Albina Януш Корчак.
Счастье придет по следам грядущих поколений, которые научатся не забывать собственное детство.
Януш Корчак.
22 июля родился человек, посвятивший и отдавший свою жизнь детям. Януш Корчак - имя известного польского педагога, писателя и врача.
Януш Корчак - всемирно известное имя - псевдоним, под которым этот человек вошел в историю и которое он взял себе только для того, чтобы подписывать им свои литературные произведения.
Настоящим именем Януша Корчака было Эрш Хенрик Гольдшмит.
Будущий великий педагог родился в 1878 году в Варшаве, в Царстве Польском (Российская империя), в семье адвоката Юзефа Гольдшмидта. В отличие от многих других еврейских семей, Гольдшмидты не так сильно держались за национальные корни, поэтому родившийся мальчик получил еще и польское имя - Хенрик.
Будущий педагог учился в престижной русской гимназии, отличавшейся очень строгой дисциплиной. Суровость школьной жизни дополнилась для Хенрика проблемами дома - когда ему было 11, у его отца проявилось психическое расстройство. И с пятнадцать лет мальчик был вынужден нарушать принятые в гимназии правила, сбегать с уроков, чтобы подрабатывать репетиторством и помогать оплачивать лечение своему отцу. У Хенрика проявился педагогический талант - к ученикам, которые были немногим младше его, он находил особой подход. Сказкой, разговором, он умел подать скучный школьный предмет так, будто ничего интереснее в мире не существует. От тяжести жизни Хенрик спасался чтением и стихосложением, интересовался литературой, с детства хотел стать писателем. Работа не помешала ему успешно окончить школу.
В 18 лет Хенрик опубликовал первую статью по проблемам педагогики. Редактор еженедельника, опубликовавший статью, был так восхищен его талантом, что доверил Хенрику вести колонку в издании.
После смерти отца Хенрик решил, что прокормить родных ему поможет медицина, и поступил на медицинский факультет Варшавского университета. Сначала ему хотелось стать детским врачом, однако, побывав во время практики в детских приютах и в больницах, где лечились сироты, он стал больше склоняться к тому, чтобы стать воспитателем и растить детей, потерявших родителей и чувствовавших себя никому не нужными.
Параллельно с учебой на медицинском факультете Хенрик Гольдшмит посещал занятия в так называемом Летучем университете - подпольном учебном заведении, в котором тайно читались лекции по польской истории и другим предметам без какой-либо цензуры.
И писать он не бросил. Больше того, написал пьесу под названием «Каким путем?» о сумасшедшем, губящем свою семью. Здесь явно сказались личные переживания, вызванные историей отца. Пьесу Хенрик выставил на конкурс, подписавшись псевдонимом Януш Корчак.
Молодой человек оказался успешен сразу в трех ипостасях - он талантливый педагог и писатель, и в этих двух своих сферах деятельности он известен как Януш Корчак, а в медицине он успешный врач Хенрик Гольдшмидт.
23 марта 1905 года получил диплом врача. В 1905 году качестве военного врача Хенрик Гольдшмидт принимал участие в Русско-японской войне. На фронте он не только лечил раненых, но и помогал взрослым людям преодолевать ужасы войны, отвлекая их светлыми историями и сказками.
После войны Хенрик вернулся в Польшу и продолжил медицинскую практику. Писательская популярность его была велика.
В 1907-1908 годах Хенрик Гольдшмидт отправляется сначала в Берлин, а затем во Францию и Англию. Он изучает педагогику, бывает в детских приютах, чтобы увидеть «изнутри», как в них все устроено. Стажировки проходят за его счет.
В 1910 году Хенрик Гольдшмидт принимает важнейшее решение - он прекращает медицинскую практику и в 1911 году открывает в Варшаве «Дом сирот», детский дом для еврейских детей, в котором стал применять новые методы воспитания - более мягкие, чем в то время было принято во всем мире, более уважительные по отношению к личности ребенка. Но при этом и достаточно строгие: уважение к воспитанникам не только не означало, что их баловали и что они росли в «тепличных» условиях - наоборот, отношение к ребенку, как к личности, подразумевало, что он должен нести ответственность за свои поступки и точно так же уважать воспитателей и остальных детей.
Заниматься еврейскими сиротами Корчак стал неслучайно - в Польше, пропитанной духом антисемитизма, положение именно этих детей было наиболее тяжелым.
Фотография примерно 1930 года
К тому времени Януш Корчак уже более десяти лет писал книги и широкой публике был больше известен, как литератор, а не как глава детдома. Позже стали выходить и его научные труды по педагогике. Коллеги часто относились к ним неодобрительно - многие идеи Корчака в те годы казались странными и не применимыми на практике.
Благодаря своей известности и популярности, Корчаку удалось привлечь помощь меценатов для строительства своего «Дома». В 1912 году стройка была завершена. Это было уникальное четырехэтажное здание, в котором все устроено для нужд детей, для их воспитания и обучения.
Детский дом Корчака. Продолжает действовать по сей день
Корчак и его помощница и соратница Стефания Вильчинская в первый год деятельности приюта работали по 16-18 часов в день. Приходилось с трудом преодолеть уличные привычки вчерашних беспризорников, работать с учителями, не готовыми к таким ученикам.
Януш Корчак и его соратница Стефания Вильчинская
Практика показывала, что воспитательные методы Януша Корчака дают прекрасные результаты. Его выросшие и покинувшие детский дом воспитанники самой своей жизнью ломали стереотип о том, что «детдома растят преступников» - все они устраивались на работу, жили обычной жизнью и заводили семьи. И на самом деле в этом не было ничего удивительного, ведь в детском доме их с ранних лет приучали к ответственности и готовили к взрослой жизни. Многие благотворители были готовы помогать учреждению Корчака финансами, но он принимал помощь только от тех, кто был согласен не вмешиваться во внутренние дела детдома.
Во главу угла Януш Корчак ставил нравственное воспитание. Его приют одним из первых использовал элементы детского самоуправления. По мнению педагога, приют - это справедливая община, где юные граждане создают собственный парламент, суд и газету. В процессе общего труда они учатся взаимопомощи и справедливости, развивают в себе чувство ответственности.
С началом Первой Мировой войны Януш Корчак вновь оказался на фронте в качестве военного врача, работал в полевом госпитале.
Среди ужасов войны он начал писать один из своих главных трудов – книгу «Как любить ребенка». Главная мысль, которую выразил педагог в работе - вы не любите ребенка своего или чужого, если не видите в нем самостоятельную личность, обладающую правом вырасти и стать таким, каким ему уготовано судьбой.
Детским домом во время его отсутствия руководила его ближайшая помощница Стефания Вильчинская.
После окончания Первой Мировой войны Корчак оказался в рядах армии независимой Польши, перенес тиф, от которого едва не умер, и лишь по окончании советско-польской войны вернулся в свой «Дом сирот».
Януш Корчак. «Дом сирот». 1920-28 годы
Вернувшись с войны, он продолжил свою основную работу. Кроме того, Корчак продолжал экспериментировать - основал газету «Малое обозрение». Она предназначалась для детей, репортерами были дети и многие материалы в нее писали его воспитанники. Те, кто не умел писать, могли прийти в редакцию и рассказать репортеру о том, что их волновало. Сам Корчак писал статьи по педагогике в разные специализированные журналы и читал лекции на педагогических факультетах и курсах, стараясь как можно шире делиться своим опытом с коллегами.
С оркестром дома сирот. 1930 год.
Его методику перенял другой варшавский интернат «Наш дом» (на Белянах) - детский дом для польских детей -, сотрудники которого не раз обращались к Янушу за помощью.
Все эти педагогические проекты, новые книги достигались неимоверным трудом. Приют зависел от помощи меценатов, а их становилось все меньше из-за экономических проблем. Антисемитизм в Польше становился все более серьезной проблемой.
Автор книги «Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака» Бетти Джин Лифтон (США) пишет, что Корчак с юмором говорил о своем Доме Сирот: «Другие приюты плодят преступников, наш же плодит коммунистов». За этой шуткой скрывалась его озабоченность тем, что ряд выпускников Дома Сирот участвовал в деятельности находившейся в подполье Коммунистической партии Польши. Сам же Корчак был скептически настроен по отношению к коммунистическим идеям. Он сказал однажды: «Я уважаю эту идею, но это как чистая дождевая вода. Когда она проливается на землю, то загрязняется». Он говорил, что при революциях, как и всегда, выигрывают ловкие и хитрые, тогда как наивные и легковерные остаются ни с чем, а революционные программы - это комбинация безумия, насилия и дерзости, связанной с неуважением к человеческому достоинству.
В Варшаве Корчак вел радиопередачу о педагогике под псевдонимом Старый Доктор. К середине 30-х его приют считался успешной новаторской педагогической системой, книги были известны в мире, однако в Польше многие считали, что еврей не должен учить, как воспитывать детей.
В феврале 1937 года антисемитские настроения в Польше достигли своего пика. Радиопередачу закрыли. Корчак понимал, что надо уезжать, однако перевести приют в Палестину было делом непростым, хотя там и жили к тому времени уже многие бывшие воспитанники педагога. Но главное - Януш Корчак не был готов отказаться от своей Родины - Польши.
А потом началась Вторая мировая война.
1 сентября 1939 года Германия вторглась в Польшу. Януш Корчак рвался на фронт, но получил отказ по возрасту. Как врач, он спасал раненых во время бомбардировок, его воспитанники тушили на крышах зажигательные бомбы.
Когда фашисты вошли в Варшаву, для Януша Корчака началась новая борьба – борьба за жизни своих воспитанников. Для нацистов дети евреев были даже не людьми второго сорта, а отбросами, подлежавшими уничтожению. «Дом сирот» со всеми его воспитанниками перевели в варшавское гетто, и хотя воспитателям разрешили покинуть его, ни один из них не оставил своих подопечных. Несмотря на то, что те меценаты, которые раньше помогали Корчаку и его воспитанникам, эмигрировали, доктор Корчак постарался сделать так, чтобы в детдоме, по возможности, ничего не менялось: и дети, и взрослые стали вести в гетто такую же жизнь, как и раньше. Речь шла об элементарном выживании детей, поскольку даже продуктов катастрофически не хватало. Одежду дети научились шить сами. Воспитанники учились и занимались разными делами, воспитатели заботились о них и следили за порядком…
Летом 1940 года, в условиях немецкой оккупации, Корчаку удалось невозможное – он вывез детей в летний лагерь, где они могли хоть на время забыть о творящихся вокруг ужасах.
Однако осенью того же года даже авторитет старого педагога не помог ему предотвратить переселение его маленьких воспитанников в Варшавское гетто. Более того, сам Корчак оказался в тюрьме и провел провел там месяц. Смелый, но наивный педагог попытался пожаловаться немецким властям на действия солдат, отобравших при въезде в гетто повозку с картошкой, предназначенную для питания детей. Разгневанные гитлеровцы припомнили ему и то, что он, в нарушение нацистского закона, не носил обязательную для всех евреев повязку со звездой Давида.
Постепенно фашисты начали уничтожать обитателей Варшавского гетто. Страницы дневника, который вел Януш Корчак, запечатлели нарастающий ужас происходящего.
Но даже в этих условиях педагог продолжал учить, лечить, воспитывать детей, который фактически уже были обречены. Более того, приют доктора Корчака ставил детские спектакли, что кажется совершенно немыслимым, с учетом того, что его воспитанники от перенесенных страданий еле держались на ногах.
В июле 1942 года Педагог, чтобы спасти подопечных, предложил на базе приюта организовать фабрику по пошиву военной формы, тем самым доказывая, что дети могут быть полезны оккупантам.
И так продолжалось до 6 августа 1942 года, когда 192 ребенка из приюта Корчака были направлены в «лагерь смерти» Треблинка...
Памятник «Януш Корчак с детьми» в Иерусалиме
Ранним утром «Дом сирот» в полном составе вместе с еще несколькими группами взрослых обитателей гетто вывели во двор и стали по очереди переводить на вокзал. Корчаку и остальным воспитателям предложили остаться в гетто, но никто из них не согласился бросить своих воспитанников. Глава детского дома сказал детям, что их перевозят из Варшавы в деревню, и когда их разделили на две колонны, пошел на вокзал впереди одной из них, взяв двух младших детей за руки. Вторую колонну точно так же повела Стефания Вильчинская.
Последняя запись из «Дневника» Корчака: «Последний год, последний месяц или час. Хотелось бы умирать, сохраняя присутствие духа и в полном сознании. Не знаю, что бы я сказал детям на прощание. Хотелось бы только сказать: сами избирайте свой путь. Я никому не желаю зла. Не умею. Не знаю, как это делается. 5 августа 1942 года».
Шествие Корчака и детей к поезду смерти стало известным всему миру. Он выстроил детей в четвёрки и пошёл во главе колонны, держа на руках больную девочку, которая не могла ходить. Отряд детей нёс знамя короля Матиуша Первого, героя книг Корчака - золотой клевер на зелёном фоне.
«Они шли по улицам Варшавы вслед за своим Старым доктором, шли без слез, и над ними развевалось зеленое знамя короля Матиуша. Знамя надежды».
Во время шествия на станцию дети пели. Доктор не мог позволить, чтобы они догадались, что происходит, не хотел, чтобы они боялись смерти.
Педагогический авторитет Януша Корчака был столь велик, что в момент погрузки в вагон к нему подошел один из немецких офицеров, протянув лист бумаги. Всемирно известному педагогу-новатору гитлеровцы дарили жизнь. Однако Старый Доктор не оставил своих воспитанников в самый страшный час их жизни.
A чeрез несколькo дней, в концлагеpе Tрeблинка, Корчaк, вместе со своими дeтьми, вошел в газoвую камeру. По дороге к смерти Корчак деpжал на рукаx двух самых маленьких деток и расскaзывал cказку ничего не подозревающим малышам.
На месте смерти Корчака в Треблинке стоит большой камень. На нем короткая надпись: «Януш Корчак и дети».
сеть...
«Расскажите сказку, доктор»
Режиссер Аида Зябликова.
По мотивам повести Януша Корчака "Король Матиуш Первый".
Сценарий Виктор Славкин.
Художник Геннадий Смолянов.
Оператор Константин Инешин.
Композитор Михаил Меерович.
Кукольный мультфильм в трех частях «Расскажите сказку, доктор» (ТО Экран, 1988 год) имеет две сюжетных линии, одна из которых посвящена гибели Корчака и его воспитанников, а другая представляет собой рассказываемую Доктором (то есть Корчаком) сказку о короле Матиуше. По сравнению с дилогией Корчака, линия короля Матиуша сокращена: после начала реформ он со своими сподвижниками гибнет в результате взрыва, устроенного теряющими власть министрами.
Можно ничего не знaть о Януше Корчаке. Но прочесть эти 10 заповедeй, pекомендoвaнных этим потрясaющим человекoм для воcпитaния детeй, нужно:
1. Нe жди, чтo твой рeбенок бyдет таким, как ты или таким, кaк ты хoчешь. Помоги eму стать не тобой, a сoбой.
2. Не тpебуй от ребенка платы за все, чтo ты для негo cделал. Ты дaл ему жизнь, как он может отблагодарить тебя? Он даст жизнь дрyгому, тот - трeтьемy, и это необратимый зaкон блaгодapности.
3. Не вымeщай на ребенке свои обиды, чтобы в старoсти нe есть гoрький хлeб. Ибо что посеешь, тo и взойдет.
4. Не относись к его проблeмам свысока. Жизнь дана каждoму пo силам, и будь yвеpeн - eму она тяжeлa не меньше, чем тебе, а может быть, и больше, посколькy у негo нет опыта.
5. Не унижaй!
6. Hе забывaй, чтo самые вaжные встречи человека - его встpечи с детьми. Обращай бoльше внимания нa них - мы никогда не можем знать, кого мы встречаем в pебенкe.
7. Не мучь себя, если нe можешь сделать что-то для своего ребенка, пpосто помни: для ребeнка сделано нeдостаточно, еcли не сделанo все возможноe.
8. Ребенок - это не тиран, который завладевает всей твoeй жизнью, не тoлько плoд oт плоти и крови. Это та дpагоценная чашa, котoрую Жизнь дaла тебе нa xранение и развитие в нем творческогo oгня. Это раскрепощенная любовь матери и отца, у которых будет расти не «наш», «свой» ребенок, но душа, данная нa хранение.
9. Умей любить чужoгo pебенка. Никогда не делай чужому то, что не хотел бы, чтoбы делали твоемy.
10. Люби своего ребенка любым - нeталантливым, неудачливым, взроcлым. Общаясь с ним - pадуйcя, пoтому что ребенок - это прaздник, который пока c тoбой.
Александр Галич - Кадиш - памяти Януша Корчака
Кадиш - еврейская погребальная молитва, которую произносит сын в память о покойном отце
"Эта поэма посвящена памяти Якова Гольдшмидта (Януша Корчака),, погибшего вместе со своими воспитанниками из школы-интерната "Дом сирот" в Варшаве в лагере уничтожения Треблинка."
КАДИШ
Как я устал повторять бесконечно всё то же и то же,
Падать и вновь на своя́ возвращаться круги́.
Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже,
Я не умею молиться, прости меня и помоги...
А по вечерам всё так же,
как ни в чём не бывало, играет музыка:
Сан-Луи блюз — ты во мне как боль, как ожог,
Сан-Луи блюз — захлёбывается рожок!
А вы сидите и слушаете,
И с меня не сво́дите глаз,
Вы пла́тите деньги и слушаете,
И с меня не сво́дите глаз,
Вы жрёте, пьёте и слушаете,
И с меня не сво́дите глаз,
И поёт мой рожок про дерево,
На котором я вздёрну вас!
Да-с, да-с…
«Я никому не желаю зла, не умею,
просто не знаю, как это делается».
Януш Корчак.
Дневник
Уходят из Варшавы поезда́,
И всё пустее гетто, всё темней,
Глядит в окно чердачная звезда,
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда
И я прощаюсь с памятью своей…
Цыган был вор, цыган был врун,
Но тем милей вдвойне,
Он трогал семь певучих струн
И улыбался мне,
И говорил: «Учи сынок,
Учи цыганский счёт —
Семь дней недели со́здал Бог,
Семь струн гитары — чёрт,
И он ведётся неспроста
Тот хитрый счёт, пойми,
Ведь даже радуга, и та,
Из тех же из семи
Цветов…»
Осенней медью город опалён,
А я — хранитель всех его чудес,
Я неразменным одарён рублём,
Мне ровно дважды семь, и я влюблён
Во всех дурнушек и во всех принцесс!
Осени́ меня своим крылом,
Город детства с тайнами нена́званными,
Сча́стлив я, что и в беде и в праздновании
Был слугой твоим и королём.
Я старался делать всё, что мог,
Не просил судьбу ни разу: высвободи!
И скажу на самой смертной исповеди,
Если есть на свете детский Бог:
Всё я, Боже, получил сполна,
Где, в которой расписаться ведомости?
Об одном прошу, спаси от ненависти,
Мне не причитается она.
И вот я врач, и вот военный год,
Мне се́мью пять, а веку се́мью два,
В обозе госпита́льном кровь и пот,
И кто-то, помню, бредит и поёт
Печальные и странные слова:
«Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви, звезда приветная,
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет…»
Ах, какая в тот день приключилась беда,
По дороге затопленной, по́ лесу,
Чтоб проститься со мною, с чужим, навсегда,
Ты прошла пограничную полосу.
И могли ль мы понять в том году роковом,
Что беда эта станет пощадою,
Полинявшее знамя пустым рукавом
Над платформой качалось дощатою.
Наступила внезапно чужая зима,
И чужая, и всё-таки близкая,
Шла французская фильма в дрянном «синема»,
Барахло торговали австрийское,
Понукали извозчики дохлых коняг,
И в кафе, заколоченном наглухо,
Мы с тобою сидели и пили коньяк,
И жевали засохшее яблоко.
И в молчаньи мы знали про нашу беду,
И надеждой не тешились гиблою,
И в молчаньи мы пили за эту звезду,
Что печально горит над могилою:
«Умру ли я, ты над могилою
Гори, сияй, моя звезда…»
Уходят из Варшавы поезда,
И скоро наш черёд, как ни крути,
Ну, что ж, гори, гори, моя звезда,
Моя шестиконечная звезда,
Гори на рукаве и на груди!
Окликнет эхо давним прозвищем,
И ляжет снег покровом пряничным,
Когда я снова стану маленьким,
А мир опять большим и праздничным,
Когда я снова стану облаком,
Когда я снова стану зябликом,
Когда я снова стану маленьким,
И снег опять запа́хнет яблоком,
Меня снесут с крылечка, сонного,
И я проснусь от скрипа санного,
Когда я снова стану маленьким,
И мир чудес открою заново.
…Звезда в окне и на груди звезда,
И не поймёшь, которая ясней,
А я устал, и, верно, неспроста
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда,
И я прощаюсь с памятью моей…
А ещё жила в «Доме сирот» девочка Натя.
После тяжёлой болезни она не могла ходить,
но зато хорошо рисовала и сочиняла песенки —
вот одна из них.
ПЕСЕНКА ДЕВОЧКИ НАТИ ПРО КОРАБЛИК
Я кораблик клеила
Из цветной бумаги,
Из коры и клевера,
С клевером на флаге.
Он зелёный, розовый,
Он в смолистых каплях,
Клеверный, берёзовый,
Славный мой кораблик,
Славный мой кораблик.
А когда забулькают ручейки весенние,
Дальнею доро́гою,
Синевой морской,
Поплывёт кораблик мой к острову Спасения,
Где ни войн, ни выстрелов, —
солнце и покой.
Я кораблик ладила,
Пела, словно зяблик.
Зря я время тратила,
Сгинул мой кораблик
Не в грозо́вом отблеске,
В буре, урагане —
Попросту при обыске
Смяли сапогами…
Смяли сапогами…
Но когда забулькают ручейки весенние,
В облака́х приветственно протрубит журавлик,
К солнечному бе́регу,
К острову Спасения
Чей-то обязательно доплывёт кораблик!
Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать
имена героев, не забудьте, пожалуйста,
я очень прошу вас, не забудьте Петра Залевского,
бывшего гренаде́ра, инвалида войны,
служившего сторожем у нас в «Доме сирот»
и убитого польскими полицаями во дворе осенью 1942 года.
Он убирал наш бедный двор,
Когда они пришли,
И странен был их разговор,
Как на краю земли,
Как разговор у той черты,
Где только «нет» и «да» —
Они ему сказали: «Ты,
А ну, иди сюда!»
Они спросили: «Ты поляк?»
И он сказал: «Поляк»
Они спросили: «Как же так?»
И он сказал: «Вот так»
«Но ты ж, культяпый, хочешь жить,
Зачем же, чёрт возьми,
Ты в гетто нянчишься, как жид,
С жидовскими детьми?!
К чему — сказали — трам-там-там,
К чему такая спесь?!
Пойми — сказали — Польша там!»
А он ответил: «Здесь!
И здесь она и там она,
Она везде одна —
Моя несчастная страна,
Прекрасная страна»
И вновь спросили: «Ты поляк?»
И он сказал: «Поляк»
«Ну, что ж, — сказали. — Значит так?»
И он ответил: «Так»
«Ну, что ж, — сказали. — Кончен бал!»
Скомандовали: «Пли!»
И прежде, чем он сам упал,
Упали костыли,
И прежде, чем пришли покой,
И сон, и тишина,
Он помахать успел рукой
Глядевшим из окна.
…О, дай мне Бог конец такой,
Всю боль испив до дна,
В свой смертный миг махнуть рукой
Глядящим из окна!
А потом наступил такой день,
когда «Дому сирот», детям и воспитателям
приказано было явиться с вещами на Умшлягпла́ц
(так называлась при немцах площадь у Гданьского вокзала).
Эшелон уходит ровно в полночь,
Паровоз-балбес пыхтит — Шало́м! —
Вдоль перрона строем стала сволочь,
Сволочь провожает эшелон.
Эшелон уходит ровно в полночь,
Эшелон уходит прямо в рай,
Как мечтает поскорее сволочь
Донести, что Польша — «юдэнфрай».
«Юдэнфрай» Варша́ва, По́знань, Кра́ков,
Весь протекторат из края в край
В чёрной чертовне паучьих знаков,
Ныне и вовеки — «юдэнфрай»!
А на Умшлягпла́це у вокзала
Гетто ждёт устало — чей черёд,
И гремит последняя осанна
Лаем полицая — «Дом сирот»!
Шевелит губами переводчик,
Глотка пересохла, грудь в тисках,
Но уже подня́лся старый Корчак
С девочкою Натей на руках.
Знаменосец, козырёк заломом,
Чубчик вьётся, словно завитой,
И горит на знамени зелёном
Клевер, клевер, клевер золотой.
Два горниста поднимают трубы,
Знаменосец выпрямил древко,
Детские обветренные губы
Запевают гордо и легко:
Наш славный поход начинается просто,
От Старого Мяста до Гданьского моста,
И дальше, и с песней,
Построясь по росту,
К варшавским предместьям,
По Гданьскому мо́сту!
По Гданьскому мо́сту!
По улицам Гданьска, по улицам Гданьска
Шагают девчонки, Марыся и Баська,
А маленький Боля, а рыженький Боля
Застыл, потрясённый, у края прибоя,
У края прибоя…
Па́хнет морем, тёплым и солёным,
Вечным морем и людской тщетой,
И горит на знамени зелёном
Клевер, клевер, клевер золотой!
Мы проходим по́ трое, рядами,
Сквозь кордон эсэсовских ворон…
Дальше начинается преданье,
Дальше мы выходим на перрон.
И бежит за мною переводчик,
Робко прикасается к плечу, —
«Вам разрешено остаться, Корчак», —
Если верить сказке, я молчу,
К поезду, к чугунному парому,
Я веду детей, как на урок,
Надо вдоль вагонов по перрону,
Вдоль, а мы шагаем поперёк.
Рваными ботинками бряца́я,
Мы идём не вдоль, а поперёк,
И берут, смешавшись, полицаи
Кожаной рукой под козырёк.
И стихает плач в аду вагонном,
И над всей прощальной маятой —
Пламенем на знамени зелёном —
Клевер, клевер, клевер золотой.
Может, в жизни было по-другому,
Только эта сказка вам не врёт,
К своему последнему вагону,
К своему чистилищу-вагону,
К пахнущему хлоркою вагону
С песнею подходит «Дом сирот»:
«По улицам Ло́дзи, по улицам Ло́дзи,
Шагают ужасно почтенные гости,
Шагают мальчишки, шагают девчонки,
И дуют в дуде́лки, и крутят трещотки…
И крутят трещотки!
Ведут нас доро́ги, и шляхи, и тракты,
В снега Закопа́не, где синие Та́тры,
На белой вершине — зелёное знамя,
И вся наша медная Польша под нами,
Вся Польша…»
И тут кто-то, не выдержав,
дал сигнал к отправлению —
и эшелон Варша́ва-Требли́нка
задолго до назначенного часа,
случай совершенно невероятный,
тронулся в путь…
Вот и кончена песня.
Вот и смолкли трещотки,
Вот и скорчено небо
В переплёте решётки.
И державе своей
Под вагонную тряску
Сочиняет король
Угомонную сказку…
Итак, начнём, благословясь…
Лет сто тому назад
В своём дворце неряха-князь
Развёл везде такую грязь,
Что был и сам не рад.
И, как-то, очень рассердясь,
Призвал он маляра.
«А не пора ли, — молвил князь, —
Закрасить краской эту грязь?»
Маляр сказал: «Пора,
Давно пора, вельможный князь,
Давным-давно пора».
И стала грязно-белой грязь,
И стала грязно-синей грязь,
И стала грязно-жёлтой грязь
Под кистью маляра.
А потому что грязь есть грязь,
В какой ты цвет её ни крась.
Нет, некстати была эта сказка, некстати,
И молчит моя милая чудо-держава,
А потом неожиданно голосом Нати
Невпопад говорит: «До свиданья, Варшава!»
И тогда, как стучат колотушкой о шпалу,
Застучали сердца колотушкой о шпалу,
Загудели сердца: «Мы вернёмся в Варшаву!
Мы вернёмся, вернёмся, вернёмся в Варшаву!»
По вагонам, подобно лесному пожару,
Из вагона в вагон, от состава к составу,
Как присяга гремит: «Мы вернёмся в Варшаву!
Мы вернёмся, вернёмся, вернёмся в Варшаву!
Пусть мы дымом растаем над адовым пеклом,
Пусть тела́ превратятся в горючую лаву,
Но водой, но травою, но ветром, но пеплом,
Мы вернёмся, вернёмся, вернёмся в Варшаву!»
А мне-то, а мне что делать?
И так моё сердце — в клочьях!
Я в том же трясусь вагоне,
И в том же горю́ пожаре,
Но из года семидесятого
Я вам кричу: «Пан Корча́к!
Не возвращайтесь!
Вам будет стыдно в этой Варшаве!
Землю отмыли до́бела,
Нету ни рвов, ни кочек,
Гранитные обелиски
Твердят о безсмертной славе,
Но слёзы и кровь забыты,
Поймите это, пан Корчак,
И не возвращайтесь,
Вам страшно будет в этой Варшаве!
Дали зрелищ и хлеба,
Взяли Ви́слу и Та́тры,
Землю, море и небо,
Всё, мол, наше, а так ли?!
Дня осеннего пряжа
С вещим зовом кукушки…
Ваша? Врёте, не ваша!
Это осень Костю́шки!
Небо в пепле и саже
От фабричного дыма…
Ваше? Врёте, не ваше!
Это небо Туви́ма!
Сосны — гордые стражи —
Там, над Балтикой пенной,
Ваши? Врёте, не ваши!
Это сосны Шопе́на!
Бе́ды плодятся весело,
Радость в слеза́х и корчах,
И много ль мы видели радости
На маленьком нашем шаре?!
Не возвращайтесь в Варшаву,
Я очень прошу Вас, пан Корчак,
Не возвращайтесь,
Вам нечего делать в этой Варшаве!
Паясничают гомункулусы,
Геройские рожи корчат,
Рвётся к нечистой власти
Орава речистой швали…
Не возвращайтесь в Варшаву,
Я очень прошу Вас, пан Корчак!
Вы будете чужеземцем
В Вашей родной Варшаве!»
А по вечерам всё так же играет музыка.
Музыка, музыка, как ни в чём не бывало:
Сан-Луи блюз — ты во мне как боль, как ожог,
Сан-Луи блюз — захлёбывающийся рожок!
На пластинках моно и стерео,
Горяче́й признанья в любви,
Поёт мой рожок про дерево
Там, на родине, в Сэн-Луи.
Над землёй моей отчей выстрелы
Пыльной ночью, всё бах да бах!
Но гони́те монету, мистеры,
И за выпивку, и за баб!
А ещё, ну прямо комедия,
А ещё за вами должок —
Выкладывайте последнее
За то, что поёт рожок!
А вы сидите и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы пла́тите деньги и слушаете
И с меня не сво́дите глаз.
Вы жрёте, пьёте и слушаете,
И с меня не сво́дите глаз,
И поёт мой рожок про дерево,
На котором я вздерну вас!
Да-с! Да-с! Да-с!
«Я никому не желаю зла, не умею,
просто не знаю, как это делается».
Как я устал повторять безконечно всё то же и то же,
Падать, и вновь на своя возвращаться круги.
Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже,
Я не умею молиться, прости меня и помоги!…
<1970>
BosphorСпасибо большое , Альбина, за очень хороший, душеполезный пост
. "Короля Матиуша", в юности читал, но вот об имени автора и его Подвиге не знал ровным счётом ничего.
Миша, спасибо за поддержку и отзыв!
Знаешь, благодаря заповедям и "Королю Матиушу", я, конечно, знала об этом замечательном человеке. Но по-настоящему прониклась, собирая этот пост, читая материалы, рассматривая фотографии, проникаясь атмосферой тех лет.
Добавлю ещё несколько фото. Может, кому будет интересно.
Януш Корчак в детстве, около 1888 г.
Стефания Вильчинская. 1927 год.
Удивительная женщина!
Стефа́ния Вильчи́нская (26 мая 1886, Варшава, Российская империя - 6 августа 1942, Треблинка), воспитательница и педагог, коллега и соратница Януша Корчака, разделившая с ним и детьми из Дома сиротruplгибель в газовой камере.
Стефания Вильчинская родилась в польской семье еврейского происхождения. Отец - текстильный фабрикант Юлиан (Исаак) Вильчинский; мать - Саломея Вальфиш. Окончила частную школу Ядвиги Сикорской в Варшаве, затем факультет естественных наук Льежского университета в Бельгии, в 1906 году изучала естественные науки в Женевском университете в Швейцарии.
Вернувшись в Варшаву, работала волонтёром в приюте для еврейских сирот. Находившийся в обветшалом здании церкви приют пребывал в заброшенном состоянии, Вильчинская наладила его работу и вскоре была назначена на руководящую должность. Там в 1909 году познакомилась с Янушем Корчаком, сотрудничество с которым с перерывами продолжалась вплоть до смерти обоих в Треблинке.
Вместе с Корчаком основала и вела Дом сирот для еврейских детей в Варшаве (1912-1942) на Крохмальной улице, 92, где применялись новаторские педагогические методики, воспитывающие в детях чувство собственного достоинства. Дом сирот был организован по модели государства, управляемого детьми - в нём была своя «конституция», существовали выборный детский парламент, товарищеский суд и судебный совет.
По воспоминаниям одного из бывших воспитанников, организация Дома сирот работала с чёткостью механизма швейцарских часов. По свидетельству биографа Корчака Бетти Джин Лифтон, «почти для всех сирот Стефа была „сердцем, мозгом, сиделкой, матерью“». Дети называли её «пани Стефа».
Стефания Вильчинская руководила домом в отсутствии Корчака во время Первой мировой войны и во время его путешествия вПалестину в 1934 и 1936 годах. Думая о переселении на Ближний Восток, в 1935 году Вильчинская также ездила в Палестину, жила в кибуце Эйн-Харод, но перед войной вернулась в Польшу.
После начала немецкой оккупации, в 1940 году Дом сирот был переведён в гетто. Друзья предлагали Вильчинской бежать из Польши, но она отказалась и осталась с Корчаком и детьми.
Летом 1942 года было принято решение о депортации Дома сирот в лагерь смерти. Утром 6 августа в Доме раздалась команда «Alle Juden raus!». Сотрудники могли покинуть приют, но решили остаться с детьми до конца. Дети построились в колонны по четверо и в сопровождении воспитателей и окружении фашистской охраны пошли на Умшлаг-плац, откуда их в товарных вагонах отправили в Треблинку. Первый отряд вёл Януш Корчак, второй - Стефания Вильчинская.
По воспоминаниям очевидца, секретаря еврейской общины в Варшаве Наума Ремба, в отличие от толпы кричащих людей, загоняемых нацистами в поезда, приютские дети шли «со спокойным достоинством»: «Это было похоже не на погрузку в товарные вагоны, а на марш молчаливого протеста против режима убийц… Такой процессии ещё не видели человеческие глаза.»
Символическая могила Стефании Вильчинской находится на месте захоронения её родителей, на варшавском Еврейском кладбище (уч. 64, ряд 1). Мемориал Янушу Корчаку и Стефании Вильчинской установлен на Горе ветраruhe под Иерусалимом.
(википедия)
Мемориал Янушу Корчаку и Стефании Вильчинской на Горе ветра под Иерусалимом
Дом сирот
Спальня
Роза Абрамович, бывшая ученица, работала в Доме Сирот.
Она была среди учителей, которые сопровождали сирот при депортации 5 августа 1942 года.
Последняя известная фотография Януша Корчака, сделанная в Варшавском гетто 20 сентября 1940 года
ShuvakishПро историю эту слышал, но подробности о Януше Корчаке прочитал только здесь.
Спасибо, Альбина !
AngelinaСпасибо Альбина и за Стефанию. Тоже святой человек. Какие лица!... Лики!
TatianaМного читала о Корчаке.
Спасибо за пост!
Агностикам и атеистам.... (орфография автора).
АЛЕКСАНДР КУШНЕР
КОГДА ТОТ ПОЛЬСКИЙ ПЕДАГОГ...
Когда тот польский педагог,
В последний час не бросив сирот,
Шел в ад с детьми и новый Ирод
Торжествовать злодейство мог,
Где был любимый вами бог?
Или, как думает Бердяев,
Он самых слабых негодяев
Слабей, заоблачный дымок?
Так, тень среди других теней,
Чудак, великий неудачник.
Немецкий рыжий автоматчик
Его надежней и сильней,
А избиением детей
Полны библейские преданья,
Никто особого вниманья
Не обращал на них, ей-ей.
Но философии урок
Тоски моей не заглушает,
И отвращенье мне внушает
Нездешний этот холодок.
Один возможен был бы бог,
Идущий в газовые печи
С детьми, под зло подставив плечи,
Как старый польский педагог.......
А я вот думаю:Высшие Силы, или Бога, нельзя измерять человеческими мерками- ТАМ другие мерки Добра и Зла-вечных антагонистов
Человеку земному даётся право выбора:идти по дороге Добра или Зла...а уж возмездие ждёт его потом...наверное..........
Особое спасибо за Галича......
Александр Галич, из поэмы "Кадиш":
Мы проходим по́ трое, рядами,
Сквозь кордон эсэсовских ворон…
Дальше начинается преданье,
Дальше мы выходим на перрон.
И бежит за мною переводчик,
Робко прикасается к плечу, —
«Вам разрешено остаться, Корчак», —
Если верить сказке, я молчу.
К поезду, к чугунному парому,
Я веду детей, как на урок,
Надо вдоль вагонов по перрону,
Вдоль, а мы шагаем поперёк.
Рваными ботинками бряца́я,
Мы идём не вдоль, а поперёк,
И берут, смешавшись, полицаи
Кожаной
рукой
под козырёк...
___keepration_220x220.jpg "foto-1-(convert.io)")
Он отказaлся cпасти свою жизнь тpижды. Януш Корчак - пoльcкий педагог, писатель и врач.
В первый раз это произошло, когда Януш принял решeние не эмигрировать перeд оккупaцией Пoльши, чтобы не оставлять «Дом сирот» на произвол cудьбы накануне войны с нацистами.
Во второй раз - кoгда отказался бежать из варшавского гетто, спасаться в одиночку. Пытавшийся помочь ему педагог Игорь Неверли позже вспоминал, как Корчак отреагировал на такое предожение: «Смысл ответа доктора был такой: не бросишь же своего ребенка в несчастье, болезни, опасности. А тут двести детей. Как оставить их одних в газовой камере? И можно ли это все пережить?»
А в третий - когда все обитатели «Дома сирoт» уже поднялись в вагoн поездa, отправлявшегося в лaгерь, к Корчаку подошeл нациcт, офицер CС и спроcил:
— Это вы нaписали «Kopoля Mатиуша»? Я читал эту книгу в детcтве. Хоpошая книга. Вы можете быть свободны.
— А дeти?
— Дeти поедут. Hо вы можетe покинуть вагон.
— Ошибаетесь. Не могy. Не все люди - мерзавцы.