействии Штакельберга были организованы открытые концерты Придворного оркестра под названием «Оркестровые собрания музыкальных новостей».
Константину Штакельбергу принадлежит заслуга организации в 1902 году при Придворном оркестре Музея музыкальных инструментов. На основе хранящейся в Эрмитаже коллекции музыкальных инструментов Штакельберг создал великолепный музей, вошедший в 1940 году в состав Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии (ныне Петербургская государственная академия театрального искусства).
За эти заслуги Константин Штакельберг, начавший службу в Придворном оркестре в чине полковника, удостоился многих российских и иностранных орденов, в 1893 году – чина генерал-майора, а в 1907 году – генерал-лейтенанта.
Константин Штакельберг руководил разработкой системы подготовки военных музыкантов и дирижёров. Отдельные элементы этой системы применяются и сегодня. Ещё до Революции Штакельберг написал несколько музыкальных произведений.
После Революции 1917 года Константин Штакельберг эмигрировал вместе с семьёй и родственниками сначала в Финляндию, а затем в Эстонию. Там он создал новые музыкальные произведения, в т. ч. музыку к написанным в 1918 году стихам поэта Филарета Чернова «Замело тебя снегом, Россия».
Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.
Ни пути, ни следа по равнинам,
По сугробам безбрежных снегов.
Не добраться к родимым святыням,
Не услышать родных голосов.
Замела, замела, схоронила
Всё святое родное пурга.
Ты, - слепая жестокая сила,
Вы, - как смерть, неживые снега.
Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.
Трогающие душу стихи и музыка романса вскоре стали популярны, особенно в эмигрантской среде. Одной из первых его исполнила певица Н.В. Плевицкая. И в наши дни при прослушивании романса на глаза наворачиваются слёзы. Мне нравится романс «Замело тебя снегом, Россия» в исполнении Жанны Бичевской.
Скончался Константин Карлович Штакельберг от инсульта 30 марта 1925 года в Таллине и был похоронен на фамильном кладбище в Ивангороде.
___keepration_220x220.jpg "foto-1-(convert.io)")
Чернов Филарет Иванович
Поэт, прозаик. До революции работал конторщиком в Службе Сборов Московско-Курской железной дороги. После революции - литконсультантом. Очень много писал, публиковался в журналах "Нива", "Вестник Европы" и др.
Стихи Ф. Чернова можно назвать депрессивной философской лирикой, им свойственна болезненная, но красивая безысходность. В них поэт мечется, пытаясь ответить на главные вопросы бытия, и не находит ответа. Весной 1940 года два раза он пытался свести счёты с жизнью, что привело его в психиатрическую лечебницу им. Кащенко, где он и скончался 4 декабря 1940 года. Похоронен в Москве на новом Донском кладбище (колумбарий 14).
Некоторые стихи…
***
О, эта даль! — она обманна:
Её лазурь и глубина
Как будто нам поёт: «осанна!» —
Но бездна в ней отражена.
Иди на даль — она отступит,
Иди на свет — потухнет он.
Нас тьма, нас смерть, нас бездна крутит
Безумным колесом времён.
Оно — и солнце завертело,
И эти звёздные миры.
И каждый миг — лишь злое дело
Жестокой и слепой игры.
Не знаю, было ли начало,
Не знаю, будет ли конец, —
Но сколько в эту бездну пало
Остановившихся сердец!
Всем неизбежное паденье,
Всех бездна бездной обняла,
И нет таких высот спасенья,
Где б удержаться жизнь могла.
РОССИЯ
Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.
Ни пути, ни следа по равнинам,
По сугробам безбрежных снегов.
Не добраться к родимым святыням,
Не услышать родных голосов.
Замела, замела, схоронила
Всё святое, родное пурга.
Ты, — слепая жестокая сила,
Вы, — как смерть, неживые снега.
Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.
ПЕРЕД ЛИЦОМ ВЕЧНОСТИ
С земли — из тьмы великой ночи: —
К сиянью неба поднял я
Свои пылающие очи
Тоской о тайне бытия: —
Непроницаемостью синей
Взглянула Вечность на меня,
Великой звёздною пустыней
И блеском вечного огня.
И проникал мне в сердце трепет,
И думал я, объят тоской,
Что значит мой наивный лепет
Пред этой Вечностью немой?
Закон свершая непреложный,
Объемля бездной шар земной,
Что ей червяк земли, ничтожный,
С его любовью и тоской?!
***
Что жизнь напела мне в счастливые года
Высоких дум, великих упований, —
Теперь давно лежит в гробу воспоминаний
И не воскреснет никогда.
И часто, мертвеца убрав цветами грёз,
В глубокой тишине, в своём уединеньи,
Над прахом дорогим пролью я много слёз,
В них горькое вкушая утешенье…
Да, как на кладбище живёт душа моя:
От жизни обнесён пустынною оградой,
Могильным сторожем живу угрюмо я,
Мерцаю бледною, могильною лампадой…
***
Я не пойму: звезда, пустыня, море, —
Что это — разум? Бог? Обман?
На этом неразгаданном просторе
Бессмыслия блистает океан.
Кто нам сказал, что мы отображаем
Бессмертное в бессмертном бытии?
Что знаем мы, когда ещё не знаем,
Что мы? Кто мы? И для чего пришли?
Есть страшная железная преграда —
Молчание. Нам некому сказать,
Что мы идём, куда идти не надо,
И знаем то, чего не стоит знать.
МНЕ ГРУСТНО ОТТОГО,
ЧТО Я ЕЩЁ ТАК МОЛОД...
Н. Н. Яновской
Мне грустно оттого, что я ещё так молод,
Но, как старик, давно живу былым;
Что, как старик, я чую смерти холод,
И жизнь моя безжизненна, как дым.
Безкрасочно уходят дни за днями, –
Что день, что год – однообразно пуст…
А где-то жизнь увенчана цветами,
И песнь любви звучит с певучих уст…
Как беден мир души моей усталой!
О, как остыл я к радостям земным!
Мне нечем жить: тепла в душе не стало;
Я лишь дышу, чуть греюся былым…
***
Зыблется сумрак вечерний… Тёплые росы упали.
Стелется призрачно-нежным пухом лебяжьим туман…
Озера воды уснули. Берега грани пропали.
Озеро стало безбрежным, как океан.
Нет ни поляны, ни леса: всё окружилось туманом —
В нём расплылось, потонуло… Очи не ищут, не ждут…
Только в небесной пустыне звёзды немым караваном
В Вечность идут…
***
Н.Н. Яновской
Осенний день. В саду, шурша, ложится
Отживший лист на блеклую траву…
Душа грустит, душа былым томится…
И странно мне, что я ещё живу!
Как призрачно всё светлое промчалось!
Ужели был и юн и счастлив я?
Всем, всем былым, что в памяти осталось,
Как дальним сном, живёт душа моя…
И мнится мне: засыпан я землёю,
Но в тяжком сне ещё мой страждет дух;
Что где-то жизнь проходит надо мною
И странно мой тревожит мёртвый слух…
Порою, весь охваченный волненьем
Былой любви и радости былой,
Я жить хочу с безумством и мученьем,
Хочу кричать, что я ещё — «живой»!
ДЕВУШКЕ
Она венок из васильков
Сплела во ржи густой, —
Из этих синеньких цветов
Невинности святой.
Но будет время, миг придёт
Миг счастия и слёз,
И жизнь сама венок сплетёт
Ей из колючих роз.
И будет тот венок — любовь,
Что трепетно ждала, —
И заструится тихо кровь
По мрамору чела…
НА ВЫСОТЕ
Отчизна! Будущность твою
Как рассказать? Великой тайной
Ты смотришь в душу, в мысль мою,
И трепет я? необычайный
В душе мятущейся таю…
Встречая восходящий день,
Как в небе грозовую тучу,
И сам расту в сплошную тень,
Взбираясь яростно на кручу,
Но где предельная ступень?
Какая тьма и высота!
И сердце замирает жутко.
Что здесь? Господь иль пустота?
Безплодно спрашивать рассудка,
Когда Сам Бог сомкнул уста.
РУСЬ
Эх, запели-зазвенели
Колокольцы в чистом поле…
Буду ехать три недели, —
Может, меньше, может, боле…
Деревушки, как игрушки,
Промелькнут… уйдут в туманы…
Леса синие макушки,
Ковыли, кусты, бурьяны…
Русь-то, матушка, велика:
Степи — море, лес — пучина.
Вон убогие калики
За моря идут… к святыне.
Вон часовенка белеет, —
Посередь дороги встала…
И святым-далёким веет…
Сердце вечным задрожало…
РУССКОЕ
Предо мною поля и дороги,
Уводящие вдаль… без конца…
А вдали деревеньки: убоги,
Как морщинки родного лица.
Тишиною великою веет…
Лик Родимый печален и строг.
Скорбь немая над всем тяготеет —
Русский, древний, мучительный Бог.
И часовенок горькая сладость,
И печальное пламя лампад —
Всё — мучительно-нежная радость —
Радость горько-безмолвных отрад.
Монастырские звоны… сиянье
Куполов и крестов золотых —
Всё влечёт на святое скитанье, —
У лампад освятиться святых…
Сколько их — этих серых комочков,
Что бредут и ползут, не спеша,
С посошком, в зипунах, в лапоточках,
Пыль пустынных дорог вороша…
И приходят к заветным лампадам.
Сколько глаз… взоров скорбно-немых
Жадно тянутся к горьким отрадам —
К тёмным ликам суровых святых…
***
Едва дышу от тяжких лет,
Что прожил я.
Мой голос спет, мой волос сед,
Душа моя
В ночных тенях, в больном бреду,
В тревожных снах.
Встать и пойти? Куда пойду?
Туман в глазах.
Есть на погосте уголок, —
С трудом найти:
Он так забыт и так убог!
Туда пойти?
Присесть на холм земли сырой, —
Безкрёстный он.
Его покрыл бурьян глухой,
Как тёмный сон.
Не говорить. Зачем слова?
И что сказать?
Закрыть глаза. Вздохнуть едва,
Чуть слышно: «Мать».
***
Из вечности зова не слышу:
Безмолвна небесная высь.
Но месяц восходит всё выше,
Но звёзды всё так же зажглись.
И плачет душа: для кого же —
И месяц, и трепет огней?..
Я чувствую, как я ничтожен, —
Ничтожен, ненужен, ничей!
И гордое слово — «сознанье» —
Меня не утешит ничуть...
Иду я пустыней молчанья —
И горек, и страшен мой путь.