В 1966 году по воле судьбы мы с Иосифом Кобзоном пересеклись еще один раз, но разговоров о прошлом не затевали. Вместе открывали международный фестиваль «Дружба». Каждую страну-участницу представляли два конкурсанта — мужчина и женщина. От нашей страны утвердили нас. Помпезно и красочно фестиваль начинался в СССР. Трибуны «Лужников» были полны зрителей. Нас очень хорошо принимали, но по условиям конкурса на своей территории артистов не оценивали. Из пяти возможных первых премий я привезла в свою страну четыре.

В Братиславу ехали дружно и весело, средний возраст конкурсантов двадцать пять —тридцать пять лет. В купе тогда разрешали курить. Курили почти все, кроме меня. Мои легкие не переносили табачного дыма, и в какой-то момент мне стало плохо. Я вышла в тамбур... Когда очнулась, надо мной расплывчато обозначилось лицо Лили Ивановой, известной болгарской певицы. У нее было медицинское образование, и до самой больницы в Братиславе она меня сопровождала. У меня оказалось сотрясение мозга — в тамбуре я неудачно упала на край железной ступеньки. Несколько дней перед выступлением лежала в нашей гостинице. Участники конкурса опекали меня. Кобзон по-человечески был очень внимателен: то просто забежит на пару слов, то принесет воды или чаю.

К счастью, в Чехословакии моей конкурсной песней была колыбельная «О, беби, беби». Спасло то, что можно было петь тихо. Первая премия в Чехословакии по этой причине мне особенно дорога. Когда вернулись, «Москонцерт» подал мои документы на звание заслуженной артистки Российской Федерации. Мы с мамой очень радовались.

Андрюша продолжал учиться в музыкальной школе. Ему прочили большое будущее. Уже в десять лет сын

играл с симфоническим оркестром. Я сидела в зрительном зале и почти не видела из-за рояля своего мальчика. Меня переполняла любовь, а он играл себе и играл...

Приблизительно через год я заглянула в «Москонцерт», чтобы узнать, как обстоят дела с моими документами. Там оказался новый директор, некто Зельманов. Слушая меня, он словно делал одолжение. В конце моих объяснений неожиданно вспылил: «От меня-то вы чего хотите? Я вас к званию не представлял, я вас вообще не знаю! Мне плевать, что вы первый международный лауреат. Я вас не слышал и не оценивал. Вас оценивало зарубежное жюри, вот к нему и обращайтесь, а теперь идите отсюда сами знаете куда».

Я обомлела: так по-хамски со мной еще никто не разговаривал и, кроме того,  это было еще и несправедливо. Позднее я узнала, что мои документы прошли все инстанции, а потом пропали. Кто-то не дал им ходу. Но кто и почему, не знаю. Лапин, председатель Гостелерадио, потребовал, чтобы всех евреев и «черненьких» со сцены убрали. Увидев на экране Ободзинского, он сказал:

— Уберите этого Градского!

Ему возразили:

— Это Ободзинский.

— Тем более, — отрезал Лапин, — хватит нам одного еврея — Кобзона.

Не знаю, может, под эту гребенку угодила и я, но моя девичья фамилия — Ремнева, по маме — Алексеева. Правда, волосы... Да, волосы в тот момент были темненькими...

Меня захлестнула обида, и я ушла из «Москонцерта». Думала, что хоть кто-нибудь спросит, почему так поступила. Ведь, как сейчас говорят, я была самым кассовым артистом. Но моего ухода словно ждали. Если спросите, были ли у меня недоброжелатели, честно скажу: «Я их не знаю». Понимаю: все, что произошло в моей последующей судьбе, не обошлось без чьего-то участия, но чьего — не могу понять до сих пор.

Приближался 1968 год. Космонавты пригласили нас с Ольгой Лепешинской и Борисом Бруновым к себе в гости в Звездный городок. Мы провели замечательный вечер. По окончании вечера Юрий Гагарин, прежде чем отвезти меня домой, попросил шофера поехать на Ленинские горы, полюбоваться вечерней Москвой.

 — Вы не возражаете? — спросил он меня.

— Нет, я тоже люблю смотреть на наш город.

— Здесь как будто размыкается пространство, — сказал Гагарин.

Я улыбнулась. Мы говорили обо всем: семье, детях, трудностях, которые возникают на жизненном пути. Было ощущение, что знакомы сто лет. На прощание своим мелким почерком он написал мне номер телефона, и мы договорились созвониться, когда вернусь с гастролей. Но это был наш первый и последний разговор. Двадцать седьмого марта 1968 года Юрий Гагарин погиб...

Вскоре судьба сделала очередной поворот. Когда я ушла из «Москонцерта», спасла Украина — предложили работу в Донецке. «Ну сама посуди, — убеждали меня директор филармонии и первый секретарь обкома партии, — какая тебе разница, где числиться? Жить будешь в Москве. Страна-то у нас одна, и гастрольный график один».

Действительно, один раз в году Фурцева собирала у себя всех директоров филармоний и там проводились своего рода торги: какая филармония посылает своего артиста, какая принимает. Я была тогда на пике популярности, и меня просто «рвали на части».

Проработала в Донецке двенадцать лет, и это были счастливые годы. В России для меня закрыли эфир радио и телевидения. Кто-то попытался сделать так, чтобы о Миансаровой забыли. Мне было всего тридцать семь лет. Поползли слухи, что я уехала в Америку или Израиль, что пою, как Лариса Мондрус, перед ресторанной публикой. Надо сказать, что творческая судьба Мондрус в Германии складывалась очень успешно, совсем не так, как об этом писали в СССР. Я же продолжала жить в Москве и ездила по всему Союзу, но, конечно, отсутствие эфиров сказывалось на популярности. А вот на Украине мои песни звучали и по радио, и по телевидению. Мне дали звание заслуженной артистки Украины и много других почетных наград, сняли документальный фильм-концерт, но самое главное — я нашла там свою музыку. Она началась с Игоря Поклада, очень талантливого композитора. С поэтом Юрием Рыбчинским они создали золотой фонд моего репертуара: «Море», «Глаза на песке», «Забудь», «Дикие гуси», «Первый день любви» — всего не перечислить.

Когда-то Юрочка Саульский, с которым мы были дружны еще по консерватории, сочинил для меня «Черного кота». Мы записали его через полтора часа после того, как я увидела текст и музыку. С тех пор мой «Черный кот» всегда бежал впереди меня. Его судьба чем-то напоминала мою: «Кота» то запрещали (твист есть твист), то разрешали.

На Украине я сделала еще одну попытку стать счастливой. Администратор и звукорежиссер моей музыкальной группы Игорь Хлебников был редким умельцем. Про таких говорят: золотые руки. Мне показалось, что можно попробовать создать семью. Мы стали жить вместе, но я никогда не выходила за него замуж, имея печальный опыт развода с Гариным.

Сначала у нас все хорошо складывалось. Двадцать шестого августа 1971 года появилась на свет доченька — Катюша. Андрею в это время уже исполнилось пятнадцать, как пианист он подавал большие надежды, его выбрали для участия в Международном конкурсе имени Чайковского.

Отношения с моей мамой у нового мужа не ладились, поэтому мы перебрались на Сретенку, в комнату Игоря. Мама не одобряла мой выбор: Хлебников казался ей ненадежным. Очевидно, она разглядела в нем то, с чем мне пришлось столкнуться спустя годы.

Два наших соседа куда-то перебрались, и комната в коммуналке превратилась в трехкомнатную квартиру. С Катюшей мы начали выезжать на гастроли, когда ей едва исполнилось четыре месяца. Самым трудным был первый опыт — в Омске, потом все пошло как по маслу. Со мной и Катюшей ездили мамина сестра Манечка, Игорь или костюмер Люся Дороднова (которая позже стала домработницей у Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова). Дочка своим присутствием вносила особый смысл в то, что я делала. Мне нравилось смотреть, как она, сидя на ковре в гостиничном номере, потрошит мои букеты или плещется у края воды на ялтинском берегу.

Однажды, это было на Северном Кавказе, после концерта я стирала Катюшины ползунки. Памперсы нам тогда и в хороших снах не снились. И вдруг услышала звуки, похожие на падение крупных капель воды. Оглянулась — и увидела в дверном проеме свою девочку. Это были ее шаги, самые первые! Я прижала дочку к себе и расплакалась. Все-таки нет на свете большей радости, чем радость материнства.

А папе нашему такая хлопотная жизнь начала надоедать. В долгие гастрольные поездки он стал просить ездить со мной Люсю или Манечку. У него появилась вторая работа — директор чешского луна-парка. По тем временам дело новое и пользующееся спросом, но на семье случившееся благополучие не сказывалось. Все чаще Игорь становился в разговоре резок. Стал пить. Люди успешно проходят через многие испытания, деньги же проверяют человека на прочность особым образом. В Хлебникове вдруг стала проявляться тяга к властности и распущенности.

Однажды, это было на даче в Пушкино, Игорь поднялся на второй этаж. Он был пьян. Я хотела что-то спросить у него и, передав Катюшу на руки Люсе, стала подниматься по лестнице. Неожиданно он с силой оттолкнул меня, и с приличной высоты я упала так, что мое колено болит и по сию пору. Но тогда с ужасом подумала: если бы Люси не оказалось рядом, я могла бы подниматься по лестнице вместе с Катюшей. От одной мысли об этом кровь моя холодела.

Между нами все чаще возникали стычки. Горько вспоминать, но Игорь стал распускать руки. Однажды Андрей, который все чаще жил с бабушкой, зашел к нам и, увидев меня всю синюю от побоев, заплакал от ужаса. Я не должна была терпеть такое, я знаю...

Точку в отношениях поставила поездка в Кемерово. Это были обычные гастроли. Мы приехали, устроились в гостинице. Игорь по своим администраторским делам остался в городе, а я уехала на выездной концерт. Вернулась поздно. Открываю дверь и ничего не понимаю. Сначала даже показалось, что перепутала номер. Но нет, смотрю — в прихожей мои вещи. В большой комнате шумное веселье, полно посторонних мужчин, женщин. В мою сторону никто даже головы не повернул.

Я прошла в спальню, а там... Хлебников демонстрировал все свои умения. Сначала у меня был шок, а потом я заорала так, что уже через минуту вокруг никого не было: ни в комнате, ни в коридоре, ни в спальне. Всех как ветром сдуло. Я осталась одна — со своим горем, унижением и одиночеством.

О прощении не могло быть и речи. Я вдруг четко увидела, что моя жизнь резко делится на две. Одна, счастливая, проходит на сцене, а другая — нелепая и нескладная — здесь, в быту.

 Через несколько дней я приняла решение о разрыве с Игорем и уходе из Донецкой филармонии. Но согласно астрольному графику, нужно было дать несколько последних концертов в Кисловодске. Отправились туда маленькой командой — скрипач Марк Фельдман, конферансье и мы с Катюшей, которой было уже шесть лет. Думали, что скоро вернемся, а задержались на целых девять месяцев.

Когда жили в Кисловодске, чтобы уберечь Катюшу от выходок Хлебникова (я очень боялась, что он попробует отобрать у меня дочку), мы с Марком расписались.

Знакомство наше было случайным. Во время гастролей в Виннице в 1975 году Марк пришел за кулисы, и уже через несколько минут я поняла, что мы говорим на одном языке. Он был замечательным скрипачом, и в будущем это его умение мне очень пригодилось. В 1979 году во время очередных гастролей в Виннице я уговорила Марка влиться в наш музыкальный ансамбль.

Когда мы возвратились в Москву, Катюша пошла в школу. Моя мамочка была еще жива. Андрей поступил в Московскую консерваторию и почти сразу женился, он всегда все делал решительно, мы даже шутя называли его «мастером поступка». Его избранницей стала девочка немного старше, очень добрая и сердечная. Она оправдывала свое имя — Люба, Любовь. Невестка училась в институте, она из очень хорошей семьи, с правильными советскими традициями. Именно в этой семье у нас родились Тамара Миансарова номер три и ее сестричка Анечка.

Я продолжала ездить на гастроли и после очередного возвращения узнала, что Андрей бросил консерваторию. Спросила:

— Почему?

В ответ услышала невнятное:

— Надоело, нет вдохновения.

Эта фраза меня насторожила, вспомнилась история с отцом Андрея — Эдиком. Я даже обрадовалась, когда сына забрали в армию: оторвется от своей компании, повзрослеет.

Когда Андрей вернулся, стал работать со мной в Донецкой филармонии. Мы начали видеться каждый день, и к своему ужасу я поняла, что мой сын без зазрения совести совершает абсолютно невозможные и непонятные для меня поступки.

Мы давали несколько концертов в городе Волноваха, жили в районной гостинице. Однажды Андрей позвал Марка пообедать в моем номере, я часто на плитке готовила куриные потрошки, в те голодные времена только их и можно было свободно купить на рынке.

Позже Марк рассказывал, что очень удивился предложению Андрея, обычно мой сын избегал общения с ним, но все же согласился. Поели и ушли, а к вечеру я обнаружила, что пропала часть денег. Не хотелось думать, что их взял Андрей, но, с другой стороны, — чужой человек забрал бы все деньги, а свой — немного, чтобы было незаметно. Я не стала разбираться с сыном, не хотелось портить отношения, лишь позже от знакомых узнала, что он завел роман на стороне, тайно жил в номере с некой Мариной из Омска, для того чтобы ее развлекать, конечно, нужны были деньги.

Очень скоро произошла еще одна неприятная история. Мне обещали посодействовать с покупкой машины, но люди оказались непорядочные — взяли деньги и исчезли. Единственное, что у меня осталось ценного из вещей в то время, — серьги и колечко с маленькими бриллиантиками, и вот Андрей предложил: «Мама, давай я их продам, и ты купишь себе машину».

Я сказала об этом Марку, он предупредил:

— Тамара Григорьевна, он вас обманет. Ему деньги на его Марину нужны.

— Если меня сын обманет, не знаю, кому тогда верить.

Не послушала Марка, отдала Андрею драгоценности, и он уехал в Москву. Прошло, наверное, полгода, может, год, Андрей в Донецке так и не появлялся, не звонил и сам к телефону не подходил. Я поехала в Москву и в

метро на станции «Маяковская» случайно встретила сына. Обнимала, целовала, задала множество вопросов про жизнь, а потом спросила про кольцо и сережки:

— Андрей, а что с моими вещами?

— У меня их украли, — спокойно сказал он, не снизойдя до подробностей.

И я опять простила сына.

Очень скоро Андрей развелся с Любочкой и познакомился с женщиной из Тулы Ларисой, по образованию работником сельского клуба. Я удивилась, что уже через несколько недель общения с новой знакомой он начал представлять ее друзьям как зубного врача. Как-то спросила сына: «Скажи мне, пожалуйста, с каких пор культпросветучилище стало выпускать зубных врачей?» Он ничего не ответил.

Как ни больно говорить такие слова, но мой сын к тому времени уже стал законченным эгоистом. Любочке он ничем никогда не помогал, забросил дочек, как в свое время и его отец Эдик.

Андрей подвел и отца. Когда Миансаров-старший получил после смерти своей мамы в наследство довольно приличную сумму, сын тут же выступил с предложением: «Папа, давай я куплю тебе «Жигули», не новые, правда, но в хорошем состоянии». И приобрел их за одиннадцать с половиной тысяч рублей. Машина на следующий же день встала. Эдик нашел продавца: «Сережа, как же так? Ты взял с нас огромные деньги, одиннадцать тысяч, столько новая «Волга» стоит, а машина сломалась!» И услышал правду: «Позвольте, я только пять тысяч взял, разбирайтесь со своим сыном».

После Кисловодска мы пытались как-то устроиться в Москве. Первым делом надо было решить жилищный вопрос. Квартиру на Садовой-Кудринской я разменяла на две. Однокомнатную заняли мама с Манечкой, которая продала свое жилье в Кисловодске. Вырученные от продажи квартиры деньги Манечка отдала Андрею, чтобы он купил клавишные инструменты, без которых его якобы не брали на работу. А мы — я, Марк и Катя — поселились в двухкомнатной на Ордынке.

Стала звонить своим прежним друзьям-приятелям. Позвонила и Иосифу Кобзону. Он объяснил, где они репетируют. Приехала, часа два подождала до конца репетиции, и мы поговорили. Просила как-нибудь помочь вернуться на сцену. Но Иосиф сказал, что не знает, чем помочь: «Тебя забыли». Больше на поклон не ходила.

 В какой-то момент я испытала отчаяние. В «Москонцерте» место для меня нашлось, только вот музыкантов, увы, не было. Тот, кто серьезно работал на сцене, понимает, что значит выступать с дежурными коллективами: сегодня один, завтра другой. В 1983 году объявили всесоюзную тарификацию артистов, то есть необходимо было подтвердить свою квалификацию, в зависимости от нее назначалась концертная ставка. Выходить в такой ситуации на сцену с дежурным коллективом было нелепо и бессмысленно.

 Я стала искать другие возможности, чтобы заработать. Раньше очень любила шить себе концертные платья. Это было моим хобби. И вот наступил момент, когда я взяла свою норковую шубу и распорола ее, чтобы сшить шапочки на продажу. Конечно, я не была специалистом в этой области.

  Меня подучила женщина из мастерской на Кузнецком Мосту. Раньше я делала там заказы, но на сей раз обратилась к специалисту за помощью. Из меня вышел неплохой «подмастерье». Мои шапки очень быстро раскупили.

  Однажды шла по улице и неожиданно встретила свою старинную подругу — Людочку Голуб. Когда-то мы вместе выступали в концертах. Разговорились. Людочка, услышав, что я хочу оставить сцену, только руками всплеснула:

— Как ты можешь? Ты же сильная! Завтра же позвони Курпекову!

— Кому? — переспросила я.

— Юре Курпекову, вы же вместе учились.

— И чем он поможет?

— Юра — заместитель Шауро, заведующего отделом культуры и пропаганды ЦК партии.

Я обомлела:

— Курпеков? И давно он там?

— Точно не помню, но давно.

  На следующий день мы встретились с Юрой — Юрием Константиновичем Курпековым. В консерватории были дружны, часто рядом сидели на занятиях. Он вышел на Старую площадь, чтобы встретить меня. Мы расцеловались. Я рассказывала ему свою историю, а он только качал головой: «Ну почему же ты сразу ко мне не пришла, еще тогда?»

«Милый мой Юрочка, — думалось мне, — если бы знать, где встретишь руку настоящего друга, а где просто

попутчика...»

  Уже через несколько дней мне позвонили из «Москонцерта» и предложили на выбор музыкантов и помещение для репетиций. Говорили: «Тамара Григорьевна, дорогая, ну что же вы не объяснили нам все толком? Мы бы давно решили ваши вопросы». Таким речам я не удивлялась: маски в «Москонцерте» всегда умели менять виртуозно. Вскоре я подтвердила свою тарификацию, мне утвердили репертуар, дали самую высокую концертную ставку, и опять началась московская жизнь. Она была насыщенной, яркой. И счастливой — благодаря Марку.

   Лет через пять после нашего возвращения из Кисловодска, когда я уже стала забывать про стычки с Хлебниковым, он вдруг неожиданно появился. В день моего рождения, пятого марта, в дверь позвонили. Открыв, я увидела на пороге Игоря и его новую жену. Они пришли поздравить меня. Бывший муж при всех встал передо мной на колени и начал просить прощения за беды и огорчения, которые причинил. Я никогда не была человеком злопамятным, поэтому попыталась поднять его, говоря, что давно все простила. Вскоре он умер. Уснул и не проснулся. Такая судьба...

  Восьмого марта 1988 года умерла и моя мамочка. Это случилось неожиданно и страшно. Рано утром позвонила Манечка, просила срочно приехать, сказала, что мама упала и сломала ногу. Перелом был открытым. Мы с Марком приехали через двадцать минут и вошли в комнату вместе с бригадой «скорой помощи». Мама лежала на полу без движения в луже крови. Врачи достали какую-то механическую конструкцию и стали впихивать в эти тиски мамину искалеченную ногу. Я пыталась вмешаться, боясь за ее сердце: мама только-только перенесла инфаркт. В результате меня увели на кухню и попросили не мешать. Через несколько минут мы услышали раздавшийся с лестничной клетки почти нечеловеческий вопль. Когда мы с Марком выскочили из квартиры, двери лифта уже закрылись, мы побежали вниз. Марк успел проскочить в машину «скорой». Когда через час я добралась до Сокольнической больницы, навстречу мне вышел доктор и сказал, что мамы больше нет, она умерла от болевого шока. Я захлебнулась отчаянием: «Прости меня, хорошая, родная моя! Прости и спасибо! Спасибо от каждой моей клеточки, каждого мига сознания. Пусть земля тебе будет пухом».

  Стыдно говорить, но Андрей даже на похороны не пришел, сказал, что был на гастролях. Когда мама умерла, сын уговорил Манечку переехать к нему в четырехкомнатную коммунальную квартиру в Кунцево, в которой он остался после развода с Любой и где занимал две комнаты, а своих соседей переселил в квартиру Манечки. Естественно, в таком случае Андрей просто обязан был ухаживать за старушкой. Но когда Манечка заболела и не смогла вставать с постели, это пришлось делать мне: убирать, кормить, белье менять. Я отказалась от сцены, перестала гастролировать, оставила себе только работу преподавателя вокала в ГИТИСе. Практически каждый день ездила с Ордынки в Кунцево. Когда Манечку положили в больницу, звонила сыну: «Андрей, приезжай, твоя бабушка умирает». Но он так у нее и не побывал.

И мне приходилось лежать в больницах, сын тоже ни разу не навестил. А в последний раз вообще оставил Марку новый номер своего мобильного телефона и сказал: мол, если что с ней случится — тогда звони.

Окончательный разлад в наши отношения с сыном внес квартирный вопрос. Катя подросла, и Марк, он всегда очень заботливо относился к моей дочери, подсказал:

— Тамара, надо подумать о жилье для девочки. У нас прекрасная квартира, но она двухкомнатная, а Кате надо устраивать судьбу.

— Ты прав, у меня есть зимняя дача, продам ее. Место хорошее: Пушкино, тридцать два километра от Москвы, четырнадцать соток, два этажа, АГВ, ванная, туалет, прямой московский телефон. Думаю, получу тысяч двадцать пять.

Сказала сыну, что собираюсь продать дачу и купить Кате кооператив. Андрей тут же предложил:

— Мама, зачем терять дачу? Оформи на меня дарственную, а я заплачу тебе пятнадцать тысяч.

— Андрей, не подведи, мне Кате больше нечего дать.

— Слово даю. Разве я могу обмануть сестру? Я стал другим человеком.

Мне хотелось угодить обоим детям, и я оформила документы на Андрея. И что в результате? Сын и копейки не отдал. По сей день кормит меня обещаниями. А на моей даче с тех пор живет мать Ларисы. Для Кати и нас с Марком места там нет. Знакомые, на глазах у которых все происходило, просто в ужасе от этой истории.

Когда стало ясно, что денег за дачу нам от Андрея не дождаться, мы с Марком обменяли квартиру на Ордынке на две двухкомнатные «хрущобы» недалеко от Шаболовки — для нас и дочери.

Каждый раз, когда я думаю о своей Катюше, мое сердце плачет. В детстве она была необыкновенной девочкой: очень красивой, веселенькой, выдумщицей. Я до сих пор храню ее тетрадки со стихами. Дочка обладала удивительной врожденной пластичностью. Училась во Всесоюзной творческой мастерской эстрадного искусства, в свое время ее оканчивали Леонтьев, Великанова, потом работала в «Москонцерте».

После того как Катя стала жить отдельно, она вышла замуж за своего ровесника Женю, тоже музыканта. Дом дочки пошел на снос, и ей дали квартиру на «Автозаводской». Но вскоре случилось страшное горе: Женю убили. Он вышел покурить на лестничную площадку, а там пьяная драка — его побили, Женя упал и ударился головой о ступеньку. Катя вызвала «скорую», но спасти Женю было невозможно, через несколько дней он умер в больнице.

Дочку эта трагедия подкосила, она потеряла всякий интерес к работе, к людям, стала затворницей, днем спала, а ночью выходила гулять с собакой, боксером Джессикой. И одно несчастье повлекло за собой другое. Во время такой прогулки ее прямо на тротуаре сбила машина. Рядом префектура, милиция, жилые дома, а Катя лежала беспомощная на асфальте, пока кто-то не обратил внимание, что на дороге сидит брошенная собака с поводком. Тут увидели и мою доченьку, она была в сознании, но еле говорила, только и могла произнести: «Позвоните родителям», — кроме нас у нее не было ни одного близкого человека.

Нам с Марком сообщили о несчастье, и мы буквально через несколько минут были на месте. Катю уже увезли на «скорой». Трудно представить, что я пережила, увидев на асфальте кровь моей доченьки.

В больнице Кате сделали пять очень сложных операций: челюстно-лицевые, на позвоночнике. Врачи извинялись передо мной, что не могут вернуть ей симметрию лица и тела и что теперь она на всю жизнь останется обезображенной и с укороченной ногой, а ведь это трагедия для женщины, да еще артистки.

Гибель Жени, страшные травмы — разве моя добрая хорошая девочка заслужила такую судьбу? Я молилась, чтобы Бог дал ей силы сохранить хоть

крошечную каплю оптимизма, но безуспешно, Катя так и не вышла из тяжелейшей депрессии. Мы с Марком не можем помочь дочке деньгами, живем на две пенсии, но едой ее обеспечиваем.

Я очень надеялась, что сын поможет сестре, однако сердце его не дрогнуло. Как объяснить такое отношение Андрея к Кате и ко мне? Не знаю. Как можно забыть о матери? Сам Андрей ни за что не позвонит, не зайдет в гости. Всегда звоню ему сама или прошу Марка включить скайп. Только благодаря мужу я могу увидеть лицо сына, а он еще утверждает, что Марк отгородил меня от близких, не дает общаться! Что чуть ли не распродает мои награды! Да вот же они, все здесь. Я люблю своих детей и всегда буду любить. За Андрея мне стыдно, но надеюсь: придет время, он осознает свои грехи и покается. Вернется душой ко мне и Кате.

Не знаю, как бы я жила без Марка. Иногда кажется, что его мне послала судьба во искупление всех моих несчастий. Мы вместе прожили дружную и достаточно яркую жизнь. В этом году нашему союзу тридцать три года — хорошее число.

Девятого февраля 2004 года заложили мою звезду у концертного зала «Россия». Я шла по красной дорожке Площади звезд среди огней фейерверков, а на огромном экране страница за страницей «перелистывалась» моя жизнь... Все в моей судьбе как будто бы случилось. Правда, лет уже немало. Весной исполнится восемьдесят два, сил уже поубавилось, но я, несмотря на все тяготы, благодарна каждому прожитому дню. Ведь тогда, в июне 1941 года, я могла оказаться одной из сотен погибших под бомбами или повешенных фашистами.

Но я жива и по-прежнему с восторгом встречаю

на рассвете огненный шар, поднимающийся из-за горизонта:

«Пусть всегда будет Солнце!»

Именно этот ролик, а особенно комментарии авторитетного жюри побудили к поиску материала о Тамаре Миансаровой. И мы имеем возможность узнать о нелёгкой судьбе и творчестве этой замечательной певицы благодаря журналу 7 дней.ру

Приятного просмотра!!!

Виктор, спасибо!

Мда... вот это судьба! Трудно представить...

01

02

03

04

Класс при консерватории в Минске.В верхнем ряду справа-Нелли Богуславская

06

На скрипке-Майкл Джексон

08

  Немного о ваших с Людмилой Антологиях.....сейчас случайно увидела.....

Спасибо, Виктор, за замечательный  ваш , не побоюсь этого слова, ТРУД:)И если злыдни -клоУны обнулили все  ваши Антологии, это еще не повод грустить-нам эти Антологии нравятся!!!

А вот что нам эти клоУны могут предложить-это еще большой вопрос... (ну разве что тупо скопировать из Сети что-то с ошибками)......на такой труд, как  ваш, они неспособны-ума и знаний не хватит-увы..... 

За Миансарову спасибо-замечательное получилось повествование- каллиграфически грамотное(ты же не просишь исправлять ошибки  из скопированного  в Сети-сам исправишь, если потребуется))))))) .....и очень интересное!  

СПАСИБО!!:)    

Tatiana пишет:

 За Миансарову спасибо-замечательное получилось повествование- каллиграфически грамотное(ты же не просишь исправлять ошибки  из скопированного  в Сети-сам исправишь, если потребуется))))))) .....и очень интересное!  

 Тань, так это я готовое слямзил. О чём честно и написал.

А насчёт обнулений...если старым гомосекам нечем заняться-пусть тешатся. Раз больше ни на что не способны. Пусть рукоблудствуют. :)

Я знаю твою ГРАМОТНОСТЬ, Виктор.В этом тебе не откажешь.Можно тащить сюда все подряд из Сети, а можно и к этому подойти творчески и что-то добавить свое(без грамматических ошибок)-а на это не все способны)))))  

В общем, все очень понравилось. Прочла с большим интересом.Много нового открыла для себя , читая  о Миансаровой- этой замечательной  исполнительнице нашего прекрасного РЕТРО

Черный кот-забыли...ну как же без него, без черного котика.....

Tatiana пишет:

Черный кот-забыли...ну как же без него, без черного котика.....

   БЛЭККОТЭ был в третьем посте :) 

Витя, спасибо тебе большое, очень интересный получился пост. И такие разные эмоции испытываешь, читая повесть её жизни. Восхищение ею как певицей, подарившей нам столько замечательно исполненных песен, и глубокое сочувствие ей как матери, имеющей такого неблагодарного сына. 

Одна из самых любимых у Миансаровой. Не проверяю, было ли тут...некогда.

Было-уберу вечером, не было тут-послушаем в сотый раз

Спасибо!!  

 

Тамара Миансарова