А я когда-то думал,

Что седые

Не любят,

Не тоскуют,

Не грустят.

Я думал, что седые,

Как святые,

На женщин

И на девушек глядят.

Что кровь седых,

Гудевшая разбойно,

Как речка,

Напоившая луга,

Уже течет

И плавно

И спокойно,

Не подмывая

В страсти берега.

Нет,

У седой реки

Все то же буйство,

Все та же быстрина

И глубина...

О, как меня подводит седина,

Не избавляя

От земного чувства!

***

Была любовь.

Была сомнений смута.

Надежды были.

Молодость была,

Да, молодость была,

Но почему-то

Она большого счастья Не дала.

 

Она ушла,

Но слезы не прольются.

Ушла.

Иди.

И не зови трубя.

Нет, не хочу я

В молодость вернуться,

Вернуться к дням,

Где не было тебя.

 

Елена Прекрасная.

Не верили,

Отмахивались:

Миф!

Но по дворцам,

По стенам, взятым с бою,

Давно доказано,

Что был правдив

Старик Гомер,

Воспевший гибель Трои.

Над нею, павшей,

Вечность протекла,

Землей укрыла

Рухнувшие стены.

Виновных нет.

И все-таки была

Всему виной

Прекрасная Елена.

Неоспоримы

Слезы,

Муки,

Беды,

Неоспорим

И бога Зевса пыл,

Когда торжественно

В купальню Леды

Он, женолюбец,

Лебедем приплыл.

И родилась

Елена всеблагая.

Затмившая

Эгейскую зарю,

Доставшаяся в жены Менелаю,

Суровому спартанскому царю.

Где красота,

Там правота каприза,

А где любовь,

Там бой идет не зря.

Неоспорима

Молодость Париса,

Отнявшего Елену у царя.

Неоспоримо Менелая сердце,

Стучавшее тараном у ворот.

Неоспоримо

Мужество ахейцев,

Поклявшихся

Не постригать бород.

А годы мимо...

Годы мимо, мимо...

В крушении Приамовых дворцов

Неоспоримо все,

Но оспорима

Житейская

Забывчивость бойцов.

Пал Менелай в печали и тоске.

Изъела корабли морская пена.

Состарилась Прекрасная Елена.

Скорбела Пенелопа вдалеке.

За девять лет,

Приученные драться,

Копьем и дротиком вести бои,

Уже ахейцы стали оступаться

О клятвенные бороды свои.

В крови,

В скорбях,

В осадной суете

Они, вослед приплывшие под Трою

За юною, за дивной красотою,

Успели позабыть о красоте.

И мы в бою,

И мы твердыни рушим!

Но, увлекаясь праведной борьбой,

Лишь одного хочу, чтоб наши души

Не отросли Ахейской бородой.

 

***

Как умру,

Мое забудь ты имя.

После ласк

В полночной тишине

С лучшими, чем я...

Да, да, с другими

Говорить не надо обо мне.

 

Жены о мужьях,

Чтоб стыд утишить,

Нежно говорят, других любя.

Мне,

Когда случалось это слышать,

Больно было так,

Как за себя.

 

Если спросят,

Что так мало жил я,

Ты в своем ответе не таи

То, что я страдания чужие

Принимал все время,

Как свои.

 

***

Любил,

Как сон,

Прелестную,

С мечтой

И грустью в облике,

Любил полунебесную,

Стоящую на облаке.

 

Не видел,

Как менялася

С бедою неутешною,

Не видел,

Как спускалася

С небес

На землю грешную.

 

Не тихою,

Не слабою,

Но рано песню спевшую,

Увидел просто бабою,

Уже отяжелевшую.

 

Такая

И встречается,

Такая мне и любится.

Мой вкус

Перемещается

От Рафаэля

К Рубенсу.

 

 Любка-Любочка.

Утром – Любкой,

Ночью – Любочкой...

Отряхнув с души золу,

С виноватою улыбочкой

Проходила по селу.

 

Шла неспешно,

Будто с ведрами,

Выводя за шагом шаг,

И покачивала бедрами

По привычке,

Просто так.

 

Обзывали Любку шлюхою

Злые женщины порой.

Начинали слово буквою

Из алфавита второй.

 

Мужики с недоброй шуточкой

Свой дневной вершили суд.

Шла и знала:

Ночью Любочкой,

Утром Любкой назовут...

 

Шла отпетая, небрежная,

Под лузгу недобрых ляс,

Всю себя, нахально грешную,

Выставляла

Напоказ.

 

Отметая ночи ложные,

На меже вблизи села,

На другие непохожая

Ночь у Любочки была.

 

В играх звездного свечения,

С перепевом петухов

Ночь любви и очищения

Ото всех былых грехов.

 

Ночь, не сделавшая просева,

Ночь, не вспомнившая зла.

Ничего с души не сбросила,

Все с собою понесла.

 

Тихо, полная смирения,

Понесла в рассветный дым

Новое сердцебиение

Рядом,

Рядом со своим.

 

Сын приспел.

Нужны и метрики.

Вот, припав теплом к теплу,

С белым ситцевым конвертиком

Мать ступала по селу.

 

Мать ступала.

В знак прощения

Приподняли старики

Троеперстно, как крещение,

Лаковые козырьки.

 

Мать ступала.

И глумливые

Смолкли бабы у дверей,

Даже самые ревнивые

Стали к Любочке добрей.

 

Эти добрые и дружные

В мальчике

Из доброты

Все простили б,

Даже мужние,

Даже мужние черты...

 

Шла,

Впервые некоримая,

И несла, забывши все,

На судах неоспоримое

Оправдание свое.

 ***

Милая моя, милая, –

Милому вымолить мало.

Какой неземною силою

Ты меня приковала?

 

Милая моя, скрытная,

Кто тебе дал, по грешности,

Эти глаза магнитные

И руки нежнее нежности?

 

Если из них, любимая,

Будет петля устроена,

Сделай, чтоб жизнь моя

Была ее удостоена.

 

Шею мою,

Не спеша,

Сдави

Так, чтоб, слабея силою,

Видел я долго глаза твои,

Губы твои, любимая.

 

Глядя в очи остылые,

Смейся, смейся...

Не бойся!..

Пусть подумают, милая,

Что мы оба смеемся.

 ***

На трамвайной дороге плакат:

«Осторожнее - листопад!»

Опадают

И скверы и рощи,

Мокнут листья

В дождливой тоске.

Что трамваю!

Душе моей проще

Поскользнуться

На желтом листке.

 

Под стальные

Трамвайные оси,

На холодную гладь колеи,

Точно так же вот

Каждую осень

Опадали надежды мои.

 

А по веснам,

Похожим на юность,

Когда солнце

Ласкало и жгло,

Сколько старых надежд

Не вернулось,

Сколько новых надежд

Не пришло!

 

И, тревоги уже

Не скрывая,

Повторяю немножко не в лад

Те слова,

Что прочел из трамвая:

«Осторожно, душа,- листопад!»

 

* * *

Сопротивляясь темной силе,

Ее жестокости тупой,

Мы друг за друга заплатили

Ценою слишком дорогой.

 

Шли,

Не искали, где полегче.

Того, что взяли, не спасли.

Шли долго, и до нашей встречи

Мы юности

Не донесли.

 

Дорога та

Полжизни длилась.

Она такой глухой была,

Что терпеливая наивность

Отстала

И не догнала.

 

В любви попутной

Спозаранку

Забылась где-то чистота,

И горделивую осанку

Сменила

Просто прямота.

 

Бывало,

Что слабели силы,

Когда шагали через боль,

Оглядываясь на могилы

Тех, с кем делили

Хлеб и соль.

 

И все потери,

Все утраты,

Все, что лишь в памяти таю,

Мы жизни отдали в уплату

За позднюю любовь свою.

 

Не говори,

Что отлюбили,

Что сердцу

Время на покой.

Мы друг за друга заплатили

Ценою слишком дорогой.

 ***

Любовь горела,

А не тлела.

И все же, к радости моей,

Не до золы она сгорела,

Но, как береза,

До углей.

 

Она,

Ничем не оградима,

Перемежая страсть и гнев,

Вся изошла огнем и дымом

И вся распалась,

Почернев.

 

Погибла?

Нет.

Вернее прочих

Я знаю цену угольку

И каждый черный уголечек

В душе холодной берегу.

 

В моей душе,

Как в горне грубом,

Небесполезно им лежать.

Лишь только б огонек...

Да губы...

Да губы,

Чтобы подышать.

 

Не гибнут страсти.

Над враньем

Опять смеюсь.

Пусть не лукавят.

Любовь горит

Вторым огнем.

В таком огне

Железо плавят.

***

Отдам народу

Сердце,

Руки,

Но только пусть не говорят,

Что я слуга народа...

Слуги

Всегда с хозяином хитрят...

***

По главной сути

Жизнь проста:

Ее уста...

Его уста...

 

Она проста

По доброй сути,

Пусть только грудь

Прильнет ко груди.

 

Весь смысл ее

И мудр и прост,

Как стебелька

Весенний рост.

 

А кровь солдат?

А боль солдатки?

А стронций

В куще облаков?

 

То всё ошибки,

Всё накладки

И заблуждения

Веков.

 

А жизни суть,

Она проста:

Ее уста,

Его уста...

 

Совесть.

Упадет голова –

Не на плаху, –

На стол упадет,

И уже зашумят,

Загалдят,

Завздыхают:

Дескать, этот устал,

Он уже не дойдет...

Между тем

Голова отдыхает.

 

В темноте головы моей

Тихая всходит луна,

Всходит, светит она,

Как волшебное око.

Вот и ночь сметена,

Вот и жизнь мне видна,

А по ней

Голубая дорога.

 

И по той, голубой,

Как бывало, спешит налегке,

Пыль метя подолом,

Пригибая березки,

Моя мама...

О, мама!–

В мужском пиджаке,

Что когда–то старшой

Посылал ей из Томска.

 

Через тысячи верст,

Через реки, откосы и рвы

Моя мама идет,

Из могилы восставши,

До Москвы,

До косматой моей головы,

Под веселый шумок

На ладони упавшей.

 

Моя мама идет

Приласкать,

Поругать,

Ободрить,

Прошуметь надо мной

Вековыми лесами.

Только мама

Не может уже говорить,

Мама что–то кричит мне

Большими глазами.

 

Что ты, мама?!

Зачем ты надела

Тот старый пиджак?

Ах, не то говорю!

Раз из тьмы непроглядной

Вышла ты,

Значит, делаю что–то не так,

Значит, что–то

Со мною неладно.

 

Счастья нет.

Да и что оно!

Мне бы хватило его,

Порасчетливей будь я

Да будь терпеливей.

Горько мне оттого,

Что еще никого

На земле я

Не сделал счастливей.

 

Никого!

Ни тебя

За большую твою доброту,

И не тех, что любил я

Любовью земною,

И не тех, что несли мне

Свою красоту,

И не ту, что мне стала женою.

 

Никого!

А ведь сердце

Веселое миру я нес

И душой не кривил

И ходил только прямо.

Ну, а если я мир

Не избавил от слез,

Не избавил родных,

То зачем же я,

Мама?..

 

А стихи!..

Что стихи?!

Нынче многие пишут стихи,

Пишут слишком легко,

Пишут слишком уж складно.

Слышишь, мама,

В Сибири поют петухи,

А тебе далеко

Возвращаться обратно.

 

Упадет голова –

Не на плаху, –

На тихую грусть.

И пока отшумят,

Отгалдят,

Отвздыхают –

Нагрущусь,

Настыжусь,

Во весь рост поднимусь,

Отряхнусь

И опять зашагаю!

 

* * *

Я не знаю сам,

Что делаю...

Красота твоя, –

Спроси ее.

Ослепили

Груди белые,

До безумия красивые.

 

Ослепили

Белой жаждою.

Друг от друга

С необидою

Отвернулись,

Будто каждая

Красоте другой

Завидует.

 

Я не знаю сам,

Что делаю...

И, быть может,

Не по праву я

То целую эту, левую.

То целую эту, правую...

***

Я тебя представляю

Поспешно шагающей к дому и

На поклоны отзывчивой.

Голову часто клоня,

Ты кому–то киваешь.

Я знаю, твои все знакомые

Посмелели с тех пор,

Как в столице

Не стало меня.

 

Я тебя представляю

И дома,

Неслышно ступающей,

Представляю за книгой,

Под лампою – в светлом кругу.

Я тебя представляю

Немножко–немножко скучающей,

Но влюбленной в меня

Я представить тебя

Не могу.

***