1869-й был богат на интеллектуальные события. Одно перечисление заглавий романов
и трактатов, появившихся в тот год, производит сильнейшее впечатление — кажется, была многократно превышена норма, так сказать, литературно-философских осадков, выпало намного больше того, что мог вообразить любой синоптик: «Война и мир», «Идиот», «Обрыв», «Воспитание чувств». Именно в 1869-м оформились понятия «мазохизм» и «бессознательное».
И не случайно в тот год родилась идея русской цивилизации.

Саму мысль, что России надлежит идти своим особым от Европы путем, высказывали многие мыслители 40-х годов XIX века. Об этом говорили славянофилы, и это же предрекал в политических трактатах Тютчев. Однако автору вышедшей в 1869 году в журнале «Заря» книги «Россия и Европа» Николаю Данилевскому принадлежит мысль, что две цивилизации, или,
как он предпочитал говорить, два «культурно-исторических типа», будут располагаться
на отдельных друг от друга пространствах. В этом смысле наша страна и ведомое ею западное славянство не претендуют сыграть в истории Старого Света некую спасительную роль, как
не рассчитывают они и стать могильщиками романо-германского Запада. Россия и Европа, славянство и романо-германство смогут — при благоприятном раскладе — сосуществовать,
не враждуя без необходимости и не добиваясь взаимопонимания.

Данилевский призвал относиться к европейцам не как к врагам, но как к чужим, равнодушно, без ревности, но и без восхищения. В 1869 году на подобный призыв еще никто не мог серьезно отреагировать — люди, способные чувствовать подземные толчки истории, понимали, что «славянская весна народов» уже не за горами, что находящиеся под пятой Османской империи западные православные славяне рано или поздно поднимутся против турецкого ига, и России придется прийти им на помощь. Однако мало кто, подобно Николаю Яковлевичу, полагал, что освободившийся славянский мир сразу выберет по отношению к Европе стратегию самоизоляции, что не попытается влиться в семью христианских народов, подобно грекам или итальянцам, тем самым, возможно, устранив различие между восточной и западной частью единой христианской ойкумены.

Изоляционизм Данилевского оказался востребован в момент, когда стал реальностью. Берлинский конгресс 1878 года оторвал Россию от освобожденного с ее помощью западного славянства. Империя Романовых была грубо вытолкнута европейскими державами из Средиземноморья в свою «барсучью нору» (как о том писал в одноименном эссе Мандельштам), в которой пребывала все время царствования Александра  III. Тогда-то трактат Данилевского
и прочелся почти как сбывшееся пророчество о неизбежном геополитическом одиночестве России. За одной только поправкой — в своей «барсучьей норе» наша страна должна была находиться совершенно одна, без братьев-славян, которых романо-германский Запад предпочел взять себе.

Любопытно изучать консервативные издания того времени: в надеждах и мечтах охранителей видятся наши собственные мысли и переживания — в частности, отчаянная вера в способность к цивилизационному одиночеству, к культурному и политическому пребыванию вне Европы.
И столь же поучительно наблюдать по тем же текстам, как постепенно данная вера рушилась
и уходила в песок. Примерно к 1897-му от нее уже почти ничего не осталось, и в том же году прежний страстный поклонник Данилевского Василий Розанов отдалился от консерваторов
и сблизился с кругом «Мир искусства», то есть с художественными модернистами левого толка. Политически Розанов не поменяется, но с верой в самобытность России расстанется навсегда.

Но как же прорваться в Европу, в ее историю, если отныне — с 1870-х годов — путь к ней сторожит Цербер в лице кайзеровской Германии? Русские уже с конца XIX века ищут обходной, подземный, кротовый ход из «барсучьей норы» в Старый Свет. И подсказывает его им книга, впервые вышедшая на русском языке в том же 1869 году в Женеве (переводчик, к слову, до сих пор неизвестен). Ее в 1848-м, в разгар европейской «весны народов», написали два немца — Карл Маркс и Фридрих Энгельс, и называлась она «Манифест коммунистической партии».

О марксизме можно говорить в разных аспектах, но нам сейчас важно то, что соотносит две упомянутые книги. По-своему, «Манифест» отменял разделение на Россию и Европу, доказывая, что с момента вступления любой страны на путь капитализма, она тем самым как бы автоматически присоединяется к Западу. Политические, религиозные, этнокультурные границы упраздняются этим единственно значимым размежеванием — на мир аграрно-феодальных отношений и мир капитализма. И только последний есть путь в социальную утопию, основанную на науке. Все иные — внекапиталистические — утопии заведомо реакционны, включая идею изолированного от Запада существования.

Мне видится, что ровно ту же роль — кротовой норы в Европу — сегодня в России играет «постмодернизм», который, как известно, представляет собой вариацию западного марксизма. Интеллектуальный класс нашего Отечества всегда будет искать способ «отменить геополитику», изжить факт отчуждения от Нового и Старого Света, обусловленный территориальным сжатием России в 1990-е и ее отчаянной попыткой реванша в 2010-е, натолкнувшейся, как и в далеком 1878 году, на решительное сопротивление всей Евро-Атлантики.

Однако смог ли бы русский марксизм стать настолько мощным и даже господствующим идеологическим течением в XX веке, если бы не англо-германское противостояние и не обусловленная им Первая мировая война? Возможно, если бы не она, то пиком политического влияния данного учения явилась бы деятельность Троцкого в Петербургском совете 1905 года,
а влияния культурного — роман «Мать» Максима Горького?

Иными словами, пройти «кротовым ходом» в Европу интеллектуальному классу нашей страны оказалось не под силу. И как в позапрошлом веке, так и сейчас русские интеллектуалы будут стараться изжить факт цивилизационного одиночества России указанием на общность некоторых социальных процессов, объединяющих в принудительном порядке все миры
и народы. На место «призрака коммунизма», гуляющего по русской ледяной пустыне, как победоносцевский «лихой человек», придет наверняка другой, но в сущности родственный призрак — феминизма, трансгуманизма, постсекуляризма — в общем, всего того, что обязательно изобретет русский «лишний человек», тоскующий по Европе.

Газета «Культура», 18.10.2019