По стенам покоев слабо бродили тени - место было совсем заброшено...

Вокруг еще дышали богатством золоченые статуи из черного мрамора священных животных, богов, фрески еще не могли поверить, что безнадежно устарели, династии, что ими воспеты, тихо смотрят сны...

Они дремали в саркофагах, золотых, покрытых драгоценностями, и не ведали больше ни тревог, ни страстей, ни удовольствий; тишина была теперь их единственным собеседником...

И лишь одна не спала, она проснулась, осторожно потягиваясь и медленно пытаясь открыть забинтованные глаза (самая молодая, у нее еще не пропали щеки и даже просвечивался оттенок розовых губ).

Мумия неуверенно сделала шаг вперед - за полтора года той, кем она была при земной жизни, показалось, что она разучилась ходить, и осторожно ступала по убранным покоям...

Вокруг нее - беспорядок - разбросаны оружия, украшения, колонны лениво невидимо прохаживались, глупо гордые, что они - среди этого; мумия внимательно всмотрелась - застывшее продолжение движения, какого она никогда не видела; что-то в этом кроется...

Она постаралась вспомнить, что видела в бесконечных красках сна, пока спала после того, как в один ненастный день при жизни, упала со ступенек дворца (тогда пробежала перед глазами жизнь, скучная, веселая, интересная и нет; потом этого не было никогда, сейчас... нечто изменилось)...

Забинтованные в приятно-светлую ткань, еще свежую руки подтянулись на высокой парапете единственного, теперь тусклого окна, точно в надежде поймать за его гранями разгадку...

Однако привычно за ним была ночь, виднелись пирамиды, отдаленно ползал по дюнам змейками ветер, и ничего более; все, как обычно; и ощущение тайны у мумии медленно вынужденно было уйти в разочарование...

Она снова стала ходить среди более старших, мирно лежавших, глубоко внутри себя... не унывая - она узнает, отчего проснулась. Время незаметно умудрялось идти дальше и близился рассвет...

"Как чудесно, что я смогу снова тебя увидеть!" - подумала мумия и с охотой присела на постели, что была на возвышении у солнечного края дворца - она не забыла, до сих пор любит солнце, золотые ниточки, сплетающиеся, образующие переливающийся занавес, приоткрывающий полог любого мрака, холода и грусти...

Ей было живинкой радости ощутить в этот миг воздушные солнечные капельки на спокойном забинтованном лбу; обруч на голове приветливо откликнулся на них бликом, тот, освобожденный, запрыгал непослушным птенцом Раз повсюду...

Глазами она, тихо улыбаясь, с интересом играла с ним, послушно следовала ими за его искорками - вот он тронул нос статуе Нут, вот притворился мышкой у лапок лениво-царственно сидевшей в застывшей фантазии скульптора черной кошки, тут...

Она опустила глаза и, как беспечный лучик не пробовал щекоча коснутся ее щеки, не поднимала глаз и тихо-грустно вздыхала (мумия безмолвно плакала, жалея, что не может коснуться слезами того источника, что высох)...

Он безразлично все лежал, точно и рад был, что солнце жадно забрало себе его влагу, а возле высохшей его ямы ничком лежала еще одна мумия, скромная, наспех забинтованная и пренебрежительно выброшенная из саркофага, но...

Она не отводила от нее взгляд, ведь осознала - мумия все еще помнит ее, у нее остыли мышцы и рассеялись кости, но не сердце (то был ее любимый, бедный архитектор, все силы сложивший на дворец, где теперь важно лежат другие, богатые мумии и она)...

Он скучает по ней, хочет прийти и быть рядом... Но не умолить мумии солнце прекратить на время играть красотой и уйти в дождь, не оживить ей слезой ручья, чтобы он облегчил страдания...

"Как грустно..." - опустила голову мумия, потом - решительно вскинула ее, хотела сама прийти к пропавшему источнику, все исправить, но... Как тогда, упала (после земной жизни она так и не научилась снова ходить)...

Она с усилием подняла голову и, дотянувшись до кувшина со своим сердцем, что плавало в бальзаме и не теряло потому соков, аккуратно кинула к нему, закрывая глаза и, старательно повернувшись к нему телом, снова застывая...

Мумия... засыпала, думая о нем, о том, как лопнет кувшин, просочится из него бальзам и наполнит пространство высохшего; и он, умерший тоже совсем молодым, добрый и тихий, вспомнит о ней, проснется, как и она, они вместе увидят солнце)...