Tatiana
«СУДЬБА И ВОЛШЕБСТВО»
«Зачем рожден поэтом?
Зачем поэтом рос?
Не торопись с ответом
На этакий вопрос.
Ты и не жди ответа,
И не ищи его.
Призвание поэта –
Судьба и волшебство»......
Лев Озеров
Озеров Лев Адольфович
23.08.1914 — 18.03.1996
Озеров Лев Адольфович — Биография
Лев Адо́льфович О́зеров (настоящая фамилия — Гольдберг; 10 августа 1914, Киев — 18 марта 1996, Москва) — русский поэт и переводчик. Первоначально публиковался под собственным именем Лев Гольдберг, а также литературными псевдонимами Лев Берг и Л. Корнев.
Родился в семье фармацевта Адольфа (Айзика) Григорьевича и Софьи Григорьевны Гольдберг.
В 1934 перебрался в Москву.
Закончил МИФЛИ (1939) и его аспирантуру (1941), защитил кандидатскую диссертацию.
Участник Великой Отечественной войны, военный журналист.
С 1943 г. вся жизнь - Литературный институт, профессор с 1979 г.
Кафедра художественного перевода,
доктор филологических наук.
Такой вот послужной список у Льва Озерова(к комментатору Николаю Озерову отношения не имеет))))
Первая публикация стихов в 1932 г., первая книга издана в 1940 г. Выпустил более 20 прижизненных сборников. Опубликовал множество стихотворных переводов, главным образом с украинского (Т. Шевченко и другие), литовского (К. Борута, А. Венцлова, Э. Межелайтис и другие), идиш (С. Галкин и другие) и других языков народов СССР.
Автор ряда книг и статей о русской и украинской поэзии, в том числе о творчестве Ф. И. Тютчева, А. А. Фета, Пастернака, а также мемуарных очерков, в том числе об А. А. Ахматовой, Н. А. Заболоцком и других.
Статья Озерова «Стихотворения Анны Ахматовой», опубликованная 23 июня 1959 года в «Литературной газете», представляет собой первый отзыв о её поэзии после долгих лет молчания......
Сама Анна Ахматова назвала это Прорывом Блокады)))))
Лев Озеров также много сделал для сохранения творческого наследия и для публикации поэтов своего поколения, погибших на войне или в годы сталинских репрессий, или просто рано умерших (в том числе, Ильи Сельвинского, Александра Кочеткова, Дмитрия Кедрина, Георгия Оболдуева).
Заслуженный деятель культуры Литовской ССР (1980), лауреат премии журнала «Арион» (1994).
Скончался в Москве в 1996 году.....
А ещё были книги о Батюшкове и Баратынском, Тютчеве и Фете, статьи о Пастернаке, Заболоцком, Петровых, Асееве, Ушакове, множество мемуарных очерков и переводов.
Лев Озеров также много сделал для сохранения творческого наследия поэтов своего поколения, погибших на войне или в годы сталинских репрессий, или просто рано умерших (в том числе, Ильи Сельвинского, Александра Кочеткова, Дмитрия Кедрина, Георгия Оболдуева, Михаила Зенкевича).
Он не жалел сил на «проталкивание» книг поэтов, замалчиваемых или забытых.
Это ему принадлежат знаменитые строки:
«Талантам надо помогать,
Бездарности пробьются сами».
А кем сказано, что....
Сегодня москвичи «не акают, не окают, но ахают и охают»?
)))
Чья находка — простейшее, но пронзительное сопоставление:
«Веселый Гоголь на бульваре, Печальный Гоголь во дворе»?
Кем произнесено уже на излёте судьбы: «Боль, что вдох без выдоха, Боль, что вход без выхода»?
Или обращение к нынешнему Питеру:
“Великий город с областной судьбой”?
Все эти крылатые фразы известны, но не каждый знает, кто их создатель.
Лаконично-артистичные, как большинство лирических миниатюр Озерова, многие его поэтические высказывания вошли в наш речевой обиход, стали общим достоянием, превратились в поговорки......
Лев Озеров был первым, кто написал стихи о Бабьем Яре, гораздо раньше Евтушенко.
Еще в сорок четвертом начинающий киевский стихотворец, глядя на наспех присыпанный землей окраинный ров, изрек:
«Я пришел к тебе, Бабий Яр.
Если возраст у горя есть,
Значит, я немыслимо стар,
На столетья считать — не счесть»......
Эта потрясающая поэма была напечатана в 1946 году в журнале «Октябрь» (№ 3).
Ее по понятным причинам многие годы не включали в сборники стихов Льва Озерова.......
Поэт побывал на месте гибели сотни тысяч евреев сразу же после освобождения Киева:
«Я пришел к тебе, Бабий Яр,
Если я с ума не сойду, –
Обрету беспокойный дар –
Мертвецов вызывать в бреду...
… И пружинит земля подо мной.
То ли горбится, то ли корчится.
За молитвенной тишиной
Слышу детское:
– Хлебца хочется!
– Где ты, маленький? Покажись!
Я оглох от боли тупой.
Я ведь тоже мог быть с тобой.
Обнялись бы в последнем сне
И упали б вместе на дно –
Ведь до гроба мучиться мне,
Что не умерли смертью одной…»
А в 90-е годы Лев Озеров создал на основе техники свободного стиха свой известный мемуарный цикл
«Портреты без рам»:
об Ахматовой, Пастернаке, Мейерхольде, Прокофьеве...
Это настоящая краткая литературная (и не только) энциклопедия, в которой нашли воплощение все его таланты: мемуариста, художника, графика, писателя, критика.
И Свидетеля.
Свидетеля эпохи...
Искусный рисовальщик, Озеров дарил свои моментальные наброски и сиюминутные автошаржи друзьям, украшал ими поля рукописей — давняя традиция русских сочинителей.
Шарж на В.Шкловского
Шарж на Н. Асеева))
Юрий Олеша и собственный автопортрет(профиль, где волосы и ухо представляют собой одновременно завитки росписи))))))
Немного стихов Льва Озерова...
ДВАДЦАТЫЕ.....
Листва закипает, как наши двадцатые,
Когда Маяковский с Асеевым в дружестве
Писали стихи о любви и о мужестве,
Неугомонные и угловатые;
Когда Пастернак в бормотаньи восторженном,
Стремительном, миротворяще-встревоженном,
Слагал свои строки и тут же выбрасывал,
Сквозь жизнь пробираясь движением брассовым;
Когда над Есениным рдяными красками
Пылали все зори рязанские истово,
И Хлебников числа свои перелистывал
И впроголодь пел, детворою обласканный.
Листва закипает, как годы начальные,
Уже отдаленные дымкой забвения,
И новые к жизни идут поколения,
Но листья кипят, будто годы те дальние,
Те годы начальные, годы двадцатые:
Мы нищие были...
Мы были богатые!!!!!!!
Сложны, очень сложны отношения автора со своими произведениями.
Порой автору кажется, что он всё-таки «кое-что написал». Подчас же ему сдаётся, что он так ничего и не сумел сделать.
Сознание своего несовершенства -это явление более творческого характера, чем довольство сделанным и самим собою......
Лев Озеров вспоминает:
Я родился в августе 1914 года в Киеве. Писать начал рано, ещё раньше — рисовать и музицировать. Теперь понимаю, что всё главное (впечатлительность, отзывчивость, беспокойство) произошло в начале, в детстве.
Память подсказывает такое. Мне шесть лет, не более. Сижу на полу на тёплой циновке солнечного света, бьющего сквозь окно. Взрослые при мне говорят о своих делах, о мире. Говорят суетно, громко, энергично. Заметив меня, один из них восклицает. «Не надо при нём!» А другой возражает ему: «Он ещё ничего не понимает…»
Это была грубая ошибка взрослых. Кажется, я всё понимал. Может быть, даже целостней и полней, чем позже, во взрослой жизни. Художник в человеке пробуждается рано, очень рано. Он может проявиться поздно (или вовсе не проявиться), но пробуждается и складывается рано. Детство берёт, зрелость отдает....
Мать моя, Софья Григорьевна, наизусть читала стихи и пела их: пушкинские сказки, «Руслана и Людмилу», Лермонтова, Некрасова.
Из её уст я услышал и полюбил поэтическое слово, — оно сказывалось и пелось одновременно.
В раннем детстве я услышал слепого кобзаря, певшего про Байду. До сих пор слышится мне звон его кобзы.
Отец мой, Адольф Григорьевич, водил меня на концерты (помню скрипачей — Эрденко. Сигетти, Полякина).
Мне очень хотелось стать музыкантом. И я начал учиться игре на скрипке — сперва у Я. Б. Гордона, потом у С. К. Каспина. Любил импровизировать и сочинять музыкальные пьесы, не записывая их. Мечтал: научусь и напишу квартет и симфонию.
Мои рисунки детских лет выставлялись, и друзья моих родителей настаивали, чтобы меня отдала в изостудию или художественное училище. Я продолжал рисовать, посещал выставки и музеи Киева, затем Москвы и Ленинграда.
Инфанта Веласкеса и актриса Самари Ренуара стали моими добрыми знакомыми. Они заставляли меня вглядываться в лица моих современников, ещё не запечатленные на полотнах. Как передать их, как изобразить?
Леонардо да Винчи, Моцарт, Пушкин стали для меня идеалами людей и творцов. Я любил всё, в чём проявлялись величие души и отвага доброты.
Рос я в семье неистовых тружеников, часто бедствовавших. Мне пришлось начать работать в 16 лет (Киевский «Арсенал»). Праздников на долю моей семьи выпало досадно мало. Семья была велика.
Война разбросала могилы.......
Первые стихи в детстве сочинил не зная, что это такое — писать стихи. Весенний киевский полдень, дождь, вбегаю с улицы в дом и сразу — к столу. Восторг перед весенним дождём диктовал мне строки.
Гроза и поэзия породнились.
Сперва я устанавливал внешние соответствия в мире, любовался ими и тщился передать их в соответствующих звуках. Потом всё ушло вглубь. Суть привлекала своей беспредельностью......
Свои знания отечественной поэзии всегда считал недостаточными.
Батюшков, Пушкин, Лермонтов, Баратынский, Тютчев, Некрасов, Фет — мои учителя по XIX веху.
Анненский, Блок, Ахматова, Пастернак, Асеев, Сельвинский, Светлов, Ушаков — мои наставники по XX веку.
Стараюсь оплатить счета, выданные мне в юности, — пишу об этих поэтах. Без привязанностей, проходящих через всю жизнь, нет самой жизни.
Мной выпущены книги стихов: «Приднепровье» (1940), «Ливень» (1947), «Признание в любви» (1957). «Светотень» (1961), «Дороги новый поворот» (1965), «Неземное тяготение» (1969), «Осетинская тетрадь» (1972), «Вечерняя почта» (1974), «Далёкая слышимость» (1975). К этому надо добавить две книги избранных стихов, изданные в 1966 и 1974 годах, а также книги в переводах на другие языки.....
САМАРКАНДСКИЙ ТОПОЛЬ
Я видел пожар азиатской луны,
Катящийся диск одичалый.
Я был в окруженье такой тишины,
Что ночь мне казалась началом
Какой-то планеты. Я помню свою
Растерянность в полночи этой.
А тополь стоял у земли на краю,
Как будто царил над планетой.
Мне киевский тополь казался всегда
Среди тополей Гулливером,
А этот вершиной уходит туда,
Где синее кажется серым,
А серое - чёрным и где наугад,
Светила блуждают по ночи.
A листья его - не сказал, шумят
А, как жестяные, грохочут.
1940
Среди желаний славы и покоя,
Здоровья и достатка — есть одно,
Простое, необъятное такое
И с каждым днём моим сопряжено.
Оно куда сильней желанья славы,
Ведь нет его — и славы тоже нет.
Что без него покой?! Одни забавы.
И то на зорьке беспечальных лет.
Желать здоровья? Доброе желанье.
Достатка? Что же, нет позора в том.
Но их назвав, не цель существованья
А только средство к жизни назовём.
Среди страстей, что больше всех в почёте,
Среди желаний, сильных с давних дней,
Оно — желанье быть всегда в работе —
Равно любви, а может, и сильней.
1951
ОТЦУ.....
Ты растил меня,
Ты учил меня,
Для меня так много хорошего
Сделал ты,
Что я теперь не могу
Подыскать имени
Для твоей доброты.
Это душевная сила
Или душевная смелость —
Жить, себя не щадя,
Жить, свой день торопя.
Я вырос и на ноги встал,
И мне бы хотелось
Тебе доказать мою верность-
Но..... нету тебя…
1955
Я не хотел бы умереть весной,
Когда сирень цветёт неудержимо,
Когда в бездонном небе надо мной
Седые льдинки проплывают мимо.
Не нравится мне летом умирать,
Когда кипит листва, и рдеют розы,
И зеленью горит речная гладь,
И мимо щёк, звеня, снуют стрекозы.
Легко ль уйти по осени, когда
Плоды с деревьев тянутся к нам в руки?
Ещё тепло, хотя прошла страда,
И некогда мне думать о разлуке.
Уйти зимой? Что может быть грустней?
Да это было бы и впрямь жестоко:
Родных заставить мёрзнуть и друзей,
К тому же до весны так недалёко…
Много я в жизни переводил и рассматриваю свои переводы как естественное продолжение оригинального творчества. Собственно, мои стихи и переводы — сообщающиеся сосуды, как и мои статьи о поэзии, собранные в нескольких книгах («Работа поэта», «Мастерство и волшебство», «Стих и стиль» и др.); равно как и мои ещё не обнародованные попытки в других жанрах.
Стою на том, что поэт должен вернуть человеку недоданное ему жизнью: воодушевление, радость, чувство новизны. Поэт возвращает человеку ощущение полноты бытия. К постижению смысла его пробивается поэт на протяжении всей жизни.
Как писать? Отвечаю на этот вопрос одновременно с ответом на вопрос: как жить?
Живу стихом, через стих познаю мир и себя. Как санитарные и пожарные машины, стихи идут на красный свет. Идут впереди статей, переводов, работы педагога. Они пишутся только по зову сердца, которое, кстати сказать, и руководит поступками поэта. Мне хотелось быть не столько ярким, сколько полезным. Быть полезным отечеству. Внести свою лепту в изменение такого ещё несовершенного мира. Без этой — пусть наивной — веры в то, что слово может сдвигать горы, писать нельзя. Без веры тяжело и жить и работать...
Если страдает поэт — естественно, привычно. Если страдает его друг современник — недопустимо. Не хочу делать тяжёлым и без того трудный день человека. Так что же — веселить, потешать? Нет. Поэт спешит известить человека, а в его лице все человечество о завтрашней радости и предупредить его о завтрашней опасности. Предчувствие — неотъемлемое свойство художника. Как подтекст рождается из текста, так предчувствие рождается из сильно обострившегося чувства.
Образуясь из впечатлений бытия, поэзия сама в свою очередь становится бытием. Писать стихи, «делать стихи», выстраивать слова мне представляется занятием, которому при усердии можно научиться. Но создавать поэзию — это ваять вторую вселенную, встающую рядом с первой. Имею в виду классику. Это вершины. Работаю, глядя на них, — некоторая гарантия от самоуспокоенности и довольства достигнутым.
Мне кажется, что вижу и чувствую своего читателя. Когда вслух прочитываю написанное мной или размышляю над тем, что сделал за день, за год, за жизнь, я как бы ощущаю читательское одобрение или порицание. Читатель мне представляется интересным и взыскательным собеседником. Мы разговариваем с ним, сидя по обе стороны стола. В руки этого читателя-собеседника я и отдаю свою книгу."
О тебе я хочу думать-думаю о тебе.
О тебе я не хочу думать-думаю о тебе.
О других я хочу думать-думаю о тебе.
Ни о ком я не хочу думать-думаю о тебе....
1964.
Angelina
Музыкальный антракт)
У старика гипертония, а у старухи-диабет...и все-равно-История их Любви
НАДПИСЬ НА КНИГЕ
Лирика. Три звездочки. Это не коньяк.
Это я буланого тороплю коня.
Это я желанную радость тороплю.
- Приходи, побудь со мной, я тебя люблю!
- Помни, помни, помни,- обращаюсь к ней.
С нею нелегко мне, без нее трудней...
Лирика. Любовь моя, вновь живи, дыши!
Вновь душа открыта для другой души.
Это звезды колются, воздух звенит,
Это колокольцы льются в зенит.
Это винограда тугая гроздь,
Это я хозяин, а ты мой гость.
Накормлю, напою, песню спою.
Заходи, пожалуйста, в книгу мою!
1946-1952
К истории стихотворца
Сперва, когда ему лет десять
Предупредят: не куролесить!
А на пороге двадцати
Подскажут: тише! не шути!
А в тридцать буркнут: меток, зорок, -
И в молодых ходить велят.
А дальше: подзатыльник в сорок
И однотомник в пятьдесят.
1963
Вместо речи
Пренебрегая словесами,
Жизнь убеждает нас опять:
Талантам надо помогать,
Бездарности пробьются сами.
1962
.........
Сентябрь
Повсюду пахнет яблоком лежалым,
Сентябрь задумчив: скоро в дальний путь,
И выглядит он августом усталым,
Что захотел от зноя отдохнуть.
Он не похож на осень. Нет, скорее
В нём лето сноп лучей своих зажгло.
И это небо светит, да не греет.
Не греет?
Отчего ж душе тепло?!
1955
***
У старика гипертония,
А у старухи диабет.
Супруги встретились впервые
Тому назад полсотни лет.
На подоконник клал записки
Студентик - не было скромней,
И все соседские модистки
Завидовали молча ей.
Он рано отпустил бородку,
Пенсне держалось на шнурке.
Влюблённые садились в лодку
И долго плыли по реке.
И жизнь прошла, как лодка эта
Под беспокойный шорох вод,
В мельканье тени, в блесках света -
За годом год, за годом год.
Шесть дней труда и день досуга.
Вдвоём - всегда, до гроба впредь.
Им, видно, потерять друг друга
Ещё страшней, чем умереть.
И мне мила их нераздельность -
Она возникла так давно!
И эта цепкость, эта цельность
Двоих, живущих, как одно.
1954
Немо горит в окне огонек,
Звезды немы.
Где мы, когда человек одинок?
Где мы?
Где мы, когда он, уставясь во тьму,
Ищет совета?
Где мы, чтоб вовремя выйти к нему,
Ждущему где-то?
Сколько раз мы с тобою клялись
В чуткости к другу?
Что же ты далью счел эту близь,
Спрятал за спину руку?
Взял да забился в свой уголок,
Пишешь поэмы...
Где мы, когда человек одинок,
Где мы?..
* * *
Старухи с письмами поэтов,
С тетрадками их сочинений,
Поэтов, что глядят с портретов,
Как чудо памятных мгновений.
Старухи — бывшие красотки,
Наяды, леди и лилеи,—
На фоне сада и пролетки,
Беседки и конца аллеи.
Им посвящались мадригалы,
Им жарко целовали руки
Художники и генералы.
И вот теперь они старухи.
Теперь они пенсионерки.
Порой приходится им худо.
Все продано: и этажерки,
И медальоны, и посуда.
Но сбереженные тетради
Стихов, не путая с вещами,
Они народу, чести ради,
Своей России завещали.
1977
* * *
Серости на белом свете нет,
Серость — это ваше нерадение,
Невнимание, усталость лет,
Ваше настроение осеннее.
Где для вас невнятное пятно,—
Для меня цветут долины маково
Все едино, но не все одно,
Все едино, но не одинаково.
1971
* * *
Многословие — род недуга,
А народ изъясняется кратко:
Ищешь друга без недостатка?
Ты рискуешь остаться без друга.
1970
***
Я чувствую, что ты уйдёшь
Погожим полднем или в дождь,
В потёмках или поутру.
Я впопыхах не разберу -
Уходишь ты или пришла.
Но как удар из-за угла,
Как подступивший к горлу нож,
Предчувствие, что ты уйдёшь.
***
Пишу стихотворенье,
На нем остался след —
Клубничное варенье,
Отрада детских лет.
Досталось это благо
Из бабушкиных рук,
И вот хранит бумага
Тот цвет, и вкус, и звук.
Хранит стихотворенье
Ту лиственную тень,
То давнее варенье,
Тот невозвратный день......
...........
Ах, эти менуэты и гавоты!
Ах, эти приседанья, повороты,
И паузы, и вздохи, и подчас
Признанье на ходу: “Люблю я вас”,
“Шалун, оставьте!”, “Нет, моя богиня,
Я не оставлю, и клянусь — отныне
Я раб ваш”, “Не шутите, Никола”,
“Казните, я готов всегда за вами...” Мгла
За окнами, а в зале свечи, свечи,
И женские сияющие плечи,
И этот локоток, что светлячок,
оркестр на хорах. Вальса ветерок,
И ветер у виска. “Готов за вами”.
“Терпите, Никола”... А за словами
Дыханье, смех, духи, глаза, глаза —
Какая дымчатая бирюза.
Ах, эти приседанья, повороты.
Ах, эти менуэты и гавоты...
Прошу тебя, — среди тревог и бед
Давайка ступим в тот летящий след, —
В тот след скользящий, вальсовый, беспечный, —
В наш сумасшедший век бесчеловечный........
Посвящение Шопену.....
Ещё звучит в моих ушах
Седьмого вальса лёгкий шаг.
Как вешний ветерок,
Как трепетанье птичьих крыл,
Как мир, который я открыл
В сплетенье нотных строк.
Ещё звучит тот вальс во мне,
Как облако в голубизне,
Как родничок в траве.
Как сон, что вижу наяву,
Как весть о том, что я живу
С природою в родстве.
(Л. Озеров)
ПОДЗЕМНЫЙ ПЕРЕХОД.....
Лукавый замысел — подземный переход.
Кротовый умысел. Маршруты Алигьери.
Из года в год воинствующий сброд,
не столько уповая на приход,
подсчитывает общие потери.
Кто городил подобный огород?
Безмолвствующий кто повел народ?
Кто проявил завидную прилежность?
Два выхода -и оба в неизбежность,
И два пути надежды в безнадежность.
Безвыходность —
подземный переход......
Могила Поэта.....
В 1943 году Илья Эренбург попросил молодого поэта Льва Озерова (Гольдберга) поехать в только что освобожденный от фашистов Киев и сделать очерк о жертвах Бабьего Яра, где, погибли многие родные, друзья и знакомые Озерова
Написанный им очерк вошел в «Черную книгу» и был переведен на многие иностранные языки.
В марте 1946 года в журнале ''Октябрь'' была опубликована поэма Льва Озерова ''Бабий Яр''.
Я пришел к тебе, Бабий Яр.
Если возраст у горя есть,
Значит, я немыслимо стар,
На столетья считать – не счесть.
Я стою на земле, моля:
Если я не сойду с ума,
То услышу тебя, земля, –
Говори сама.
Как гудит у тебя в груди,
Ничего я не разберу, -
То вода под землей гудит,
Или души легших в Яру.
Я у клёнов прошу: ответьте,
Вы свидетели – поделитесь.
Тишина.
Только ветер –
В листьях.
Я у неба прошу: расскажи
Равнодушное, до обидного…
Жизнь была, будет жизнь,
А на лице твоем ничего не видно.
Может, камни дадут ответ?
Нет…
Тихо.
В пыли слежавшейся – август.
Кляча пасется на дикой травке.
Жует рыжую ветошь.
Может, ты мне ответишь?
А кляча искоса глянула глазом,
Сверкнула белка голубой белизной.
И разом –
Сердце наполнилось тишиной.
И я почувствовал:
Сумерки входят в разум.
И Киев в то утро осеннее –
Передо мной.
***
Сегодня по Львовской идут и идут
Мглисто.
Долго идут. Густо, один к одному
По мостовой,
По красным кленовым листьям,
По сердцу идут моему.
Ручьи вливаются в реку,
Фашисты и полицаи
Стоят у каждого дома, у каждого палисада.
Назад повернуть – не думай,
В сторону не свернуть,
Фашистские автоматчики весь охраняют путь.
А день осенний солнцем насквозь просвечен,
Толпы текут – темные на свету.
Тихо дрожат тополей последние свечи
И в воздухе:
- Где мы? Куда нас ведут?
- Куда нас ведут? Куда нас ведут сегодня?
- Куда? – вопрошают глаза в последней мольбе.
И процессия длинная и безысходная
Идет на похороны к себе.
За улицей Мельника – кочки, заборы и пустошь
И рыжая стенка еврейского кладбища. Стой…
Здесь плиты наставлены смертью хозяйственно густо,
И выход к Бабьему Яру,
Как смерть, простой.
Уже всё понятно. И яма открыта, как омут.
И даль озаряется светом последних минут.
У смерти есть тоже предбанник.
Фашисты по-деловому
Одежду с пришедших снимают и в кучи кладут.
И явь прерывается вдруг еще большею явью:
Тысячи пристальных
Жизнь обнимающих, глаз,
Воздух вечерний,
И небо,
И землю буравя,
Видят все то, что дано нам увидеть
Раз…
И выстрелы, выстрелы, звезды внезапного света,
И брат обнимает последним объятьем сестру…
И юркий эсэсовец лейкой снимает все это.
И залпы.
И тяжкие хрипы, лежащих в Яру.
А люди подходят и падают в яму, как камни…
Дети на женщин и старики на ребят.
И, как пламя, рвущимися к небу руками
За воздух хватаются
И, обессилев, проклятья хрипят.
Девочка снизу: - Не сыпьте землю в глаза мне…
Мальчик: - Чулочки тоже снимать?
И замер,
В последний раз обнимая мать.
А там – мужчин закопали живыми в яму.
Но вдруг из земли показалась рука
И в седых завитках затылок…
Фашист ударил лопатой упрямо.
Земля стала мокрой,
Сровнялась, застыла…
***
Я пришел к тебе, Бабий Яр,
Если возраст у горя есть,
Значит я немыслимо стар,
На столетья считать – не счесть.
Здесь и нынче кости лежат,
Черепа желтеют в пыли,
И земли белеет лишай
Там, где братья мои легли.
Здесь не хочет расти трава,
А песок, как покойник, бел.
Ветер свистнет едва-едва:
Это брат мой там захрипел.
Так легко в этот Яр упасть,
Стоит мне на песок ступить, -
И земля приоткроет пасть,
Старый дед мой попросит пить.
Мой племянник захочет встать,
Он разбудит сестру и мать.
Им захочется руку выпростать,
Хоть минуту у жизни выпросить.
И пружинит земля подо мной:
То ли горбится, то ли корчится.
За молитвенной тишиной
Слышу детское:
- Хлебца хочется.
Где ты, маленький, покажись,
Я оглох от боли тупой.
Я по капле отдам тебе жизнь, -
Я ведь тоже мог быть с тобой.
Обнялись бы в последнем сне
И упали б вместе на дно.
Ведь до гроба мучиться мне,
Что не умерли смертью одной.
Я закрыл на минуту глаза
И прислушался, и тогда
Мне послышались голоса:
- Ты куда захотел? Туда?!
Гневно дернулась борода,
Раздалось из ямы пустой:
- Нет, не надо сюда.
- Ты стоишь? Не идешь?
Постой!
У тебя ли не жизнь впереди?
Ты и наше должен дожить.
Ты отходчив – не отходи.
Ты забывчив – не смей забыть.
И ребенок сказал: - Не забудь –
И сказала мать: - Не прости –
И закрылась земная грудь.
Я стоял не в Яру – на пути.
Он к возмездью ведет, тот путь,
По которому мне идти.
Не забудь…
Не прости…
.......................
Бабий Яр получил всемирную известность как место массовых расстрелов гражданского населения, главным образом евреев, цыган, киевских караимов ,а также советских военнопленных, осуществлённых немецкими оккупационными войсками и украинскими коллаборационистами в 1941 году.
По мнению некоторых исследователей, в Бабьем Яру только евреев было расстреляно около ста пятидесяти тысяч человек (жителей Киева и других городов Украины) ......
Из Бабьего Яра спаслось 29 человек..................
На территории Бабьего Яра находятся несколько памятников, как жертвам Холокоста, так и другим советским гражданам.
До Куренёвской трагедии 1961 года здесь находился один из самых больших в Киеве оврагов — длина около 2,5 км, глубина — свыше 50 м. По его дну протекал одноимённый ручей, взятый в настоящее время в коллектор.
Irina_VТаня, очень мне нравятся твои поэтические странички 
Все они сделаны с большой любовью к ПОЭЗИИ 
СПАСИБО БОЛЬШОЕ за знакомство с интересными поэтами и их произведениями !!!
Тань, у меня тоже иногда глючит комп при загрузке....
Albina Татьяна, большое спасибо!!! 
Понравился твой пост. Понравились стихи!!! 
OksanaNZИ от меня тоже прими огромное спасибо! Мне тоже очень очень ноавятся твои странички!
))
DatotНу вот еще
Играл застенчивый старик,
Приземистый, крепкоголовый.
Я понял: искренность — не крик,
Поэзия — не только слово.
Я слушаю: в моей груди
Шумят и клонятся колосья,
Бормочут сосны и гудит
Земли орган многоголосый.
И, как земля, ревет орган,-
Как будто с Бахом мы шагнули
Вдвоем с вулкана на вулкан
И заблудились в этом гуле.
Дрожит игольчатый собор,
Поют лужайки и поляны,
И прорезает стройный хор
Ребенка голосок стеклянный.
И в гулкий купол голубой
Плывет органа вздох огромный.
Вот он позвал нас за собой,
И мы бежим из наших комнат.
Земных глубин глубокий стон,
И гул разбуженных столетий,
И ровный свет со всех сторон,
И мысль чиста при этом свете.
Здесь все — природы страшный рев
И катанные ядра грома.
Здесь все — ни выкриков, ни слов,
Ни одиночества, ни дома.
Здесь Бах царит, здесь топчет он
Страстишек человечьих мелочь,
Он раздвигает небосклон
И в будущее смотрит смело.
О, если б мне такой размах,
Такая дерзостная сила,
Чтобы, рожденная в стихах,
Она в сердца переходила,
Чтоб люди услыхали в них
Не только силу песнопений,
Но голос будущих, живых,
Еще не живших поколений!..
..............
Две старые актрисы
В буфете станционном,
Отставив мизинчики,
Пьют чай с лимоном.
Пьют чай с лимоном,
С пирожным миндальным
И вслед поездам глядят
Ближним и дальним.
А поезда уходят,
Уходят, как время,
А поезда уходят,
Окнами сверкая.
Две старые актрисы
Вглядываются в темень.
— Который час?— спрашивает первая.
— Уже поздно!— отвечает вторая.
..................
Лев Озеров — Дом на Мойке 66/2
Здесь князь Мещерский, выходя на Мойку,
Мог видеть пролетающую тройку.
И думалось: не с неба снег летит,
А — искрами — летит из-под копыт.
А коренник какой! А пристяжные!
Не на Сенную, а в миры иные
Летят, казалось… Мог увидеть князь
На старых индевелых окнах вязь,
Но он спешит к Исаакию. Погода
Заказана была к началу года
Такая: снег, морозец, тишина.
Конечно, пунш и речь про времена
Грядущие, когда родные внуки
Властям послужат, воинству, науке.
Да, да! Он этот тост произнесет,
Семьдесят первый привечая год.
Он видит золото Адмиралтейства,
И что-то в нем такое от злодейства:
Наверно, не сияла б как игла,
Когда б под нею не клубилась мгла.
«О чем, бишь, я,— подумал князь,— не надо!»
Вздымалась перед князем колоннада.
«Устои сильные…» — подумал он.
Морозцем в этой мысли укреплен.
Пройдет столетье,— князь подумал снова,—
И укрепится давняя основа.
……………….
А впрочем, кто мне скажет?..»
Да! Кто ему скажет?..
..................
Как дальше жить?
Как дальше жить?
Еще пять тысяч строк сложить,
Еще пять тысяч дней служить, —
За новым сроком новый срок,
И сто тревог, и сто дорог…
А дальше, дальше —
Как мне жить?
Из почки в мир пробьется лист,
А осенью под ветра свист
Сорвется он — и в небосклон
Звездой земною вознесен.
Ему лететь, ему кружить.
А мне, а мне —
Как дальше жить?
Как дальше жить,
Когда мой друг,
Ссылаясь лживо на недуг,
На недосып, на недосуг,
Глаза потупив, стороной
Проходит и когда — стеной —
Между подругою и мной
Встает непроходимый быт,
И вырастает холм обид,
И заслоняет от меня
Мою любовь — сиянье дня,
Велит забыть ее, остыть…
Скажите мне — как дальше жить?!
Недолгий срок отпущен мне,
А я хочу успеть вдвойне,
А может быть, еще втройне
Осуществиться, сотворить,
Все силы до конца избыть
И чашу — всю до дна — испить.
Пока я не сгорел в огне,
Мне надо не спеша спешить,
И в суете и в тишине
Я должен многое решить —
Как дальше жить.
Как дальше жить?
........................
Как предам эту боль, эту адову муку злословью!
Сам скажу себе тихо к исходу несносного дня:
Я не только люблю, я борюсь со своею любовью,
Я хочу одолеть ее — одолевает меня.
..................................
Начальный жестокий период любви…
Как хочешь, как можешь его назови,
Но только не мукой и вовсе не сном,—
Скорее бессонницей, морем вверх дном,
Сумятицей, смутой, весенней грозой,
Не новою вехой и не полосой,
А временем года — не пятым — шестым,
Где снега завалы — черемухи дым,
Где сани скрипят — голосят соловьи,
Где свищут метели — долдонят ручьи,
И все говорит тебе: здравствуй, живи!
…Начальный жестокий период любви.
..........................
1
Как ребенок в полной ванне —
Сад в воде стоит по горло.
У него дыханье сперло,
Как у нас при расставанье
С матерью. А небо серо
И разодрано на клочья.
Что ты будешь делать ночью,
Сад, задумчивый не в меру?
Будешь, всхлипывая, слушать
Как, сверкая, до рассвета
Капли улетают с веток,
А кругом — светлей и глуше.
2
Доброй ночи, милый друг,
За окном — ни души,
Только лужи, только луг,
Только липы — хороши.
Воздух терпкий и густой
Сложен из медовых плит,-
Если упадет листок —
До земли не долетит.
В яхонтах, в брильянтах сад —
То ли капельки висят,
То ль кристаллы в воздухе,
То ль мигают звезды.
В сад распахнуто окно,
Усыпительно темно,
Тишина звенит, стрекочет:
Доброй ночи!
..........................
Не с первого взгляда, не с первого взгляда,
А просто молчанье, а просто отрада,
А после — досада, а после — смятенье
И первое пылкое стихотворенье.
Потом — замешательство, робость, признанье,
И вспышка отваги, и — на расстоянье
Не то обожанье, не то упоенье,
И новое пылкое стихотворенье,
А дальше — разлука, бессоница, страхи,
И снова отвага, и охи, и ахи,
И звезды восторга, и гроздь винограда.
Не с первого взгляда, не с первого взгляда.
.............................
Сирень задыхается. Небо набухло.
В утробе его разухабисто бухало.
Везде, как возмездье, гроза назревала,
И мир был подобен ущелью Дарьяла:
Навалы породы, и горы, и годы,
И в трещинах молний — загадка природы,
И груды сирени с веселою злостью
Вверху повторились, плывущие гроздья
Дымящихся туч загорались от молний.
И мир был начального часа безмолвней —
Ни слов, ни названий, ни определений,
Грозы бесновался разгневанный гений,
Сдвигая пространства, смещая понятья.
Ни благословенья ему, ни проклятья,
А — радость природы, разрядка и роздых —
На гроздьях сирени настоянный воздух.
.....................
Услышанный в детстве когда-то мотив,
За мною бредет он, и прост и красив.
Но как повторить его? Я не умею.
Мотив — как издевка над жизнью моею.
Мотив — как молитва бродячей судьбы.
Я слышал его из какой-то избы.
Старуха мне пела, согретая печью,
И песня казалась не песней, а речью.
А речь не запомнилась — смутная речь,
Которую не удалось мне сберечь.
Не помню. В мученье мне это звучанье.
Какое-то скорбное воспоминанье!
Быть может, я думаю, душу смутив,
Во мне прояснится неясный мотив,
Быть может, услышу в последний мой час:
Возник — просиял — вразумил — и погас.
.............................
ВЕТЕР БЕСЦВЕТЕН? ХОЧЕТ ОН В ЛИЦАХ...
Ветер бесцветен? Хочет он в лицах
Весь мир показать изнутри и извне.
Ветер зеленый, если он в листьях,
Ветер багряный, если в огне.
Памяти матери
Я приехал в Осетию через год
После смерти твоей, через век,
Через вечность и через бездну невзгод,
Через множество гор и рек.
Я приехал, чтоб горе избыть
Среди этих снежных вершин.
Как могу избыть, как могу забыть,
Если с ним мы один на один.
Только в дружестве, на миру,
Глубоко в горах — то в тиши,
То на шумном людском пиру
Находил я приют для души.
Не забвение находил,
А причастность к общей судьбе,
И мне слышался шорох орлиных крыл,
Уносящих меня к тебе......
Ну и еще немного-на сон грядущий.....
Озеров Лев Адольфович (1914—1996), русский поэт.
Лирические сборники «Ливень» (1947), «Светотень» (1961), «Земная ось» (1986), «Бездна жизни», «Портреты без...»
Предсказание Поэта....
Сомкнется за кормой вода
И смоет рваный след,
И юные мои года
Вернут мне ярый свет.
И он ударит по глазам
С такою прямотой,
Что я уж не увижу сам
Красы великой той.
Я не увижу той красы,
Не разомкну уста
Наступят не мои часы
И не мои лета......
«Земная ось» (1986)
.....
Посреди раздумий, бреда,
Просьб и жалоб без числа
Мне нужна твоя беседа,
Твой попрек, твоя хула.
Похвала твоя нужна мне,
Все приму – и гром и тишь,
Я взращу зерно на камне,
Если только повелишь......
«Земная ось» (1986).
....................
Чтоб не пугала бездна ночи,
Так нужен малый огонек,
Догадка, светлячок, намек
На то, что в мире одиночеств
Есть связь, и нужно плыть туда,
Где есть душа, где есть дыханье,
И нам мигает в мирозданье
На нас глядящая звезда......
«Земная ось» (1986).
...................
Люблю я сумеречный час.
Его раздумчивость воспета
В стихах не одного поэта.
Он держит полночь про запас.
В вечерний час пришло мне это:
Огонь небес давно б угас
И не блистали б краски лета,
Когда бы не сокрытый в нас
Невидимый источник света.
«Земная ось» (1986)
.................
Как этому апрелю теплоты,
Так миру не хватает доброты,
А чем же возместить ее нехватку,
В конце концов – кого призвать к порядку.
Все виноваты, а виновных нет.
За все, за всех в ответе ты, поэт.
И в этом состоит твое призванье –
Вернуть тепло и дать ему названье.
«Земная ось» (1986)
................
О чем лопочет дерево другому,
Такому же, как и оно, живому?
О чем береза клену говорит?
А что ореху нашептал самшит?
Мы тщимся разгадать хотя бы слово
Лугов и рощ, подлесков и садов,
Но это слово племени иного
И чуждое созвучью наших слов.
Оно дыханье и оно шептанье,
Оно как трепет и оно как стон.
О чем кусты хотят на расстоянье
Другим кустам сказать, для нас, как сон,
НеобЪяснимо, если сон и вещий.
Но чувствую: душой хочу сберечь
То нежный, то суровый, то зловещий
Язык дерев, их потайную речь.
«Земная ось» (1986).
.................
Осенние дубы изжелта-рыжи,
С багрянцем кое- где, и целый день
Они горят застенчиво-бесстыже,
Пока их не уймет ночная тень.
Стволы их узловаты и шершавы,
Они тяжеловесны, как слоны.
Над ними нет ни власти, ни управы,
Они над нами властвовать вольны.
Они листву роняют не без спеси,
Берите, люди, что негоже нам.
Среди долины ровной, как из песни,
Дубы стоят опорой небесам.
«Земная ось» (1986).
Все на Земле. Вершины. Ветви.
Плоды, что вызрели в тепле.
Все на Земле. И эти ветры,
Блуждающие в полумгле.
И даже небо – на Земле.
«Земная ось» (1986).
.................
Люблю я сиреневый цвет,
И складки, и отблески света
На бархате ближних планет.
На травах цветущего лета.
Как будто приходит одна
Волна за другою волною,
Как будто восходит весна
Над синею ширью речною
И свет набегает на тень,
И снова обещано лето,
И вновь закипает сирень
Какого-то гневного цвета.
«Земная ось» (1986).
Размышления Поэта о Времени, о бренности человеческого бытия.
Не то что на твоей руке,
На сыромятном ремешке,
Зовется временем, - не это,
А то, что глубоко в тебе,
В твоей крови, в твоей судьбе,
Его невидимая мета.
В тебе – движение светил,
И шелестенье птичьих крыл,
И океана неуемность.
Тебе с пространством заодно
И чувство времени дано,
Его мгновенная огромность.
Скудеет времени запас,
И дорог день, и дорог час,
И возраста довлеет бремя,
И продолжается рассказ
О времени, вошедшем в нас,
О нас, впечатанных во время.
«Земная ось» (1986)
................
В глубокой ночи
И при свете дня
Приходит мысль,
Ощутима до дрожи:
Все меньше тех,
Кто старше меня,
Все больше тех,
Кто меня моложе......
«Земная ось» (1986)
......................
Растаяла в копытном звоне
Та песнь, которую певал.
Что я успел? Где я бывал?
От лихолетья, от погони
Куда вы проскакали, кони?
Какой остался перевал?
Жизнь на последнем перегоне…
Я жить еще не начинал…
«Земная ось» (1986)
Вскинешься ночью, еще до птиц,
И вдруг поймешь, что жизнь на излете,
Еще будет несколько ярких зарниц,
И несколько чистых мгновений в работе,
И несколько дружески-радостных лиц,
И несколько строф или целых страниц,
Но сердце вконец истомится в заботе
И ринется птицей подстреленной – ниц.....
«Земная ось» (1986)
....................
О, жизнь – великий разводящий.
Я встречами не обделен,
Но чем я старше, тем все чаще
Вступает в действие заслон,
Что отторгает друг от друга
И отдаляет, как стеной,
Меня от дружеского круга
Людей, общавшихся со мной
«Земная ось» (1986).
По обе стороны стола —
Сидим вдвоем,
И тенью боль моя легла
На лбу твоем.
Как ни таись, как ни таи —
Вдвоем всегда,
И на плечи легла мои
Твоя беда........
Год создания: 1964 г.
___keepration_220x220.jpg "foto-1-(convert.io)")
23 августа 1914 года родился Лев Озеров, русский поэт, литературовед, переводчик, мемуарист, исследователь, педагог
Профессор кафедры художественного перевода, доктор филологических наук, Лев Адольфович Озеров (Гольдберг) с 1943 года до последних дней жизни преподавал
в Литературном институте.