Дмитрий Иванов
Коту Шрёдингера посвящается.

Была уже половина шестого, когда я закрыл лабораторию и последний раз за день, пройдя по пыльным и гулким коридорам своего НИИ, вышел на улицу. Чистый прохладный воздух, будто ждал этого момента, и едва я оставил позади турникет проходной, как он тут же бросился мне в лицо доброй и сильной волной, словно стряхивая с меня усталость, накопившуюся за день. И в тот же миг, вместе с порывом ветра, пропитанного речной свежестью, ворвалась в мою жизнь и целая симфония звуков, присущих любому большому городу в эти часы. Ещё в середине дня, с приятным мяуканьем, появилась в моём мобильнике долгожданная эсэмэска, сообщающая, что мол, такой-то банк извещает, что на Ваш счёт пришла сумма в размере… Добавив к тёплому летнему вечеру изрядную порцию радостных красок, сообщение пробудило непреодолимую тягу скорее посетить ближайший банкомат, и услышать его тихое мурлыканье при отсчёте купюр.
Водопроводный переулок, в котором стоял мой НИИ кончился, впадая тихим ручейком в широкую и прямую, как стрела, Шпалерную. Спасибо Петру Алексеевичу за такую простую и понятную планировку. Смольный собор голубым пламенем взвивался в небо, полыхая золотым орнаментом куполов в свете, клонящегося к закату, солнца. Ах, барокко! От Вивальди до Растрелли. Лучше всего сейчас этот стиль подходил к моему нынешнему настроению. Петербургское лето, это как музыка. Его можно любить, можно понимать. Можно сопротивляться ему всеми силами. Но оно есть! Необычное, звучащее, изобилующее неожиданными переливами и сложностью гармоний. И солнце, как великий дирижер, стоя за пюпитром раскалённых крыш, управляло этой неистовой симфонией.
На углу Таврической ждал любимый банкомат. Отсчитав несколько новеньких хрустящих бумажек, он замер в благоговейном ожидании следующего счастливца, а я, хотел уже было, повернуть к дому, но сладкий, почти магический запах настоящего, прекрасно сваренного, кофе внезапно внёс свои коррективы в мои планы, и заставил ноги нести алчущее вкусить горьковато-шоколадный вкус эспрессо тело в тихое и уютное кафе, коварно расставившее сеть маленьких столиков прямо на улице.
Сделав заказ, я принялся наблюдать, как стайка не в меру наглых воробьёв доклёвывает кусок сдобной булки, видимо украденной тут же, со стола. Птицы сбились плотной пернатой кучей прямо посреди дороги, не обращая ни на кого внимания. Где-то вдалеке прогрохотал трамвай. Студенты шумною толпой бежали в магазин, что на углу Тверской и Таврической, громко декламируя:
«Я к Таврическому саду,
Перепрыгнул чрез ограду,
А она за мною мчится
И кусает, как волчица...»
Что же, по-моему, окончание летней сессии это весьма уважительный повод, чтоб вместе с тобой праздновала вся улица, да и весь Питер. Тем более что впереди целая пара выходных. И можно пойти к Петропавловской крепости, и наплевать на надпись, что купание там запрещено, и забраться в прохладную воду Невы назло всем. А можно сесть на электричку и отправится в Разлив, и слиться с природой, что называется, по полной.
Но внезапно мысли мои были прерваны. Человек, сидящий за столиком напротив, показался мне знакомым. Что-то хорошее, доброе шевельнулось в груди и в памяти. Поплыли образы детства, школьная пора… Наконец я вспомнил… Вернее, узнал. За камуфляжем бороды и усов, да ещё почти двадцати лет, прошедших со школьного выпускного, с последних белых ночей той, навсегда ушедшей, поры.
- Серёга! – крикнул я, бородатому человеку, сидящему всего в нескольких метрах от меня. Тот поглядел в мою сторону, на мгновение его лицо исказилось в напряжённой гримасе, за доли секунды перерывая в памяти миллионы лиц, когда-либо встречавшихся в жизни. Затем, выбрав из этого множества одно единственное, моё, он идентифицировал его с тем, кричащим типом, за соседним столиком, и вот уже по мохнатой Серёгиной физиономии пробежала счастливая улыбка, точь-в-точь, такая, какая была сейчас и у меня самого.
- Привет! – протянул он восхищённым голосом, всё ещё не веря в возможность нашей встречи. – Ты как тут оказался?
- Да вот, с работы… - Ответил я и, прихватив кофе, перебрался за его столик.
- Так ты работаешь тут рядом?
- Ага.
- А я живу. – Серёжка просто подскочил на месте. – Слушай, что мы тут сидим. Ты не торопишься? Пойдём ко мне. Покажу тебе свои работы. Я ж недавно из тайги приехал!
- Из тайги?! – удивился я. - Что ты там делал?
- Да, как художку окончил, потянуло меня в странствия… - продолжал он, уже ведя меня по Кавалергардской, мимо как попало припаркованных иномарок. – Я, вначале, поехал в Среднюю Азию, писал верблюдов и аксакалов. Потом на Диксон, белую краску изводить. И уже после в Сибирь.
Слушая увлекательный Серёгин рассказ о путешествиях, я не заметил, как мы пришли.
- Добро пожаловать в моё бунгало! – приятель открыл высокую старинную дверь, с тяжелой бронзовой ручкой, и впустил меня в своё жилище.
Квартира настоящего художника встретила меня запахом краски, растворителя и ещё какой-то химической дряни, какой вечно пользуются люди его профессии. Минут через пять к этому запаху добавился ещё аромат кофе, который мой школьный товарищ решил сварить к коньяку, в качестве запивки.
Огромный серый кот вышел из соседней комнаты, чтобы посмотреть, в чём дело, что за шум и почему кто-то мешает его мирному и глубокому сну. Но выяснив, что ничего, из ряда вон выходящего, не происходит, кот прыгнул на стул и начал умываться, будто стараясь наверстать упущенное за время сна, и предсказать гостей, хотя бы, задним числом.
- Это Василий. – представил кота Серёга. – На время моего отсутствия старший по квартире.
- А ты не женат разве? – поинтересовался я.
- Да какое там. – отмахнулся приятель. – С моим-то образом жизни!
Мы расположились на мягком диване, возле окна, в уютной гостиной с белыми стенами, без обоев. Василий, чувствуя застолье, перебрался поближе, и, усевшись на подоконник, стал наблюдать за нашими действиями.
На соседней стене прямо напротив нашего дивана была нарисована дверь. Точно такая же, как и настоящая, ведущая в комнату. Я вспомнил, как Серёга однажды в школе, подражая известному анекдоту, нарисовал муху в классном журнале, и улыбнулся.
- Так пространство раздвигается. – объяснил он, перехватив мой взгляд. – Кажется, будто там, за стеной, не квартира соседей, а целый мир.
- Ну да, мир Шрёденгера. – задумчиво и с иронией произнёс я, пытаясь представить там, за нарисованной дверью, цветущий сад, райских птиц, дворцы, фонтаны, и прочее, что принято представлять в подобных случаях.
- Какого Шрёденгера? – не понимающе переспросил Серёга.
- Так, физик один австрийский. – Начал я, стараясь подбирать более понятные слова. – Чтобы объяснить своим студентам неполноту квантовой механики, он предложил им мысленный эксперимент. Помещаем кота в ящик, где есть пробирка с ядовитым газом и устройство, которое может её открыть с вероятностью в пятьдесят процентов. Но так как ящик закрыт, мы не знаем, сработало ли устройство или нет. Значит для нас кот и жив и мёртв одновременно.
- Вот сволочь! – помрачнев, буркнул себе под нос Серёга.
- Кто? – не понял я.
- Да физик твой. Кота убил.
- Да никого он не убивал. Я ж говорю, эксперимент мыс-лен-ный!
- А-а-а! – Протянул приятель. – Но тогда как кот может быть и живым и мёртвым одновременно.
- Да так! – воскликнул я, входя в раж. – Пока ящик закрыт, мы точно не можем знать, сработало устройство или нет. Потому можно предположить, что кот умер с такой же долей вероятности, как и то, что он жив.
- Пациент скорее жив, чем мёртв! – мультяшечным голосом передразнил Серёга фразу из известного фильма про Буратино. -  Ну, на самом-то деле кот либо жив, либо подох. Просто мы не знаем, как оно там, пока ящик не откроем.
- Так в том то и дело! – я отправил в рот пару прекрасных маринованных маслят, и выпалил засевшую в голове с институтской скамьи формулировку. - Цель эксперимента — показать, что квантовая механика неполна без некоторых правил, которые указывают, при каких условиях происходит коллапс волновой функции, и кот либо становится мёртвым, либо остаётся живым, но перестаёт быть смешением того и другого.
- Слушай, ты где работаешь? – Серёга с удручённым видом посмотрел на меня, и мне показалось, что на его лице появилась какая-то бледность.
- Институт времени и радиации. – виновато произнёс я название своего НИИ.
- Понятно. – вздохнул мой школьный товарищ. – А есть такой институт?
- Ага, есть. – я тоже вздохнул. Серёга протянул мне рюмку коньяка, мы чокнулись.
- За кота. – печально сказал он, опрокидывая в себя Хеннесси и закусывая шпротами. – Ну а какая вам, физикам, польза от кота этого? – Отложив вилку, Серёга напрягся, стараясь вникнуть и понять частицу незнакомого для себя мира.
Я же, разгорячённый любимой темой, был готов объяснять другу основы квантовой механики до тех пор, пока он не поймёт. Потому, я схватил серёгиного кота и сунул его в большой старый портфель, что стоял тут же, у дивана. Кот не сопротивлялся, но сам Серёга попытался помешать моему научному порыву.
- Не надо мучить Васеньку. – Грозно промычал он себе под нос и потянулся за портфелем.
- Да ничего с ним не сделается. – возражал я. – Посидит пару минут в портфеле во имя науки. Это же самое главное.
- Что главное? – Серёга уставился на меня широко по-детски распахнутыми глазами, и даже приоткрыл рот, совсем как ребёнок.
- Поскольку ясно, что кот обязательно должен быть либо живым, либо мёртвым, - начал я объяснение, указывая на портфель, - так как не существует состояния, промежуточного между жизнью и смертью, то означает, что это верно и для атомного ядра. Оно обязательно будет либо распавшимся, либо не распавшимся.
- Почему это нет промежуточного состояния между жизнью и смертью? – осторожно спросил мой приятель, слегка склонив голову на бок. – А как же сон, медитация, гипноз? Да и сама смерть – штука не мгновенная.
- То есть как это не мгновенная? – Тут уже я сам задумался.
- Так тело же умирает не всё сразу. И не всегда. – Серёга загорелся, и отчаянно жестикулируя начал рассказывать. – Вот я когда в Бурятии был, там шаманы говорили, их лама, Итигэлов, он не живой не мёртвый. Семьдесят лет пролежал в могиле, а когда достали, он как будто и не умирал вовсе. Даже разложения нет. Так что твой кот отдыхает.
Серёга налил нам ещё коньяка и протянул мне рюмку.
- И что ты хочешь этим сказать? – спросил я его, пытаясь понять ход серёгиной мысли.
- А то, что дурак он был, твой Шрёдингер. Если смотреть на вещи нормально, то у его кота должно быть не два квантовых состояния, а намного больше. Три, как минимум.
- То есть как? – не понял я.
- А представь себе, что он там, в ящике, не умер, а просто ушёл. – Глаза моего друга вспыхнули ироничным огоньком.
- То есть, как это ушёл? – недоверчиво взглянул я на приятеля.
- А так… встретил там кошку Шрёденгера и ушёл с ней гулять. – ехидно улыбнулся он. – Мы же не можем знать, что там творится в ящике, пока он закрыт. Так?
- Так. – согласился я.
- Ну, так значит, там может твориться всё, что угодно. – Серёга победоносно сверкнул глазами.
- Ты думаешь? – я поглядел на него так, как смотрят на человека, заявившего, что пятнадцать минут назад он летал на Марс.
- Шрёденгер был физик. И смотрел на мир только с точки зрения физика. Но он не видел полной его картины. Потому и сделал ошибочные выводы. А я там, в Бурятии и на Алтае с шаманами общался, такое видел. Так что хватит мучить моего кота. Он тоже человек и жрать хочет.
Решив больше не вести с Серёгой научных бесед, я расстегнул портфель, и замер. Кота в портфеле не оказалось. Чёрная пустота вызывающим абсолютом дразнила моё потрясённое воображение, царствуя в портфеле полновластно и безраздельно.
- Серёга, там его нет. – виновато прошептал я и уставился на друга.
- Кого нет? – не понял он.
- Кота нет. В портфеле.
- А где он? – Серёга перегнулся через стол и сам заглянул в портфель.
- Не знаю.
Некоторое время мы молчали, пытаясь осмыслить произошедшее. Порыв свежего ветра ударил нам в лицо, приводя в чувство. Я поднял глаза и посмотрел в сторону, откуда дул ветер. Нарисованная на стене дверь медленно открывалась.