Предисловие

«Русские идут! Они везде!» – согласно преданию, именно с таким криком 2 мая 1949 года первый министр обороны США адмирал Джеймс Винсент Форрестел выбросился из окна шестнадцатого этажа военного госпиталя в Вашингтоне. Последние два десятилетия подобные вопли слышатся отовсюду. После долгой разлуки с внешним миром наши соотечественники добрались даже до самых укромных уголков земного шара. Спрятаться, скрыться от жителей бывшего СССР сегодня совершенно невозможно. Ну разве что попробовать посадить в кутузку, как совладельца «Норильского никеля» Михаила Прохорова, или же просто выслать из страны, как это уже случилось с сотнями и даже тысячами наших сограждан.

Русские обладают редкой способностью проникать всюду – на самые охраняемые курорты, в места отдыха голливудских и прочих знаменитостей, на частные территории, чуть ли не в королевские и президентские резиденции. Вопрос состоит лишь в количестве денег и степени наглости. Помните один из анекдотов середины девяностых? «Новый русский» в Лондоне зашел в фешенебельный часовой магазин. Как солидному покупателю ему тут же предоставили русскоговорящего продавца, который и стал предлагать ему часы. «Обратите внимание на эту „Омегу». С ней вы будете как Джеймс Бонд!» – «Это кто такой? Ваш разведчик какой-то? Да на хрен он мне нужен!» – «А вот новая модель „Ролекса» с бриллиантами…» – «Да у моего тестя на каждой руке по два таких!» – «А вот этот золотой „Патек Филипп», который королева в свое время подарила Принцу Чарльзу. Очень редкие часы». – «Да у вас тут что, комиссионка, что ли? А ну-ка отойди. Вон там на плакате часики вроде ничего…» – «Но, сэр, это ведь Биг Бен! Это историческая реликвия. Они – часть здания». – «Значит, с нагрузкой продаем? Сколько за все?» После долгих консультаций продавец объявляет цену – в несколько миллиардов фунтов. «Как тут у вас говорят, – пожимает плечами „новый русский». – О'кей, что ли? В общем, счет в мой банк, часики выковырять и в Барвиху, ко мне на дачу, а сарайчик я пацанам под склад сдам…» Конечно, анекдот несколько гипертрофирует (какое красивое слово я употребил!) похождения наших нуворишей (еще одно!), но что-то от лихих девяностых в нем есть.

А к чему далеко ходить? В Таиланде на острове Пхукет находится самый шикарный в стране гостиничный комплекс «Аман пури», которым, как говорят, владеет королевская семья. Скорее, это даже не отель, а конгломерат роскошных вилл, расположенных на больших участках земли. Живут и отдыхают там обычно люди непростые: Шон Коннери, Мадонна, Дэвид Бэкхэм… Понятное дело, что все вокруг – частная собственность, в том числе и пляж, везде охрана… И как-то раз в местные территориальные воды зашла роскошная, даже по понятиям местных знаменитостей, яхта и бросила якорь прямо напротив пляжа. Спущенный на воду моторный катер поплыл прямо к берегу. Обалдевшие охранники и менеджеры гурьбой ринулись к «десантникам» и наперебой принялись объяснять им, что это – частная территория, что здесь посторонним без приглашения хозяев даже купаться запрещено. «Десант» же, состоявший из нескольких серьезных мужчин и десятка девушек модельной внешности и различных цветов кожи, пару минут внимал взволнованным тайцам, после чего самый серьезный из непрошенных гостей через переводчика потребовал «главного». Появившийся главный управляющий не успел даже и заикнуться о том, что чего-то там нельзя, как услышал (правда, в переводе) следующую тираду: «Мы тут типа с пацанами отдохнем денька три, покупаемся. Что до расходов, то, думаю, этого хватит…» После щелчка пальцами совершенно деморализованному управляющему был предъявлен кейс, набитый пачками американских долларов. Говорят, что там было несколько сотен тысяч у. е. Чтобы уладить формальности, провели короткие переговоры, и стороны пришли к консенсусу. Единственное, что волновало тайскую сторону, – это возможность проживающим на виллах отдыхать без помех, что и было обещано. Со всего побережья собрали русскоговорящих гидов, чтобы, с одной стороны, услужить «новым боссам», а с другой, при случае предостеречь их от противозаконных действий. Три дня весь комплекс гулял, не засыпая и не просыхая. Прямо на пляже установили аппаратуру, которая, как говорят, не уступала той, на которой работают «Роллинг Стоунз», группы меняли одна другую – в общем, было весело. Приезжие сообщили, что на эти дни все счета проживающих в отеле они оплатят по мере поступления. Ну а на халяву, как говорили классики, «пьют и трезвенники, и язвенники». Утверждали, что уже вечером второго дня на берегу видели одинокого пьяненького Бэкхема, бормотавшего себе под нос что-то вроде: «Меньше надо пить! Пить меньше надо!»

Парадокс, но сегодня россияне, желающие нормально, спокойно и цивилизованно отдохнуть, ищут места, где российский массовый туризм еще в полной мере не развит. Это – относительно дорогая Европа, далекая Латинская Америка, штатовские Гавайи, различные частные закрытые территории. Но и тут избежать общения с соотечественниками не удается. Павел Николаевич Гусев, главный редактор «Московского комсомольца», обычно делит отдых на две части: охоту и спокойное семейное времяпрепровождение. Уже несколько лет он арендует уединенную виллу на Корсике, подъезд к которой с берега затруднен природным рельефом и местной полицией. Перед виллой простирается небольшая, но уютная бухточка, где Павел Николаевич с женой и дочками любит посидеть в шезлонге, а то и искупаться. И вот как-то раз, как он рассказывал, прямо по уже описанному нами сценарию, в бухту втиснулась океанская яхта. С трапа прямо в воду спустился плотный мужчина и поплыл к берегу, но каким-то странным стилем – как народный герой Чапаев, гребя лишь одной рукой. Когда он приблизился, выяснилось, что второй рукой он прижимал к уху мобильный телефон. И зазвучал над корсиканскими водами великий и могучий! «Маша, да пошла ты на хер! Дурой быть не надо! А урода этого я приеду – утоплю!» – При этих словах пловец махнул рукой и закинул блеснувший золотом мобильник подальше в воду. А затем неторопливо развернулся и поплыл обратно к яхте. Краткое свидание с родиной для Павла Николаевича на этом, к счастью, закончилось.

Мне, как и многим жителям бывшего Союза, удалось побывать в разных странах. Причем первый раз я оказался за рубежом еще при Брежневе, более того, в эпоху «расцвета застоя», в 1976 году. Причем попал сразу в Италию, где насмотрелся на местные нравы, да к тому же еще привез джинсы, настоящие фирменные часы, журнал «Плейбой» – в общем, все, что было престижным и труднодоступным для обычных граждан в те времена. Ну, а с середины восьмидесятых пошло-поехало: Германия, Польша, Чехия, опять Германия, уже объединенная, Афганистан, Мозамбик, Лесото, Израиль, Соединенные Штаты, Вьетнам, Китай, Греция, ну и, конечно, Турция, Египет, Тунис, благословенный Таиланд и прочее, и прочее, и прочее… Ездил с «Машиной времени», с Кобзоном, с хором и оркестром, сольно, с другом Алексеичем, [1 - Алексей Алексеевич Богомолов. В прошлом – преподаватель, хоккеист, журналист «МК» и «Совершенно секретно», сейчас высокий чин на госслужбе. Знает и помнит все. Сильно помог «Машине времени», когда ее травили, а мне лично – когда я избавлялся от кокаина. – Примеч. авт.] с женой Ирой, в компаниях друзей. Насмотрелся всего разного, наслушался рассказов о том, чего самому попробовать и испытать не удалось. Вот и решил снова прорезать правду-матку – рассказать о наших соотечественниках и тех, кто их встречал за рубежом, без всяких рекламных штучек, без прогибов и всяких там экивоков. И еще – не удивляйтесь, что одна глава короче или длиннее другой: как чувствовал, так и писал. Пусть не смущает вас и то, что вы познакомитесь в этой книге как с известными людьми, так и с теми, о ком пока не слышали. Не понравится – не читайте о них. Но думаю, что любая из рассказанных мною историй достаточно поучительна, и каждый может найти для себя что-то интересное. А это ведь главное, не правда ли? Как говорится, книга эта рассчитана на широкий круг читателей: тех, кто уже был за рубежом, тех, кто туда собирается, и даже тех, кто никогда туда не поедет. Помните сюжет из бессмертной книги Александра Дюма-отца «Двадцать лет спустя», когда слуга Портоса, вернее, уже барона дю Валлона, де Брасье и де Пьерфона, по имени Мушкетон, рассказывал господину д’Артаньяну, зачем Портосу понадобился глобус? Если не помните, он был нужен для того, чтобы рассматривать те далекие страны, в которые Портос и Мушкетон никогда не поедут… Давайте же посмотрим на наш глобус моими глазами, глазами моих друзей, коллег и соратников и уж тогда решим, ехать нам с вами куда-то еще или нет. Интересно будет узнать, что вы решили. Если встретите меня где-нибудь в Нью-Йорке, Гамбурге или на Самуи, подходите за автографом смело. Только не забудьте пароль: «Русские идут!»

В стране дядюшки Хо

Путешествия начала девяностых годов – это совершенно отдельная тема. С появлением закона о въезде и выезде из СССР, а потом и России, десятки тысяч наших соотечественников ринулись на не исследованные ими просторы Европы и Азии. И если кто из молодых читателей подумает, что они делали это ради культурного отдыха, осмотра музеев и прочих достопримечательностей, то глубоко ошибется. Люди отправлялись «челночить». Вообще, в ходе своего повествования о «челноках» и их особенностях я буду вспоминать довольно часто, а сейчас отмечу лишь то, что ими, как правило, были люди, поначалу насобиравшие по друзьям и знакомым несколько сотен долларов и отправившиеся в Турцию, Польшу, Вьетнам или Китай покупать оптом ширпотреб. Самый неудобный транспорт, самые дешевые гостиницы, скудная еда – но зато после поездки можно было не только раздать долги, но и получить прибыль в 100–300 процентов. Я, конечно, не специалист в микро– и макроэкономике, но могу сказать, что получался такой навар благодаря совершенной «товарной пустоте» в наших магазинах, особенно торговавших одеждой и бытовой техникой.

Вот «челноки» и принялись эту пустоту исправно заполнять.

Мой друг Алексеич, работавший в 1992 году в «Московском комсомольце», к разряду «челноков», естественно, не относился. Но по прихоти начальства в качестве премии за успешную работу он получил путевку во Вьетнам. Тогда эта страна была мечтой многих торговцев и не только их. Мечтой, часто несбыточной, поскольку один перелет во Вьетнам стоил около тысячи долларов, что в те времена было очень много. К примеру, пяти-шестилетний «нисан» или «тойоту» тогда можно было привезти примерно за те же деньги, поскольку в Японии эти машины стоили долларов по пятьсот. Так что отправлялись во Вьетнам «челноки» со стажем. В их тесную компанию и попал Алексеич. Я же, прослышав от своего друга о волшебной стране желтолицых братьев по разуму, в последний момент решил присоединиться к турне. Заплатил кровные полторы штуки «зеленых» и в назначенный час уже попивал виски в Шереметьевском дьюти фри.

Это сейчас самолеты в Юго-Восточную Азию летают быстро, а в те времена путь от Москвы до города Хо-Ши-Мин, бывшего Сайгона, занимал примерно сутки. Первой «станцией» на пути к Вьетнаму оказался Ташкент. Всех пассажиров высадили из «Ил-86» и отправили в здание аэровокзала, который представлял из себя обычный совковый аэропорт, разделенный стеклянными перегородками на несколько крупных отсеков. В каждом из них находилось по несколько сотен человек. Нас очень удивили странные люди в соседнем «накопителе». Это были мужчины, все как один обритые наголо и бородатые. Глядя на них, можно было подумать, что они только что вышли из парилки, поскольку единственной одеждой у них оказалось что-то вроде белых простыней. Мужчины сидели или лежали прямо на полу и, по-видимому, чувствовали себя при этом весьма комфортно. Мой пытливый друг довольно быстро выяснил, что эти странные, на наш взгляд, люди – паломники, собравшиеся в хадж, то бишь в святую для всех мусульман Мекку. Народ этот был очень спокойный, можно сказать, душевный и совершенно не обращал никакого внимания на «челноков», глазевших на столь необычную группу товарищей. Через полчаса, словно повинуясь какой-то команде, все эти люди в простынях встали и гуськом направились к выходу, видимо, на посадку в самолет. Кто-то из наших соотечественников задумчиво сказал: «Да, багажа-то у них нет, в руках ничего не видно, из одежды – одни простыни. Интересно, куда они деньги-то прячут…»

Второй остановкой был пакистанский город Карачи. Учитывая напряженные отношения между Россией и этой страной, пассажиров вообще не выпускали из самолета. Да и обстановка на летном поле оказалась приближенной к боевой. Постоянно проезжали открытые джипы с вооруженными автоматами людьми, вдалеке виднелся бронетранспортер. Через час-полтора лайнер покинул негостеприимную землю Пакистана и взял курс на Индию. Загруженную в самолет местную еду, которой стюардессы пытались кормить народ, никто есть не стал. Даже Алексеич, известный гурман, потыкав пластиковой вилкой зеленоватый кусок рыбы, отказался от такой пищи. Я же лишь выпил сто пятьдесят водки и закусил пряником, который лежал у меня в кармане сумки года, наверное, два. Зубы не сломал, с диареей не познакомился – пакистанский барьер был пройден нормально.

Индийский город Калькутта, вернее, аэропорт этого города, оказал на пассажиров весьма сильное впечатление. Достаточно сказать, что за время пятисотметровой прогулки от самолета до здания аэровокзала человека три-четыре, в основном, женщины в возрасте, упали в обморок. Сойдя на индийскую землю, наши граждане ощутили явную нехватку воздуха. Несмотря на темное время суток, температура была градусов 30–35, а влажность – примерно как в русской бане. Так что «накопитель» с кондиционированным воздухом показался истинным раем. Кстати, как и в Карачи, на летном поле находилось полно вооруженных людей. Правда, вооружены они были винтовками начала ХХ века – как утверждал Алексеич, чуть ли не легендарными «Ли Эндфилд». Любопытное зрелище представлял из себя местный дьюти фри. В нем оказалось множество товаров местного производства, ни один из которых не мог привлечь внимания цивилизованного человека: какие-то тряпочки, железочки, индийские варианты рома и виски, стоившие раза в три дороже, чем в Москве. В общем, купив за три доллара банку «кока-колы», разбавленной водой раза в два, мы с Алексеичем поняли, что в Индии нам делать нечего, если только не захотим радикально похудеть. Зато мой коллега по несчастью пообщался с индийским полицейским, который спросил по-английски: «Друг мой, а нет ли у тебя видеомагнитофона на продажу?» Мы в свое время заметили, что один из «челноков» зачем-то притащил с собой в аэропорт купленный в Москве «Панасоник», и направили страждущего общения с видеокультурой индуса к нему. Оказалось, что в Индии видеомагнитофон – большая ценность и стоит в полтора раза дороже, чем в Москве, долларов шестьсот. Индус долго ходил вокруг вожделенного прибора, говоря, что у него есть только пятьсот, но потом выяснил, что в специальном талончике, выдававшемся каждому пассажиру, у «челнока» поставлена отметка о том, что тот обязан вернуться в самолет вместе с видео, и утерял интерес к красивой коробке с заманчивой надписью VHS.

Последней остановкой на пути был Ханой – столица Вьетнама. Местный аэропорт оказался самым скромным из мной увиденных и представлял из себя лишь небольшой павильончик без всяких изысков, хорошо, что хоть со скамейками. Примерно как «Внуково-2», только раза в два меньше. Из него можно было спокойно выйти на летное поле и погулять, правда, в небольшой зоне перед фасадной частью. Неожиданно Алексеич заметил, что к зданию подруливает только что приземлившийся огромный американский военно-транспортный самолет типа «Геркулеса». Из гигантской машины выбрались с десяток американских военных чинов и примерно столько же морских пехотинцев в военной форме и белых перчатках. Вообще-то, учитывая отсутствие дипломатических отношений между двумя странами, такой визит военного самолета показался нам очень странным. Тем более что на летное поле выехали несколько машин с вьетнамскими военными, которые довольно дружелюбно приветствовали американцев. Из грузовика, что сопровождали машины, были выгружены оранжевые контейнеры, которые американские солдаты торжественно приняли, накрыли государственными флагами и понесли в «Геркулес». Высшие чины расписались в каких-то бумагах, еще раз отдали честь друг другу, и вьетнамцы уехали. А американцы отправились в здание аэропорта – ждать, пока дадут сигнал на вылет. Мы тут же спросили у пожилого американского полковника, чем вызвано такое потепление отношений между США и Вьетнамом, на что тот ответил, что никакого потепления нет. «Это мы своих забираем», – пояснил он. Ну, тут уж даже нам стало понятно, что вьетнамцы передавали бывшим противникам останки погибших американских солдат. Судя по количеству контейнеров, их было довольно много. На этой грустной ноте мой рассказ о Ханое заканчивается. Через полчасика «Геркулес» взял курс на Штаты, а наш аэрофлотовский «Ил-86» – на Хо-Ши-Мин. Кстати, в пути нас очень вкусно покормили восточной едой, адаптированной под европейские желудки.

Хо-Ши-Мин раньше назывался Сайгоном, и многие вьетнамцы даже спустя двадцать лет после его переименования звали его именно так. Даже продавались значки со старым названием и майки с надписью Hard Rock Cafe Saigon, хотя никакого «Хард-рок кафе» там по определению быть не могло, хотя бы из-за отсутствия дипломатических отношений между Вьетнамом и Штатами. Правда, когда дело касалось денег, всякая политика отходила на второй план. Поэтому повсюду продавались майки с американским флагом и портретами президентов, джинсы, сделанные «под Америку», всякая US-символика… А что касалось доллара, то он вообще был валютой номер один.

Из аэропорта всю «челночную» команду нужно было доставить в город Вунгтау – курорт на берегу океана. Его особенность – то, что в течение многих лет там находилась военная база: до 1944 года – французская, а потом почти тридцать лет – американская. Так что кровей у местного населения намешано немало, особенно если учесть многорасовый характер американских войск. Наилучшим образом это почему-то проявлялось у женщин. Можно было встретить даму с черной кожей, раскосыми глазами и ростом под два метра, в то время как обыкновенно вьетнамки – ростом сантиметров 120–130. Попадались женщины с европейскими чертами лица, с явно угадывающейся индейской кровью, даже похожие на наших соотечественниц. Но это уже, видимо, следствие дислокации в Вунгтау российской нефтедобывающей компании. Забегая вперед, скажу, что располагалась она в месте, которое местные граждане почему-то назвали «Голливуд». В общем, посмотреть там было на кого, и не только посмотреть. Но обо всем по порядку.

Автобус с туристами находился в пути уже часа полтора, как вдруг водитель решил сделать остановку в очередном населенном пункте. Опытные «челноки» остались сидеть на своих местах, а вот тех, кто вышел из автобуса, тут же окружили невесть откуда взявшиеся многочисленные вьетнамские дети, требовавшие дать им хоть что-нибудь. Жвачка, конфеты, какая-то мелочь – все это быстро исчезало в грязных ручонках наследников дядюшки Хо. С трудом вырвавшись из объятий местного подрастающего поколения, наши граждане забрались обратно в автобус, а детишки стучали в окна, подпрыгивали – в общем, всячески напоминали о своем существовании. Для одного из них это существование закончилось через пару минут. Когда автобус тронулся, малец лет пяти упал под заднее колесо и тут же был раздавлен. Самое интересное, что вся процедура расследования продолжалась не более четверти часа. Вьетнамцы довольно тихо стояли вокруг покойного, не оказывая ему никакого уважения. Они деловито о чем-то говорили, но похоже, без особых эмоций. Один из них пнул большим пальцем босой ноги растекшиеся по асфальту мозги. Другой за ногу оттащил маленький трупик на обочину. Пришла мама ребенка, немного поплакала, но без особого энтузиазма. Затем явился товарищ в форме военного образца, который сделал запись в ученической тетради в клеточку, похоже, советского производства, и махнул водителю: «Езжай, мол». Россияне в автобусе всю дорогу до Вунгтау молчали, изредка высказывая удивление странной реакцией вьетнамцев на событие. Только потом русскоязычный гид с собачьим именем Лай объяснил, что один из основных религиозных принципов у вьетнамцев – это «бог дал, бог взял», и что они искренне верят в то, что когда тебя «возьмут», то тебе будет гораздо лучше. Потому и не убиваются понапрасну, коль такая или какая иная трагедия случится.

Расселили народ во вполне приличной, особенно по тем временам, гостинице «Палас», состоявшей из двух корпусов: жилого и административно-развлекательного. Корпуса эти соединялись переходом, который одной стороной был обращен к улице, а другой – ко внутреннему дворику с окультуренной растительностью. От улицы, понятное дело, переход отделяла мощная решетка из металлических прутьев с заостренными концами. Номера оказались большими и удобными, с телевизорами (японскими), показывавшими пару-тройку программ на непонятных языках, а также кондиционерами. У Алексеича в номере стоял «кондишн» американской фирмы White Westinghouse 1968 года выпуска. Скорее всего, он достался вьетнамцам как трофей при отступлении американцев. Но работал исправно. Еще из техники в номере были японский холодильник, в который каждый день горничная ставила две бутылки кипяченой воды. Другую пить не рекомендовалось.

Прикольно то, что май во Вьетнаме – самое жаркое время года, и температура в тени зашкаливает серьезно за сорок. Так что бедным «челнокам» таскаться по рынкам с огромными баулами было очень тяжело. А проводили они там практически все время, приезжая в отель лишь для принятия пищи. Кстати, пища оказалась вполне здоровой: овощные супчики, морская живность, что-то вроде курицы и разные фрукты. Последние стоили крайне дешево, впрочем, как и почти все остальное. На доллар можно было приобрести штук пять ананасов. Если платить не хотелось, отойди от пляжа на сотню метров, туда, где начинались джунгли, – и вот они, халявные плоды… Кстати, загорать и купаться нормальным образом в такую погоду оказалось невозможно. Представьте себе океанскую воду, нагретую градусов до сорока, и подумайте, хотелось бы вам в ней плескаться… Поэтому все сидели под специальными здоровенными зонтиками в шезлонгах или лежали под ними на песке. Торговцы это делали только в выходной, а мы с Алексеичем – по мере желания. Даже на мелководье купаться было не очень приятно. Я-то хоть пытался какое-то время проводить в воде, а Алексеич сидел себе в шезлонге (тогда он в него еще помещался), попивал холодный напиток «7 Up», о котором россияне в то время и не слышали, время от времени плескал на себя из стоявшего рядом тазика, наполненного водой со льдом, – вот и все удовольствие. Еще можно было подозвать вьетнамца с лотком, на котором (тоже во льду) шевелилась разная морская живность, указать на понравившийся тебе моллюск или ракообразное и минут через десять получить его в только что изжаренном виде. Любопытно, что все банки с напитками были, судя по маркировке, изготовлены в Сингапуре, причем на каком-то древнем заводе, поскольку при дергании за колечко вместе с ним отрывался и треугольничек с острыми краями. Поэтому на пляже всегда приходилось смотреть под ноги, чтобы не наступить на такую железку и не порезаться. В Штатах, если мне не изменяет память, банки с «неотрываемой» крышечкой появились где-то в середине шестидесятых.

Кстати, со льдом у вьетнамцев никогда проблем не было. Даже в деревушках по пути следования автобуса находились какие-нибудь точки общепита, в которых стояли древние генераторы для производства льда. Вьетнамцы замораживали огромные «шпалы», весом килограммов по пятьдесят, от которых специальной пикой, вроде той, которую использовала Шарон Стоун в «Основном инстинкте», откалывали куски нужного объема. В городах генераторы стояли повсюду, в любом продовольственном магазине, кафе и даже уличных киосках. Некоторые были французские, времен Второй мировой войны, другие – американские, а наиболее «свежие» – японские. Япония вообще, пользуясь своей географической близостью, проводила во Вьетнаме активную экспансию. Например, многочисленные мопеды, которыми пользовалось местное население, носили название «Хонда», несмотря на то, что на них зачастую было написано «Ямаха» или «Кавасаки». Спрашиваешь, например, вьетнамца, разъезжающего на «Ямахе», как его транспорт называется, а он тебе и говорит: «Хонда». Прямо как у Козьмы Пруткова: «Если на клетке слона написано „буйвол», не верь глазам своим». Даже на обочинах дорог, где продавали канистры, канистрочки и банки с бензином, у каждой «точки» висел от руки написанный плакат «Хонда». Это слово так же прочно вошло в жизнь вьетнамцев как определение мопеда, как у нас «ксерокс» – как определение копировального аппарата, а у чехов «рифлы» – как определение джинсов.

В те времена во Вьетнаме автомобильный транспорт был редкостью. Основу, как мы уже упоминали, составляли мопеды, затем шли велосипеды и велотележки разных модификаций, грузовые и легковые. И при всей кажущейся хрупкости эти тележки выдерживали стопятидесятикилограммового Алексеича. Более того, его вез вьетнамец-рикша, который и сам-то весил раза в четыре меньше. И вез без малого километров пять до хорошего пляжа, а потом и обратно. Между прочим, всего за доллар.

Провинциальный вьетнамский рынок начала девяностых годов выглядел очень похожим на начавшие появляться тогда российские вещевые рынки. Вот только товары там были в несколько раз дешевле. Дороже, чем в России, там оказалась только аудио-, видеотехника. Тот тверской «челнок», купивший в Шереметьевском дьюти фри недорогой видеомагнитофон «Панасоник», успешно сбыл его на вьетнамском рынке, получив примерно 30 процентов навара. А закупались там для продажи в основном тряпки: от нижнего белья до зимних курток. Платья стоили по 20 долларов за десяток, мужские летние брюки примерно столько же, джинсы – по 5-10 долларов, в зависимости от качества. Всякие полудрагоценные камни шли чуть ли не на вес. Интересно было изучать огромный развал наручных часов. Там присутствовало все: от явных подделок за 5-10 долларов до абсолютно идентичных натуральным «Сейко» и «Ориентов». Не знаю, каким образом они попадали во Вьетнам, может, это была какая-то «некондиция» из Японии, но часы, имевшие в большинстве случаев какой-то маленький, почти не видимый дефект – царапинку на краю стекла, плохо застегивающийся браслет… – оказывались вполне приличного качества. Алексеич купил себе «Ориент Колледж» – огромную «гайку» с вишневым циферблатом, светящимися цифрами и стрелками и надежной механикой за 45 долларов. Носил он часы лет десять, причем неоднократно они падали, в том числе и в воду, но механизм работал исправно.

Зная Алексеича, скажу, что он терпеть не может торговаться, поэтому «челнока» из него никогда бы не получилось. Хотя для того чтобы купить всем родственникам обоего пола многочисленные обновки, он просто подходил к прилавку, спрашивал, сколько стоит, скажем, пять пар джинсов разного размера, а затем на предложение заплатить 50 долларов, говорил: «Тридцать». И обычно вьетнамцы сразу соглашались, что было удивительно, поскольку наши «челноки» для того, чтобы скинуть «двадцатку», уговаривали их часа два. Правда, удивление прошло довольно быстро, и вот почему.

Расхаживая по дикой жаре в толпе мелких вьетнамцев, наш большой друг выглядел примерно как Гулливер в стране лилипутов. Через некоторое время он заметил, что пользуется каким-то странным вниманием. Приближавшиеся к Алексеичу на расстояние вытянутой руки местные жители норовили коснуться его, после чего стыдливо отдергивали руку и улыбались. Сначала он думал, что стал мишенью для какого-то неведомого общества гомосексуалистов-вьетнамцев, но потом заметил, что и женщины, причем совершенно разного возраста, тоже стремятся до него дотронуться. После этого они, хихикая, отскакивали в сторону. Вечером гид объяснил Алексеичу, что в стремлении местного населения прикоснуться к прекрасному (к нему, то есть) нет ничего необычного. Религиозные убеждения предписывают при виде большого человека дотронуться до него, чтобы ощутить снисхождение благодати, которую тот, несомненно, олицетворяет. Алексеич успокоился и даже немного возгордился, поскольку стал чувствовать свою особую миссию в среде вьетнамцев. Я, хотя и был в то время немаленьких размеров, пользовался вниманием местных жителей только в отсутствие моего друга. Меня тоже норовили коснуться. Один раз я даже в ответ ухватил симпатичную вьетнамку за руку и притянул к себе поближе. Она, похоже, не возражала, выражая свои эмоции сдавленным хихиканьем, но при этом густо покраснела – настолько густо, насколько ей позволял общий желтоватый цвет лица. Кстати, о цвете лица. В последние годы у местных женщин иметь лицо желтого, а тем более загорелого вида – это моветон. Поэтому они все поголовно пользуются отбеливающими кремами и жидкостями, а чтобы не загореть, надевают специальные маски на манер тех, что в Японии носят при эпидемиях гриппа. Очень занятно видеть огромную толпу «медсестер», едущих по своим делам, но уже не на мопедах, как раньше, а на мотороллерах и прочих байках.

Другим предметом зависти местных мужчин и поклонения женщин была, как ни удивительно, борода. Дело в том, что у аборигенов она, как правило, не растет – зачем им, собственно, борода в таком жарком климате? Но ее наличие – это символ мужской силы и достоинства. Например, у дядюшки Хо Ши Мина бородка была вполне приличных размеров, что, несомненно, сказалось на его популярности в стране. Так что Алексеич являлся для вьетнамцев своего рода символом здоровья, успеха, высокой нравственности и еще черт знает чего. А мне с моей скудной растительностью на лице доставались лишь отблески славы моего большого друга.

Доходило и до курьезов. Шел как-то раз наш гигант по пыльной улице Вунгтау, думая о чем-то своем, как вдруг краем глаза заметил движущийся в попутном направлении мопед, естественно, «Хонду». На нем сидели две молоденькие симпатичные вьетнамки, которые, похоже, собрались куда-то в гости. Об их намерениях свидетельствовало то, что обе были аккуратно причесаны, красиво накрашены и даже одеты в белые перчатки до локтя, что считалось во Вьетнаме особым шиком. Так вот, по мере движения мимо Алексеича их головы, видимо, подчиняясь могучему инстинкту, поворачивались, поворачивались… Через две секунды, не справившись с управлением и обилием нахлынувших чувств, обе барышни вместе с «Хондой» рухнули на асфальт. А когда галантный Алексеич подошел к ним, чтобы помочь подняться, одна вообще чуть не упала в обморок. Не знаю уж от чего – от сознания близости божественного начала или от последствий ДТП.

Коль уж я вспомнил о вьетнамках… В начале девяностых все вьетнамские женщины соответствующего возраста, проживавшие в курортных местах и не работавшие в торгово-гостиничной сфере, занимались проституцией, по большей части профессионально. Даже наличие супружеских уз не останавливало их стремления заработать с помощью древнейшей профессии. Ну а поскольку девушки, как мы уже упоминали, были в Вунгтау на любой вкус и стоило все удовольствие совсем недорого, то наличие в городе многочисленных секс-туристов оказывалось неудивительным. Это сейчас они валят куда-нибудь в Таиланд, а тогда во Вьетнаме были такие демпинговые цены, что с ними не мог бороться никто. Чтобы сейчас стало понятно, кто был кто и что было что, приведу полный прайс-лист на май 1992 года.

В самом низу находились «пляжные девочки». К отдыхавшему в шезлонге на берегу океана туристу подходил сутенер и, приветливо улыбаясь, показывал ему веер из полароидных фотографий местных девиц в призывных позах и с минимумом одежды, а то и без таковой вообще. После того как «барин» выбирал ту или иную девицу, сутенер уходил куда-то за деревья, а потом приводил ее, чтобы показать товар лицом. Если на свет появлялся продукт непротивления двух сторон, то есть согласие, сутенер получал два или три доллара и оставался стеречь вещи. Секс-турист же с барышней, у которой под мышкой была циновка, а в кармане шортов презерватив, отправлялся за ближайшие кусты, где, собственно, любовное таинство и происходило. А за четыре доллара можно было получить в аренду «Хонду» и отъехать с дамой в более живописное место. При этом время в общем-то не лимитировалось. Впрочем, больше двух часов даже привычные уроженцы южных республик не выдерживали. Попробуйте заняться сексом при сорокапятиградусной жаре и палящем солнце – посмотрим, сколько вы продержитесь…

Следующим номером оказывались уличные и пригостиничные девицы. Любой рикша мог за несколько центов показать, где кучкуются проститутки, и даже договориться о цене и месте встречи. Обычная цена была пять долларов, а происходил весь процесс в каком-нибудь домике между пляжем и городом. Пригостиничных девиц (тоже по пять долларов) можно было привести в административно-развлекательный комплекс гостиницы, посидеть с ними в баре, а затем ощутить прелести орального секса в каком-нибудь укромном темном уголке, казалось, специально для подобных занятий и предназначенном. При данном виде общения презервативы не считались обязательными. Кстати, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из наших секс-туристов подхватил во Вьетнаме дурную болезнь. Всех пугали страшной «сайгонской розой», которая якобы раздувала мужское достоинство заразившегося до серьезных величин и делала его ярко-красным. Здесь не могу удержаться от того, чтобы вспомнить замечательную историю о великом русском художнике конца двадцатого века Алексее Меринове. Сразу оговорюсь, я лично ничего такого не видел, но вот коллеги по «МК» утверждают, что как-то раз в общем-то высоконравственный деятель искусства был завлечен в подпольный фешенебельный публичный дом в одном из старых московских особняков. Он даже было приготовился поучаствовать в общем разврате, как увидел холодную как лед бутылку «Абсолюта». И пока друзья предавались блуду, Меринов принял литр под легкую закуску. До огромного ложа, где его тщетно ждала полураздетая красавица, он так и не добрался, прикорнув на диванчике, после чего был отконвоирован домой. И вот, лишь улегшись спать, художник (с кем не бывает) почувствовал настоятельную необходимость посетить укромное заведение с белым фаянсовым другом в центре. Для тех, кто не понял, он решил пойти пописать. Не в том смысле, чтобы сваять какое-нибудь произведение, а в смысле опорожнить (извините за натурализм) мочевой пузырь. И вот в процессе этого действа он с ужасом заметил, что кончик его, извините за тавтологию, кончика начинает краснеть и раздуваться, причем прямо на глазах. Вся жизнь пролетела за несколько секунд в голове великого графика. И «сайгонская роза» ему вспомнилась, идеально подходившая по симптомам, и старушка мама, убеждавшая его предохраняться, и загубленная семейная жизнь. Он уже думал громогласно позвать тихо спавшую в комнате жену Машу, чтобы та позвонила в «скорую», как вдруг обнаружил, что ужасное красное уродство постепенно стало сползать вниз, а потом оторвалось и, подняв сонм брызг, плюхнулось в унитаз. Только тут Меринов понял, как он оказался прав, когда не стал звать жену, и как была права мама, уговаривая его пользоваться презервативом, и как неправ был он сам, забыв этот самый презерватив снять.

Но вернемся к нашим вьетнамцам, вернее, вьетнамкам. Массажные салоны у них подразделялись на те, которые были «с услугами», и без таковых. Обычно массаж стоил семь долларов в час. Объект приложения рук полностью раздевался, принимал душ, минут пять-семь прогревался в парилке и укладывался на огромный сексодром. Затем массажистка, обычно для удобства раздевшись до пояса, начинала делать массаж вроде тайского, то есть гнула, выламывала, вытягивала и прижимала все суставы и мышцы. Чтобы промассировать огромного Алексеича, шустрая, но маленькая вьетнамка с верещанием то давила на него локтем, то упиралась руками и переносила на них весь свой небольшой вес, то изо всей силы тянула пальцы, так что аж суставы щелкали. Удивительно, но при всей очевидной болезненности подобных манипуляций после окончания массажа в теле чувствовалась легкость, а синяков и прочих следов не оставалось. Это был, что называется, «массаж без услуг». Те, кто хотел присоединить к процедуре оральные «услуги», должны были доплатить еще три доллара. В этом случае удовольствие продлевалось еще на полчасика.

Самой высокооплачиваемой и привилегированной кастой являлись гостиничные проститутки. Обычно они сидели в баре и с удовольствием обслуживали клиентов у них в номерах за семь-восемь долларов в час. Южные маньяки, бывало, забирали за двадцатку пару вьетнамок и общались с ними всю ночь. А элиту местных жриц любви составляли по-настоящему красивые девушки, примерно такого плана, как фотомодели, снимавшиеся для японских настенных календарей. С ними можно было пообщаться не менее чем за десятку, причем они разговаривали не только на вьетнамском, но и на английском и даже русском. Самая высокая цена, судя по рассказам специалистов, была пятнадцать долларов и платилась лишь в исключительных случаях.

В то время существовали очень строгие, практически непреодолимые правила, в соответствии с которыми каждая группа проституток могла работать только по своему профилю и месту деятельности. Например, провести в гостиницу кого-нибудь из «уличных» или «пляжных» было невозможно. Один московский армянин пытался уговорить портье – седого благообразного вьетнамца лет шестидесяти – пропустить к нему очень красивую даму с улицы. Он тряс перед ним пятидесятидолларовой купюрой, которая равнялась примерно полугодовой зарплате несчастного старика, но тот был непреклонен. Даже заплакал, от бессилия, но все равно не пустил парочку в отель. И правильно сделал: если бы пустил, его бы сразу уволили, а охотников на такое место в городе нашлось бы предостаточно. Кстати, во время следующей поездки этот армянин нашел свою пассию, сделал ей визу и вывез в Москву. Даже женился на ней. Интересно было бы посмотреть, какие у них получились дети…

Во Вьетнаме Алексеич сумел доказать, что европейский ум способен победить азиатскую хитрость. Когда армянин рассказал ему о своем несчастье, он поспорил с уроженцем печально известного Спитака и жителем Бирюлева, что сумеет провести уличную вьетнамку в гостиницу. За несколько дней Алексеич тщательно изучил обстановку. Поскольку вставал он рано, часов в восемь (после десяти из-за жары на улице делать было уже нечего), то имел возможность наблюдать с балкона жизнь отеля до подъема. Это и помогло ему в дальнейшем.

Прогуливаясь вместе с армянским коллегой по прибрежной улице, наш большой друг зашел в небольшую лавочку, чтобы купить себе диктофон. Торговала там юная особа, которая, увидев Алексеича, стала похожа на кролика перед удавом. Выяснилось, что она ни слова не знает по-русски, да и английский ее ограничивался двумя-тремя словами. Алексеич пальцем ткнул в микрокассетный «Сони», девица на калькуляторе показала, что стоит он сорок долларов, и сделка была совершена. Но вьетнамка вдруг встала на цыпочки, ухватилась рукой за бороду Алексеича и, глядя ему в глаза, стала говорить: «Хотель, хотель…» Сначала подумалось, что она пытается говорить по-русски, но потом выяснилось, что интересует ее место временного проживания божественного гиганта. Вот тут армянин и говорит: «Спорим на полтинник, что ты ее не сумеешь провести в гостиницу?» Алексеич, как истинный спортсмен, принял спор. Сказав девице, что живет в «Паласе», он увидел, что она тычет пальцем в циферблат его «Ориента». Показав на цифру семь, он оставил довольную продавщицу в лавке, забрал диктофон и пошел в отель обдумывать, как ему выиграть только что заключенное пари.

Валяясь на постели, он вспомнил, что рано утром каждый день видел молодого вьетнамца, который подходил с внутренней стороны решетки, отделявшей территорию гостиницы от улицы, доставал из кармана ключ, открывал небольшую калитку, а затем вытаскивал на тротуар несколько тюков с грязным бельем, которые тут же увозила одна из редких в городе машин. В отличие от меня, Алексеич уже научился отличать вьетнамцев друг от друга, поэтому после обеда отправился искать «ключника». Когда он его нашел, то обратился к нему со следующей триадой (работники отеля понимали английский): «Парень, я вижу, ты человек предприимчивый и работаешь что есть сил. (Офигительный комплимент!) Так вот, я предлагаю тебе один американский доллар в общем-то ни за что. Ровно в семь часов ты подойдешь к решетке и ключом, который лежит у тебя в кармане, откроешь на одну минуту ту калитку, которую ты открываешь каждое утро в восемь утра. За это получишь вот такую новенькую зеленую бумажку». И Алексеич потряс перед глазами вьетнамца долларовой купюрой. Тот мгновенно понял, что от него требуется, и ответил: «О’кей, масса!» Удовлетворенный Алексеич пошел на обед, а затем стал ждать вечера.

Ровно в семь часов началось прекрасно срежиссированное шоу для двух зрителей – меня, болевшего за Алексеича, и армянина, жаждавшего выиграть спор. Мы с ним стояли на балконе и наблюдали процесс во всех подробностях. С одной стороны решетки в нетерпении топталась девица, с другой – в ожидании хрустящего доллара, сжимая в кармане ключ, стоял, озираясь по сторонам, ответственный за грязное белье. Как настоящий белый человек, Алексеич неторопливо подошел к решетке, вьетнамец молниеносно открыл калитку, получил заветный гонорар. Принарядившаяся продавщица аудиотехники проскользнула внутрь, а наблюдавший за всем этим представитель армянской диаспоры понял, что лишился пятидесяти долларов.

Теперь девушка, оказавшаяся на территории гостиницы, была в полной безопасности и обладала своего рода неприкосновенностью. Если человек внутри – он гость, это правило соблюдалось железно. В планы нашего большого друга секс с восточными женщинами не входил, так что он повел удивленную вьетнамку не в номер, а в бар, где к ним присоединилась проигравшая спор сторона. Отдав полтинник и оплатив напитки для всех четверых, армянин сказал: «Брат, огромное тебе спасибо! Ты меня просто спас». А затем поведал удивленному Алексеичу, как долго он ломал голову над тем, чтобы привести свою любимую в гостиницу, как думал, во сколько сотен ему обойдется общение с ней. А тут простой и изящный, а главное дешевый способ избежать придуманных вьетнамцами иерархических препон и барьеров… Через часок раскрасневшаяся, но несколько разочарованная дама была отправлена домой, разбогатевший Алексеич пошел смотреть телевизор, а армянин отправился искать парня с ключом, чтобы заключить с ним постоянное соглашение о взаимовыгодном сотрудничестве. Кончилось все, как я уже упоминал, свадьбой…

Вьетнам в то время был одним из бастионов рушащейся коммунистической системы. Тем не менее для человека несведущего в этой стране почти ничто не указывало на наличие «самого прогрессивного в истории человечества строя». Не было видно почти никакой коммунистической символики, разве что изредка попадалась красная кумачовая растяжка с непонятными лозунгами на местном языке. Однажды Алексеич попросил гида перевести текст, и тот, как в советские времена, встал в позу и торжественно произнес: «Юноши и девушки, будьте верны заветам Хо Ши Мина!» Не знаю, как юноши, но девушки, по нашим наблюдениям, немного странно понимали заветы покойного вождя нации. Кстати, портреты вождя висели во всех государственных учреждениях и украшали этикетку 35-градусной рисовой водки, которая за это получила название «Хошиминовка». За две недели отдыха людей в форме удалось увидеть всего дважды: первый раз – во время уже упоминавшегося дорожно-транспортного происшествия, когда автобус раздавил мальчишку, а второй – когда вдоль пляжа пыхтя проехал старинный «козлик» с тремя военными, вооруженными автоматами, скорее всего, пограничниками. А так Вьетнам выглядел очень похоже на все не очень богатые развивающиеся страны: фирменная и самодельная реклама, торговля всем подряд, кроме разве что наркотиков и оружия, неограниченная проституция и искреннее уважение к нашим гражданам, которое тогда еще не сумели подорвать тупые и жестокие российские «челноки».

Трудно сказать, почему самих вьетнамцев некоторые считают жестокими и склонными к правонарушениям. Преступность, как нам показалось, там просто отсутствовала. Можно было даже оставить что-нибудь на пляже, полотенце, к примеру, и с удивлением обнаружить его через час повешенным на ручку своего гостиничного номера. Воровства, а тем более хулиганства и драк не наблюдалось вообще. Разве что наши пьяные граждане нарушали ночную тишину похабными песнями. А так все было спокойно. Может быть, только у нас в России вьетнамцы выясняли отношения с помощью ножей и другого холодного оружия, а у себя они оказались весьма тихими. Правда, говорят, последние пятнадцать лет не прошли для страны даром. Проституция попала под запрет, и теперь цены установились долларов в пятьдесят. При этом нужно еще найти «правильных людей», договориться, потом ехать чуть ли не с завязанными глазами куда-то за город (уже на машине) и там испытывать судьбу (это если без презерватива). Рынки несколько цивилизовались, цены подросли, появилась современная техника, ну и кривая преступности тоже, говорят, пошла вверх. Хотя наших там почему-то не трогают, как бы они ни чудили…

Город Хо-Ши-Мин, он же Сайгон, хотя и уступает по своему географическому положению и народонаселению крупнейшим городам мира, тем не менее самый крупный во Вьетнаме. Многие здания остались еще от колониальной эпохи и к началу девяностых годов уже стали реставрироваться. Было видно, что инвестиции, в том числе и со стороны крупнейших мировых фирм, присутствуют. Нам с Алесеичем в Сайгоне больше всего понравился отель «Ритц», а точнее крыша этого отеля. В то время как вся группа «челноков», которую на день вывезли в столицу Южного Вьетнама, металась по местным рынкам и магазинам, мы в компании пожилого бельгийца со скромным «Ролексом» на руке наслаждались прохладной водой в бассейне на крыше гостиницы. Тут же, рядом с бассейном, стояла небольшая палаточка, в которой седой вьетнамец торговал алкогольными и безалкогольными напитками. Алексеичу удалось выяснить, что он работал еще при американском присутствии. Алексеич спросил, почему продавца не расстреляли вьетконговцы как коллаборациониста, на что тот, немного подумав, ответил, что тогда пришлось бы расстреливать большинство населения, как это, кстати, сделали в соседней Камбодже.

Отдых в бассейне мы проводили следующим образом: Алексеич медленно проплывал пятнадцать метров, пристраивался у стеночки и, не торопясь, выпивал «полтинник» виски со льдом, поставленный на бортик услужливым официантом. Затем то же самое проделывал и я. Отдохнув минут десять, мы так же медленно плыли в другую сторону, где нас ждали стаканчики ледяного джина с лимончиком. Через несколько часов такого плавания выбраться из бассейна оказывалось уже трудно. Пришлось перейти на минералку. В общем, проплыв изрядную дистанцию и выпив по полулитра виски и джина, мы с моим большим другом чувствовали себя прекрасно.

Понаблюдать за городской жизнью сверху тоже было изрядным удовольствием. Дело в том, что «Ритц» находится на пересечении центральных магистралей Сайгона, причем довольно широких. На них даже стоят светофоры. Так вот, Алексеич увидел сверху следующую картину: по одной улице шел поток мопедов и великов, а на пересечении с ней дожидались зеленого сигнала светофора по полтысячи «Хонд». В их среду каким-то образом затесывалось по одной-две машины. И когда вся эта армада трогалась, это было нечто! Напоминало атаку стаи саранчи на колхозное поле. Затем то же самое происходило на другой дороге. Сейчас, говорят, и машин больше, и уже не старые советские «Жигули» и «Москвичи» бороздят просторы вьетнамских дорог, а различные «японки» и «кореянки». Вьетнамцы, как я уже упоминал, пересели на байки. Великов много только в провинции. А вот традиция по вечерам кататься кругами по городу осталась неизменной. Мы еще тогда выяснили, почему все население вечером выезжает на большую дорогу. Дело в том, что в обычных «некондиционированных» домах находиться в жару просто невозможно. Поэтому жители Сайгона и ездят себе до наступления вечерней прохлады. И так каждый день в жаркое время года. (Самый холодный месяц – январь со средней температурой + 25 по Цельсию.)

Дорога домой заняла у нас те же 24 часа, однако показалась гораздо короче. Хотя бы потому, что мы набрали в сайгонском дьюти фри шесть литровых бутылок виски по 10 долларов, а также две здоровенных банки консервированных ананасов. Кто не закусывал виски ананасами, тот, смею вас заверить, потерял очень много. В общем, мы с Алексеичем быстро вошли в цикл: взлетели, выпили, заснули, приземлились, проснулись, взлетели – и так до самого…

Москва встретила нас обычными для мая двадцатью градусами тепла, что после раскаленного Вьетнама показалось нам холодильником. И мы с моим другом задумались, поехать ли нам в эту бесспорно интересную страну еще раз или нет. Думаем до сих пор…

Курица – не птица…

Любой уважающий себя житель царской России тут же дополнил бы эту поговорку традиционным окончанием: «…а Польша – не заграница». Но последние лет девяносто наш (а теперь уже почти и не наш) западный сосед отходил от СССР, а потом и РФ, все дальше и дальше, словно с конца XVIII века Царство Польское и не было составляющей частью Российской Империи. Хотя в начале XVII века поляки сами воспринимали своего восточного соседа лишь как колонию и вместе с несознательными потомками викингов спалили Москву, но благодаря выдающимся личностям в лице Ивана Сусанина, князя Пожарского и гражданина Минина, в конце концов, были изгнаны прочь, прихватив, правда, изрядную долю западных российских земель. Но это так, для общего развития, ибо и в прошлом веке у нас было очень много занятных коллизий, которые до сих пор не дают нам жить как двум добрым соседям, хотя и с общей границей лишь в несколько десятков километров.

Сначала мы отомстили вероломным полякам, которые воспользовались неразберихой после Брестского мира и, как обычно, оттягали у нас часть Украины и Белоруссии. В 1920 году Тухачевский и Буденный даже дошли до Варшавы, положив при этом несколько десятков тысяч «панов», но потом отступили. Затем в 1940 году, обговорив детали с Гитлером, завершили процесс. Украинские и белорусские земли отошли к нам, а остальное – к бесноватому фюреру. При этом мы, естественно, расстреляли большинство офицеров, священников, государственных чиновников, а тех, кого не расстреляли, сослали в Сибирь. Помните замечательный фильм 60-х «Четыре танкиста и собака», снятый по книге Зигмунда Пшимановского? Лояльные Советам поляки, до того почему-то отправленные осваивать таежные просторы, храбро воюют бок о бок с русскими против фашистов. Так вот, сейчас в Польше этот фильм находится под строгим запретом как «антигосударственный» и «антиисторический». Выводы делайте сами. Оказывается, никакого Яна Коса, русской девушки Маруси и польской Лидки, силача Густлика и даже усатого грузина, не говоря уж о собаке Шарике, не было. А если и были, то вели они себя совсем по-другому: если и шли вперед, то лишь потому, что сзади них располагались заградительные отряды НКВД с пулеметами, которые при малейшей попытке отступить безжалостно косили всех подряд. А всяких танкистов-летчиков, воевавших в Войске Польском добровольно, современные поляки считают предателями Родины, сотрудничавшими с захватчиками. И ничего тут не попишешь: захватили мы часть Польши перед войной, а после нее – всю остальную и уподобились тем самым Адольфу. В общем, скажем честно, любить нас полякам особенно не за что. Да и нам всякая там «Солидарность» и гданьские восстания стояли поперек горла и мешали строить социалистический лагерь. Тем более что жили наши польские «братья» несколько свободнее, хотя и ужасающе бедно. Даже анекдот был на эту тему. Приезжает советский руководитель высокого ранга в Варшаву, ходит по улицам. Видит, водка продается свободно, джинсы – тоже, всякие там жвачки, сигареты… А в кино – Джеймс Бонд и даже «битлы»! Ну и на встрече с польскими товарищами начинает их укорять: «Что же вы так народ-то распустили? Битлзы всякие, жвачки с джинсами, а лагерь-то у нас все-таки один – социалистический…» А поляки ему отвечают: «Пшепрошем пана, лагерь-то один, но у нас барак повеселее!»

Вот в этот «веселый барак» и решили выпустить «Машину времени» осенью 1986 года. В это время я в коллективе не работал, но соратники столько рассказывали о «волшебном таинственном путешествии», что не воспользоваться их воспоминаниями было бы просто грешно.

Итак, какого черта «Машине времени» понадобилось в Польше и почему ее туда послали – до сих пор неясно. Тупые чиновники Министерства культуры, по всей видимости, долго чесали репу, пытаясь понять, что представляет из себя фестиваль альтернативной музыки «Морковка-1986». Это сейчас любой пацан знает, что «альтернативщики» – это люди, которые не умеют ни петь, ни играть, ни танцевать, зато, как они сами считают, выражают некую «идею», понятную только им самим, а также родственникам и фанатам-наркоманам. Но приглашение от польской стороны было получено, и выездная комиссия Минкульта решила, что лучше всего с задачей не уронить достоинство отечественной эстрадной музыки, пусть даже и альтернативной, справится именно «Машина времени». Удивительно, но даже Макаревич, который, казалось бы, был весьма осведомлен о музыкальных течениях, не мог себе представить, что же это за «альтернативная музыка такая». Они с Кутиковым долго дискутировали и пришли, наконец, к выводу, что это некое «новое слово» в роке, и главное – нужно было чем-нибудь выпендриться, особенно тем, чего у других нет. А выпендриться чем было! В то время для придания программе пущей концептуальности и более яркого иллюстративного ряда в состав коллектива включили балет. Первый состав этого искрометного шоу состоял из одной «профессионалки» – Наташки Чичеровой по прозвищу Чича, которая до того долго-долго работала в Ансамбле эстрадного танца «Сувенир». С ней пришли еще три симпатичные девочки лет 18–20 от роду: Танька Бехтерева, Ольга Горелова и Надежда Колодько. На сайте «Машины времени» Макаревич почему-то пишет фамилию последней как «Колотько», что в корне неверно. Алексеич, у которого память-то будет получше и который с этой танцовщицей дружил, знает точно. И я ему верю.

Этот состав поработал весну и лето, а потом его заменили на профессионалов и профессионалок из того же «Сувенира». Там, кстати, Сашка Зайцев, игравший в то время на клавишах, и присмотрел себе супругу, став одновременно отцом ребенка афроамериканского происхождения. И никто ему не сказал, как в фильме «Цирк»: «Петрович, у этой женщины черный ребенок, она жила с негром!» А может быть, «полковник» был истинным интернационалистом или ему, время от времени находившемуся под воздействием некоторых препаратов, все было по фигу. В общем, чужая душа – потемки…

Поспорив с недельку, Макаревич с Кутиковым решили, что они замечательно впишутся в среду альтернативщиков и если и не заработают поганых злотых, то, во всяком случае, шороху дадут точно. Как же они ошибались! Особенно в части намерения стать членами сообщества любителей альтернативностей. Но об этом речь еще впереди.

В то время никаких законов о «въезде-выезде из СССР» еще не было, так что для некоторых членов коллектива это оказалась вообще первая поездка за рубеж. Макаревич, правда, ездил в Польшу в 1979 году, но страну эту не любил. Во-первых, потому что терпеть не мог польскую эстраду в лице «Скальдов», «Червонных гитар», «Но То Цо» и даже хард-рокового «Брейкаута», во-вторых, потому что ныне покойный вероломный лях Мартин увел у него первую жену Ленку, а в-третьих – по той причине, что ему однажды в пивбаре с польским названием «Пльзень» дали в физиономию. Решил Андрей Вадимович демократично пойти по старой памяти выпить пивка в Парк культуры имени Горького. Подошел к нему здоровенный жлоб: «Ты, что ли, Макаревич?» – «Ну, я», – гордо ответил Макар, даже приосанившись. «Ну так получи!» И получил Макар по лицу, о чем потом сильно переживал и даже нанял охранника Сашу Иванчу, эксперта по восточным единоборствам.

Но вернемся к исторической поездке в Польскую Народную Республику. Несмотря на то что в рейтинге зарубежных государств, куда обычно выезжали наши граждане, она стояла весьма невысоко, где-то пониже ГДР и Румынии, но повыше Монголии и Вьетнама, спецпроверку, медицинскую и партийную комиссии артистам и иже с ними пришлось проходить по полной программе. Десятка полтора врачей изучали медицинские карточки каждого, мерили давление, проверяли зрение и слух, чтобы потом вынести вердикт: «Практически здоров». Так, Макаревич с его сколиозом, Зайцев с пристрастием к запрещенным стимуляторам, Кутиков с ларингофарингитом и директор Валера Голда с землистым цветом лица в одно мгновение «выздоровели». Единственный, кто не боялся медкомиссии, был Валерка Ефремов, который оказался здоровее всех, чего я ему искренне желаю и сейчас.

А вот с парткомиссией дело обстояло посложнее. Этот институт придумали еще давным-давно, и он раньше назывался «Комиссией старых большевиков». К середине 80-х почти все они (а «старые» – это с дореволюционным стажем) вымерли, и судьбы жаждущих выехать за границу граждан решал кто не попадя. Схематично такая комиссия изображена в фильме «Мы из джаза», когда председатель «тройки» задает руководителю джаз-банды Скляру вопрос о том, когда было восстание Спартака. Тот же бойко и правильно отвечает, в результате чего выносится вердикт о том, что «данному коллективу можно работать на крупнейших площадках города». К сожалению, никто из артистов, а тем более административного и технического персонала группы, политической грамотностью не обладал и оказывался не в состоянии ответить даже на какой-нибудь самый элементарный вопрос для по-советски воспитанного человека. Макаревич сильно задумался, за день до комиссии позвонил Алексеичу, который, кроме всего прочего, еще и профессиональный историк, и попросил его прочитать для группы обзорную лекцию по текущей политике. Утром все собрались в небольшой пристройке к Театру Эстрады, где располагался «Росконцерт». Алексеич в течение почти трех часов вдалбливал в увлеченные «альтернативой» головы артистов основы политических знаний, заставляя их эти самые знания даже конспетировать. Язвительный Максим Капитановский с видом Павлика Морозова поднял руку и сообщил ему, что «ученик Макаревич не конспектирует, а рисует в тетрадке чертиков». На это мудрый Богомолов сказал, что у людей с абсолютным музыкальным слухом бывает способность запоминать не содержание лекции, а звуки, то есть отдельные слова и предложения. А затем они при случае могут их довольно близко к тексту повторить. Макаревич, как обычно в таких случаях, гордо оглядел собравшихся, а Кутиков, втайне считавший, что у него тоже идеальный музыкальный слух, но при этом прилежно записывавший лекцию, от обиды и из солидарности прекратил писать.

Простые и понятные уроки Алексеича усвоили не все. Бедный Валерка Ефремов, блестяще прошедший медкомиссию, от волнения перепутал съезды с пленумами и политически неграмотно назвал Горбачева первым секретарем ЦК вместо «генерального». За это его и костюмершу Таньку сначала отправили прочь. Но Макар и директор зашли в помещение, где проходила комиссия (тогда это был Октябрьский райком КПСС, позже – московский РУОП, а сейчас Главное управление МВД по Центральному федеральному округу). На их робкие протесты строгие «партчлены» твердо сказали: «Ничего, отправитесь без барабанщика. У нас, как известно, незаменимых людей нет». И предложили, чтобы в поезде кто-нибудь, скажем, Максим Капитановский, который долго играл на барабанах, разучил все партии и выступил. Кто-то из них, особенно продвинутый, даже вспомнил «секретную» информацию: мол, когда «Битлз» в первый раз посетили Америку, у Ринго Стара удаляли миндалины, и с ними играл другой ударник. Возмущенный Макаревич скрепя сердце произнес: «Всякие западные артисты нам не указ. Здесь СССР и райком партии, между прочим!» Эффект фразы оказался фантастический! Все члены комиссии, как по команде, обернулись к политически неграмотному барабанщику и дружно приняли решение – разрешить Ефремову пересдать. Про костюмершу как-то забыли.

Самым гнусным в работе «старых большевиков» оказались расспросы о личной жизни кандидатов на поездку. Поскольку большинство участников группы было разведено, а то и вообще неженато (это вдвойне подозрительно), допрашивали их с пристрастием. Почему развелись, с кем живут дети, что они сейчас проходят в школе? Гениальный ответ на все большевистские происки дал Виталик Павлов, много раз выезжавший (причем даже в капстраны) в составе ансамбля «Верасы». Он, на свою беду, был женат третий или четвертый раз на красавице Клаве Ивановой. Свои ответы Виталик отработал до мелочей. На вопрос уже плотоядно потиравших руки старперов, что послужило причиной его развода с первой женой, он ответил, покраснев и потупив очи (делал он это в совершенстве): «Это находится в компетенции органов здравоохранения». И все! Крыть было нечем – Виталик выкинул козырного туза или даже джокера. Зато остальных, за исключением Макаревича и Голды, пытали по полной программе.

Ехали они в Польшу поездом с Белорусского вокзала. Тогда еще не было таких безумных толп «челноков» с клетчатыми сумками, как в девяностые, а проводники вели себя вежливо и предупредительно. К тому же при проезде по территории СССР работал за рубли вагон-ресторан, а точнее, вагон-кафе под названием «Митропа», в котором по щадящим ценам продавался алкоголь, а также разные импортные вкусности, которых тогда в Москве и не видели. Это сейчас мы справедливо считаем всякие кока-колы, марсы-сникерсы и бумагосодержащую колбасу салями натуральной гадостью. А тогда…

Варшава встретила артистов теплой, но пасмурной погодой. А мрачноватости «советским битлам» добавило то, что их поселили в беззвездочном отеле «Dom hlopa». Если попробовать перевести это выражение на русский, то получается что-то вроде избушки холопа. Кто такие холопы, думаю, известно всем. Но при более тщательном лингвистическом анализе выяснилось, что это – «дом колхозника», что, правда, звезд заведению не прибавляло. Особенно недовольными оказанным невниманием были Макаревич и директор Голда, которые на встрече с представителями советского посольства выразились в том смысле, что лидерам отечественной рок-музыки негоже жить в трущобах. Как ни странно, претензии артистов немедленно удовлетворили и следующим утром их переселили в четырехзвездочный «Форум». Как утверждает Максим Капитановский, в этом отеле нашлось все – от бара до стриптиза. Последний, правда, посетили только представители администрации, после чего долго плевались, говоря, что наши девчонки из города Калинина делают все гораздо лучше и за меньшие деньги. Как тут не вспомнить анекдот? Приезжает супруга из заграничной поездки и говорит мужу: «А ты знаешь, мы ведь ходили всей группой на стриптиз». – «Ну и как?» – с энтузиазмом спрашивает муж. «Сейчас покажу». Жена включает радиолу «Ригонда», ставит на нее гибкую пластинку с песнями советских композиторов о любви и начинает медленно раздеваться. Муж, сначала ожидавший шоу с интересом, через некоторое время глубокомысленно замечает: «Правильно говорят наши партийные руководители: стриптиз – отвратительное зрелище. Отрыжка прогнившего Запада, так сказать…»

Но еще более «прогнившим» оказался фестиваль «Морковка-86». На самом деле это было всего лишь скопище идиотов со всей Европы, которые, не умея ни петь, ни танцевать, ни играть, пытались самовыражаться нетрадиционными формами и способами. Если бы зрители, что собрались в старинном зале, чудом уцелевшем во время штурма Варшавы в 1945 году и после этого, похоже, ни разу не ремонтировавшемся, не были обдолбаны, обкурены и нагаллюциногенены, они бы тут же забросали европейских «артистов» помидорами и яйцами и быстренько разошлись по домам. А так они весьма спокойно воспринимали шуршание и разрывание оберточной бумаги, транслировавшееся с большой громкостью, а то и просто молчание перед микрофоном. Тот же Макс Капитановский вспоминает в своей книге «Все очень непросто» самые искрометные номера: «Выходит на сцену человек с собакой и 20 минут „альтернативно» молчит или двое молодых людей из Бельгии бродят по сцене, заваленной обоями, постукивают в барабан и раздеваются до пояса снизу». Говорят, что на второй день на сцене появился какой-то человек с аккордеоном и стал исполнять немецкие народные мелодии, за что был дружно освистан, как не вписывавшийся в формат «альтернативного» фестиваля. Как ни странно, «Машина времени» в него вписаться сумела. Вот она – волшебная сила искусства! Как только громко застучал по барабанам Валера Ефремов, а Кутиков начал трясти волосами и бородкой, зрители заволновались. А балетные номера вообще вызвали у поляков что-то вроде столбняка. Через некоторое время в затуманенных наркотиками мозгах зрителей и участников «Морковки» стал формироваться стереотип советского неформального искусства. «Интересно, – думали они, – а какое же искусство у них там называют традиционным?» Но мысли эти со временем улетучились, и «Поворот» прошел при «бурных продолжительных аплодисментах, переходящих в овацию».

Прогулки по Варшаве между концертами особого интереса не представляли. Такие же, как в Москве, грязноватые улицы, торговля в различных «неположенных местах» всем чем угодно (у нас все это войдет в моду примерно через год), чешские трамваи, наши «Жигули», смешавшиеся с польскими «фиатами»… В общем, барак у поляков был хоть и повеселее, но, пожалуй, даже победнее нашего. Кстати, за все время общения с местным населением никто не спросил артистов ни про Буденного, ни про Катынь. Правда, говорили что-то там про «Солидарность» и гданьские события, но без особого фанатизма. Все-таки поляки – нация более торговая, чем политизированная. Любая политика для них – средство что-нибудь кому-нибудь продать. Вот, к примеру, в 2006 году они завезли в Россию сотни тонн мороженного мяса, хранившегося лет десять, которое в свое время совсем недорого купили в Бразилии, а теперь выдали за свое, польское. Наш доблестный главный санитарный врач Онищенко поймал их на мошенничестве и запретил ввоз мяса из Польши. Так они, гады, наложили вето на подписание очередного соглашения между Россией и Евросоюзом! Нам, правда, от этого ни жарко, ни холодно, поскольку при отсутствии нового соглашения продолжается действие старого, нас вполне устраивавшего. Но поляки все равно выпендрились, показав свою независимость. Как у нас любят говорить, независимая страна – это страна, от которой ничего не зависит…

Нам с Алексеичем удалось побывать в Польше уже после развала СССР и крушения польского социализма, так что впечатления оказались несколько иные. Ранней весной 1992 года отправились мы с туристической группой (читайте – группой «челноков») по маршруту Москва-Варшава-Белосток-Москва. Честно говоря, я ехать никуда вообще не собирался, но в гастрольной работе «Машины времени» появился перерыв, а сидеть и тупо репетировать с коллегами, которые понимают язык музыки только с третьего-четвертого раза, если понимают вообще, меня совершенно не прельщало. В свое время по аналогии с хоккеистами, у которых есть выражение «Тренируется тот, кто играть не умеет», Стас Намин выдал сходную крылатую фразу. На вопрос какого-то провинциального корреспондента, сколько часов в день репетирует ансамбль «Цветы», он сказал, что репетируют люди, которые не могут сыграть что-то с первого раза, а таких он в коллективе не держит. В общем, свободное время было, путевка, да еще со скидкой, стоила очень недорого (долларов двести на неделю), а выпить «выборовой» водки на родине Дзержинского, Барбары Брыльской и хоккеиста со звучной фамилией Ёбчик, забросившего нашей сборной три шайбы во время чемпионата мира в Катовице, хотелось.

Отправились мы, как обычно, с Белорусского вокзала, причем оказались единственными гражданами России, у которых не было с собой багажа. Две маленькие сумочки со сменой белья и туалетными принадлежностями и пакет с водкой и закуской за багаж никто не считал. Я никогда и нигде больше не видел таких огромных сумок, как тогда на Белорусском вокзале. Гигантские клетчатые вместилища товаров народного потребления из прочнейшего нейлона выглядели настолько монументально, что казавшийся мне до того огромным вратарский баул Алексеича смотрелся рядом с ними как дамская сумочка. Сумки имели специальную конфигурацию, чтобы проходить в вагонные двери, а затем помещаться на верхних багажных полках. Я наблюдал, как из только что пришедшего экспресса выталкивали клетчатых чудовищ. Двое тянули за ручки снаружи, а другая пара толкала багаж из тамбура. А потом это все тащилось в город и растворялось в пучине вещевых рынков и комиссионок, которые тогда еще существовали.

Мы с Алексеичем сидели вдвоем в трехместном купе (три полки друг над другом, правда, широкие и мягкие), поскольку ради комфорта выкупили третий билет до польской столицы. Как выяснилось позже, сделали мы это совершенно правильно и извлекли из содеянного немалую по тем временам выгоду. Правда, поначалу все попытки занять «свободное место» мы отвергали, но потом решили, что за 50 долларов заполнить верхнюю и багажную (она была напротив) полки можно. Челноки из соседнего купе, багаж которых не влезал к ним, за жизненное пространство кроме полтинника выдали нам еще жареную курицу, которых у них было в запасе аж шесть штук, бутылку «Абсолюта» и два блока сигарет LM, бывшие, как выяснилось позже, у наших польских братьев самым ходовым товаром. Зашедший к нам в купе проводник узнал меня и, взяв автограф, спросил:

«А что, у „Машины времени» действительно так плохи дела, что приходится „челночить»?» Я, не моргнув глазом, ответил ему, что сейчас просто моя очередь, а вот на следующей неделе товар в Польшу повезет Макаревич. Проводник во всеуслышание пообещал нам решить все проблемы с багажом на таможне, за что соседи выдали нам на границе еще двадцать пять долларов. А потом еще привели к нам безбилетного гражданина, который готов был отдать сто долларов за то, чтобы его перевезли через границу, причем обещал появиться в купе лишь в Бресте. Мы, конечно же, согласились, заработав таким образом на почти бесплатном (30 долларов) билете около двухсот баксов и водку с закуской.

Обеспечив себя финансовым и пищевым довольствием, мы мирно попивали водку, как неугомонные соседи опять пришли к нам пообщаться и посоветоваться. Оказалось, им нужно было перевезти через границу три тысячи незадекларированных долларов на закупку товара. А сделать это на халяву было очень трудно, поскольку таможенники знали всех постоянных «клиентов» и брали с них до 10 процентов от провозимых сумм. Сначала они предложили нам за стольник разместить свои капиталы у нас, но мы отказались. Алексеич, правда, обещал подумать и найти такое место, где валюту точно искать не будут. За удачный провоз ему также была обещана премия, но лишь в 50 долларов, поскольку никакой ответственности он не нес, а просто креативно подходил к решению проблемы.

Уже на подъезде к границе, когда «челноки» заволновались и стали настойчиво просить «думать побыстрее», Алексеич продемонстрировал блестящий ход. Закрывшись в купе, он взял несколько «сотенных», смял их комком, завернул в газетную бумагу, скомкав еще больше, а затем принялся за фольгу, в которой до этого находилась жирная жареная ряба. Оторвав соответствующий кусок, он сунул в него пару бычков, куриную кость (так, чтобы она торчала наружу) и газетный сверток с долларами. Затем скомкал фольгу вокруг внутреннего содержимого. Примерно так же были изготовлены еще несколько «контейнеров». Обильно посыпав их спитым чаем и прочим мусором, он аккуратно разместил их в прозрачном полиэтиленовом пакете, как бы приготовленном к выбросу в помойку. А сам пакет положил на самом видном месте – у окна на столике рядом с полупустыми чайными стаканами. Забегая вперед, скажу: композиция оказалась настолько блестяще изготовлена, что когда таможенники на границе стали «шмонать» наших соседей и ничего не нашли, они так расстроились, что пообещали убить своего информатора, который сообщал им о провозимых ценностях. В заключение, пожелав сквозь зубы счастливого пути, один из них сказал: «Вы бы хоть убрали тут у себя, все-таки за границу едете», – на что получил ответ в том смысле, что «курица – не птица…»

Хотя я несколько раз пересекал бывшую советско-польскую границу, делал я это по преимуществу либо во сне, либо очень нетрезвым. А тут случилось так, что мне удалось даже провести некоторые наблюдения. Не знаю почему, но по мере приближения заграницы дома вдоль железной дороги становились все более основательными. Если километров за сто мы видели крытые соломой хатенки, то через пятьдесят верст вокруг стояли уже кирпичные строения, покрытые оцинкованным железом. А еще ближе к рубежу бывшего общего Отечества разместились прообразы современных коттеджей с гаражами и высокими заборами. Зато после переезда и смены вагонных тележек на более узкие европейские опять появились соломенные крыши и глинобитные стены, которые по мере удаления от экс-СССР постепенно сменялись деревянными и кирпичными домиками, домами и домищами. Правда, скажу вам, не было ни одного строения, которое можно было бы без стыда показать сегодня где-нибудь на Рублевке. Но закономерность в размещении жилых строений мне вывести так и не удалось, поскольку я выпил водки и проспал до самой Варшавы.

Правда, до нее была еще таможня, разговор о которой – совершенно особое дело. Вот там-то и выяснилось, что везут наши сограждане в Польшу. В первую очередь, это были сигареты всех зарубежных лейблов. Почему-то детские снегокаты. Другой вариант снегокатов – аллюминиевый тазик в форме большого, но мелкого казана, который тоже использовался у нас в стране как средство для спуска детишек с гор. Но как выяснилось, их в ходе конверсии производили на каком-то оборонном предприятии с чуть ли не микронной точностью. А предприимчивые поляки, привернув к ним кронштейны и провода, изготавливали из них редкие и дорогие по тому времени комплекты спутникового ТВ. Ну и, конечно, везли икру черную, икру красную, еще какие-то консервы и кучу другого барахла, которое у нас можно было купить относительно свободно, а в Польше – с трудом и значительно дороже. Таможня, как я понял, была призвана несколько снивелировать разницу в ценах, причем деньги от этой «нивелировки» шли непосредственно в карман таможенникам. Вместе с проводником они обходили купе и, посчитав сумки, объявляли: двести, триста, а то и пятьсот. Когда очередь дошла до нас, нам уже объявили было «двести», как проводник начал что-то горячо шептать на ухо усатому гражданину в фуражке и с погонами. Слышно было лишь «Машина времени» и «наши люди». Нам тут же было оказано доверие, выразившееся во фразе: «Ну ладно, так и быть, пусть проезжают».

Тех, кто по недомыслию начинал спорить с таможенниками (на весь поезд – человека три), начинали шмонать со всей пролетарской ненавистью. В результате оставляли им по два блока сигарет, по банке икры и по две бутылки водки. Все остальное же забирали на «склад временного хранения», чтобы «граждане могли забрать свои вещи по возвращении». Но если учесть, что «граждане» возвращались из Польши не через Белоруссию, а через Украину, становилось понятно: товар исчезал на таможне навсегда…

Варшава встретила нас сереньким небом, прохладным дождиком и ветром 5-10 метров в секунду. Для людей несведущих – погода была просто мерзкая. Впрочем, как и сама столица Польши. Единственное светлое пятно – это сталинская высотка в центре, около которой стоял постамент с каким-то новым автомобилем типа «пежо». Это оказалась «завлекалка» в казино, которых в СССР не было, а в нынешней России, говорят, скоро не будет, а если точнее, их загонят в резервацию. Правда, если резервация окажется чем-то вроде Лас-Вегаса, то, может быть, и я съезжу проиграть тысчонку-другую. Хотя вряд ли…

Если во время поездки «Машины времени» в ПНР артистам запомнились огромные плексигласовые ящики для пожертвований на нужды города, полные денег, то в «новой» Польше они уже отсутствовали. Хотя денег в те времена в них было много: чудовищная инфляция, – и, чтобы заполнить ящик емкостью в кубометр, пришлось бы собрать всего лишь около трехсот долларов. Тогда же, когда мы с Алексеичем бродили по улице Маршалковской, польские деньги делились на «старые злотые» и «новые злотые». Если не ошибаюсь, то один «новый» равнялся тысяче «старых». А может быть, и десяти тысячам. А получить как те, так и другие можно было в располагавшихся на каждом углу (видимо, вместо ящиков для пожертвований) обменниках под названием «Kantor». Алексеич тут же рассказал историю про своего детского приятеля по фамилии Кантор, который очень переживал из-за еврейской фамилии. «Вот ему было бы приятно прочитать о себе на каждой улице каждого более или менее крупного польского города», – сказал мой большой друг. Кстати, сейчас этот самый Кантор – мультимиллионер, приватизировавший целый ряд предприятий по производству минеральных удобрений. Говорят, что скоро свалит за рубеж, поскольку не без оснований боится, что все у него отнимут, а самого посадят.

Вместе с группой сопровождавших нас «челноков» мы совершили краткий визит на стадион. Дружественным этот визит назвать было бы трудно, поскольку местные бандиты у одной «челночницы» отняли сумку с деньгами, а двоих ребят, вступившихся за нее, отделали бейсбольными битами. Скажу честно, несмотря на то, что поляки – католики и, как мне кажется, довольно ревностно относятся к требованиям христианства, заповеди Господни никто из молодежи не соблюдает. Во всяком случае, бандитов и проституток в Варшаве было гораздо больше, чем в Москве 1990 года. Те же кожаные куртки, бритые затылки, спортивные штаны, иногда черные джинсы…

Стадион на самом деле являлся уже не спортивным сооружением, каковым был когда-то, а крупнейшим вещевым рынком Польши. По большей части, продавалось там всякое барахло, которое либо привозилось из Юго-Восточной Азии, где сильно поднаторели на изготовлении подделок, либо производилось на польских подпольных фабриках. Одну из таких мы посетили тем же днем. Где-то на окраине Варшавы, куда нас привез «челночный» автобус, обнаружился огромный ангар, к которому вела мощная линия электропередачи. Часть помещения выделили под склад, который был забит тысячами джинсов-варенок. Другая – примерно пятьсот квадратных метров – являлась «производственной зоной». Всю ее занимали стоявшие вплотную друг к другу швейные машинки. За ними, понятное дело, сидели лица азиатской наружности и женского пола. Алексеич осведомился у хозяина, к какой национальности принадлежат дамы, на что тот, не задумываясь, ответил: «К русской». На что Алексеич, тоже не задумываясь, дал комментарий: «Русский-то русский, только глаз узкий». При более детальном исследовании выяснилось, что правы оказались оба. Примерно половину работниц составляли кореянки из Ростовской области.

Конечно, сейчас мало кого интересует порядок оптовых и розничных цен на продукцию польского ширпотреба, но скажу для справки, что столь популярные у наших пацанок конца восьмидесятых варенки «Молина» стоили по десять долларов при закупке до пяти пар, по девять – до десяти, по семь – до тридцати и по пять – до пятидесяти. Далее начинался крупный опт. Если хорошо поторговаться, то тысячу пар можно было купить по три доллара, а за триста – отправить грузовой фурой в Союз. Но мы с Алексеичем варенки не носили, так что покупать ничего не стали. «Челноки» же загрузили багажники автобуса тюками и сумками с джинсами, после чего мы отправились обратно в город.

Замена ящиков для пожертвований на «Канторы» отнюдь не пошла на пользу варшавскому благоустройству. Дома выглядели ободранными и серыми (кроме католических костелов, конечно, которые были из красного кирпича). Когда мы ехали по городу, обнаружили целые кварталы «хрущевок», которыми СССР в свое время наградил Польшу. А остальное сильно напоминало варшавское гетто времен Второй мировой войны. Кучи мусора, какие-то подозрительные личности, шныряющие по подворотням. В общем, не понравилось нам в этом городе. Тем более что нас еще повели ужинать в «ресторан». По уровню это оказалось что-то вроде рабочей столовой. Единственное, что отличало «польский ресторан», – это поставленные на голых пластиковых столах свечи. Стулья, кстати, тоже были «столовские» – на металлических паучьих ножках. Кстати, сейчас бы их назвали «мебель в стиле хай-тек». А так, просто говно и все. Алексеич уже гораздо позже рассказал мне, как в Сочи зашел в магазин-салон итальянской мебели, в котором этого «хай-тека», дерьма то есть, стояло пруд пруди, и увидел замечательную пару южных кровей. Плотный усатый мужчина внимательно рассматривал бюст продавщицы (сейчас они все почему-то называются менеджерами), которая, наклонившись вперед, показывала ему какие-то проспекты. А его супруга носилась по магазину, то и дело крича: «Гоги! Гоги!» Он долго не отзывался. Но потом на крик: «Гоги, посмотри же, какой миленький стулчик!» – всетаки соизволил оторваться от созерцания сисек и пошел в сторону жены. «Стулчик» действительно был что надо. Три никелированных ножки, сходившиеся вверху, явно напоминали советские стулья шестидесятых-семидесятых, но не с ржавчиной, пробивающейся через краску, а с благородной полировкой. Сверху на них покоилась привинченная никелированными же болтами фанерка красного цвета, примерно сантиметров двадцать в ширину. Вырезана она была в форме сердечка. Точно такое же «сердечко» украшало «спинку» изделия, которая представляла из себя… Ну, конечно же вы правы, никелированную трубочку, начинавшуюся под сиденьем и причудливо изогнутую. Алексеич уже предвкушал, как мощный кавказец сядет на «стулчик» и раздавит его ко всем чертям, но тот всего лишь подошел, взял его, попробовал на вес и изрек гениальную фразу: «Манана, ты дура! На этот „стулчик» мой жоп не сядет. А для металлолома – веса мало!» – и отправился восвояси изучать проспекты, вернее, сиськи. Маленькая деталь: на изделии была бирка с надписью о том, что он якобы изготовлен в городе Модена на родине ныне покойного, к сожалению, Лучано Паваротти, а также по эскизу тоже покойного Сальвадора Дали. Бумажку с надписями украшали две голограммы, сургучная печать с надписью «Pavarotti style» и ценник 300 долларов.

Увидев на столах стаканы с мутноватой жидкостью типа компота и грязные приборы, мы с Алексеичем поняли, что останемся голодными. Предупредили гида, что вернемся через полтора часа к отъезду автобуса, и прошли ловить такси. Почти разваливавшийся на ходу польский «фиат» начала семидесятых отвез нас в центр, где я еще пару часов назад приметил пивную, на вывеске которой была изображена здоровенная свиная морда. Понятное дело, свиные блюда там имелись. Мы заказали по огромной порции «бигоса» – свинины с кислой капустой, две бутылки «Выборовой», и жизнь стала налаживаться. А когда в автобусе выпили третью, то сразу окунулись в объятия Морфея и проспали до самого города Белостока, опровергая тем самым поговорку о том, что «сон алкоголика короток и тревожен». Или мы были не алкоголиками, или поговорка была неправильной.

То место, где нас поселили в этом польском городке, трудно было называть отелем. Ему более подходит определение, придуманное в свое время Виктором Черномырдиным, нашим премьер-министром девяностых. Выступая на съезде аграрников, он, как обычно, с трудом читал заключительное слово. А взволнованные крестьяне все несли и несли в президиум записки и наказы. И когда Черномырдина спросили, что с этими бумагами делать, он, на минуту оторвавшись от своего текста, сказал гениальную фразу, делая при этом руками сгребающие жесты: «Их, я понимаю так, надо все собрать (при этом слове руки заходили быстрее и шире) и… засунуть в одно место». Вот в таком «одном месте» и оказались мы с Алексеичем. Скромные шестиместные «люксы», заставленные сумками с товаром, по два душа и сортира без унитазов на этаже – вот, собственно, и все удобства. Правда, тут мы вспомнили, что у нас есть не только желание комфортного проживания, но и деньги с портретами американских президентов. Тут же были проведены двухраундовые переговоры с администрацией, и за бумажку с портретом Джексона ($ 20) нас перевели на другой этаж в уютный двухместный номер.

Правда, туалет (на этот раз с унитазом) находился в коридоре, но у него было одно достоинство: он запирался на ключ, дубликат которого нам выдали за те же самые двадцать долларов.

Ранним утром все торговцы отвалили на рынок, а мы побрели осматривать достопримечательности. Их было немного. Центральная улица с «фирменными» магазинами (даже в «Адидасе» там торговали «палеными» кроссовками, которые Алексеич тут же выявил по кривой строчке и вылезающим между подошвой и верхом каплям клея). Был еще обшарпанный собор (католический, конечно), а также кафе, в котором, к нашему удивлению, нам подали настоящий кофе. До этого момента я думал, что в Польше настоящая только водка, а все остальное – подделки из Китая. Выяснилось, что нет. Еще более или менее реальными оказались местные девушки. Честно говоря, я попробовал пуститься во все тяжкие еще в Варшаве, но местные пани почему-то упорно не хотели воспринимать русскую речь, хотя, гадюки, точно учили наш язык в школе. Зато провинциальные девчонки были гораздо более коммуникабельны и даже строили глазки. Так что моих познаний в польском языке типа «Пшепрошем пани» и «Водка выборова» оказалось вполне достаточно. Пока мой друг искал в Белостоке хоккейный стадион (это оказалось недостроенное сооружение, переоборудованное под «торговый центр»), я выцепил себе симпатичную блондинку, которая, совершенно не упираясь, согласилась «выпить со мной чашечку кофе». Правда, тут же закурила и заказала двойную порцию «Мартеля» (как мне показалось, местного производства). Выяснилось, что она обладает красивым (в Польше) и главное редким (у нас в стране я его не встречал) именем Крыся. Как тут не вспомнить Алексеича, который лет через пятнадцать имел беседу с молодой особой татарской национальности, назвавшейся Зиной. Он, как и я, сделал девушке комплимент насчет редкого и красивого имени. Та выпила и полезла в свою сумочку, говоря при этом, что она – несчастнейшая женщина. Достав свой «орластый» паспорт, она продемонстрировала Алексеичу страницу с персональными данными, где черным по белому было написано: «Нуртдинова Заиба Мухометовна». С Заибами Алексеичу встречаться еще не приходилось, и он стал успокаивать даму, говоря, что это прекрасное и загадочное восточное имя, что Восток – дело тонкое, ну и все в таком духе. На что девушка сказала ему, что ударение нужно делать на последнем слоге. Тут даже мой друг несколько смутился и спросил, не думала ли она о перемене имени. И получил ответ, что ей скорее отрежут голову, чем дадут это сделать, поскольку так звали ее бабушку, которая во время войны была чуть ли не Героем Советского Союза. И вообще, папа сказал, что с таким именем любой татарский мальчик возьмет ее замуж, а всякие там неверные им в семье не нужны. Услышав слово «замуж», Алексеич, как человек порядочный и к тому же уже женатый, счел нужным немедленно ретироваться.

А Крыся тем временем хлестала коньяк так, как будто не выпивала лет пять. При этом не забывала очаровательно улыбаться и что-то «пшекать». В языках я не силен, но понял, что в нашу «гостиницу» она ехать отказывается, что дома у нее брат, сестра, мама и бабушка, но есть подруга, которая за «небольшую плату» готова оказать гостиничные услуги нам – влюбленным голубкам.

«Небольшая плата», в конце концов, вылилась в полновесные пятьдесят баксов, а «апартаменты» представляли собой одну из комнат «двушки» в панельной пятиэтажке. Особый колорит интимному свиданию придавала подруга, которая за стенкой успокаивала маленького ребенка неизвестного пола, время от времени звучно шлепая его, от чего последний начинал дико орать. В общем, секс по-польски прошел в обстановке, приближенной к боевой. Крыся, правда, старалась, как могла, предложив мне даже «саксофон», то есть разновидность орального секса, что почему-то считалось чем-то необычным и почти запретным. Но при слове «анальный» уперлась всеми четырьмя конечностями и оказала активное сопротивление. Я же по доброте душевной настаивать не стал и лишь попытался выяснить, почему же у них такая сексуальная дискриминация. Оказалось, что католики считают этот вид интимного общения чуть ли не смертным грехом, именуя его словом «содомия». Как все-таки сильны в жизни некоторых отсталых народов религиозные предрассудки!

Вернувшись в наше «место», я лег на кровать и под мощный храп Алексеича стал рассуждать об истории и перспективах Польши. Из своих размышлений я сделал два основных вывода. Первый – мы совершенно правильно не стали брать поляков обратно в 1920 и 1945 годах, и второй – эту страну могут спасти только женщины и водка. Наверное, я был прав.

Скажу четырьмя словами: Польша мне не понравилась. И никому из тех людей, к которым я отношусь с симпатией (а это – большинство населения нашей страны), я не советую посещать ее ни с торговыми, ни с туристическими, ни с какими-либо другими целями, кроме как попить водки и пообщаться с местными девушками. Вот написал я эту фразу и задумался: а какого хрена нужно для этого отправляться в Польшу? У нас все проще, понятнее и лучше. Так что, дорогие мои, в Польшу мы не едем.

А в заключение один из любимых анекдотов Алексеича, который он, будучи преподавателем истории КПСС, в конце семидесятых рассказывал на своих семинарах, рискуя потерять работу. Идет выставка картин, посвященная очередному ленинскому юбилею. Партийная комиссия осматривает залы. Все члены дружно кивают головами (чуть не написал «головками»), как вдруг видят странную картину молодого талантливого художника. Приглашают автора, и председатель спрашивает: «Вот ваша картина называется „Ленин в Польше». А у вас тут на картине изображены две пары ног, которые высовываются из-под одеяла. Чьи, к примеру, вот эти широко раздвинутые белые, чуть полноватые ноги пальцами кверху?» Художник отвечает: «Это ноги верной соратницы Владимира Ильича Ленина, его супруги Надежды Константиновны Крупской». – «А вот другие ноги, худые, темноватые и мускулистые, пальцами книзу?» – «А это ноги верного соратника Владимира Ильича, железного, я бы сказал, Феликса… Эдмундовича Дзержинского». – «А при чем тут Ленин?» – спрашивает председатель. На что художник отвечает: «Ленин-то тут в общем ни при чем. Он ведь в Польше…»

Хенде хох!

Я помню себя примерно лет с четырех. Первые детские воспоминания: мама, бабушка, наш дом на будущем проспекте Мира… И первые иностранные слова. Нет, не битловские «Yesterday» или «Love me do», а целый набор немецких выражений. Годам к шести я знал их уже около сотни, впрочем, как и все окрестные мальчишки, которые и через двадцать лет после Победы играли в «наших» и «немцев». Зимой, кстати, тоже бились с «немцами», только представлявшими Тевтонский орден, – играли в Ледовое побоище. Тут, кстати, было проще с «костюмами». Старая простыня с намалеванным углем крестом, ведерко с дырками для глаз на голову – вот и все снаряжение немецкого «рыцаря». А в теплое время… Весной, летом и осенью во дворах звучала звонкая немецкая речь. И не надо мне говорить, что она «лающая». Во-первых, у юных пацанов голоса сами по себе не грубые, а во-вторых, вы, видимо, не слышали китайцев. Вот у них звучание языка совершенно «гавкающее», причем даже когда они говорят о чем-то нейтральном, кажется, что вот-вот, и возникнет серьезный конфликт.

Основой для изучения немецкого были, как вы понимаете, художественные фильмы о войне и не менее художественная литература о том же самом. Наиболее употребимыми были «хенде хох», «Гитлер капут», «аусвайс», «нихт шиссен», «зиг хайль», «варум нихт», «цурюк», «арбайтен», «ферботен»… Но с течением времени наш «немецкий» лексикон все более расширялся. «Семнадцать мгновений весны» привнесли в него «партайгеноссе» (так стали звать низкопоставленных секретарей партячеек), «штандартенфюрер», «рейхсфюрер» и других «фюреров». А «12 стульев» порадовали бессмертным «Гебен зи мир битте… А, это я знаю…» В общем, любой московский пацан мог при желании вполне сносно объясниться с каким-нибудь гражданином Германии, как Восточной, так и Западной. А в случае чего, если тот, к примеру, не понимал, шугануть его громким: «Гитлер капут!» Эффект был обеспечен.

Но шло время, ужасы войны уходили все дальше, детские игры менялись в угоду политической конъюнктуре, как бессмертная книга Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч», в которой отрицательными героями были то немцы, то японцы, то американцы (в зависимости от года издания). А потом и вовсе стали какие-то идиоты, не имевшие никакой национальной принадлежности. Но немецкий все же не забывался. Его учили в школах, в вузах, на курсах. Зачем? Трудно догадаться. На английском, скажем, говорили более миллиарда человек, на французском – четверть миллиарда, а на немецком – всего-то граждане обеих Германий и анклавов в Бельгии и Швейцарии (силезских немцев и немцев Поволжья я не считаю). Тем не менее с завидным упорством наши школы выпускали «способных читать и переводить со словарем» двух видов: «англичан» и «немцев». Видимо, потому что сотни миллионов испаноязычных граждан, почти миллиард индусов, а также более миллиарда китайцев нападать на нас не собирались и в обойму «вероятных противников» не входили. Кстати, с китайцами мы ошиблись, о чем свидетельствовали события на острове Даманский. Может быть, и нужно было подучить иероглифы…

Значительная часть из написанного в двух «немецких» главах посвящена стране, которая сейчас не существует, – Германской Демократической Республике. Практического значения для туристов и гостей нынешней Германии все это не имеет, но тем не менее дает возможность понять менталитет нынешних «осси», то есть восточных немцев, и напоминает нам о совсем, кажется, недавнем прошлом со всеми его радостями и уродствами…

Первым из моих знакомых хоккеистов Восточную Германию открыл Олег Ильин, с которым мы познакомились в начале восьмидесятых, когда он играл в хоккей за команду Московского университета, параллельно с выступлениями в других коллективах. Познакомил нас, конечно, Алексеич, привлекавший друзей-музыкантов к хоккею, а коллег-хоккеистов – к музыке. Приехал Ильин в столицу из Брянска поступать на рабфак факультета журналистики МГУ. Для молодого поколения скажу, что рабфаки, или рабочие факультеты, были введены в двадцатые годы для того, чтобы классово близкие коммунистической партии рабочие и крестьяне могли адаптироваться к условиям учебы в высших учебных заведениях. Чтобы поступить, нужно было иметь не менее двух лет стажа или пройти службу в армии. Вместо экзаменов абитуриенты проходили собеседование. Обычно оно состояло из нескольких вопросов из школьной программы. Для спортсменов же был установлен сверхльготный режим, и они могли писать английские слова русскими буквами, чтобы легче было прочитать, а также безбожно списывать. Бывало, правда, что списывали с ошибками, но все аргументировалось тяжестью тренировок и игр. Так что сообразительный от природы Олег не только успешно поступил на рабфак, но даже закончил полный курс факультета. Правда, не без сложностей. Его выселяли из общежития, пытались отчислить за неуспеваемость, даже выгнать из комсомола. Но за успехи в спорте и умение отлично рисовать разнообразную наглядную агитацию, в конце концов, прощали. Простили ему даже то, что он, потеряв на пятом курсе зачетку, с помощью работавшей в деканате жены нашего общего друга Саши Астафьева, ныне завотделом иллюстраций «Московского комсомольца», добыл чистую книжку и проставил там себе зачеты и экзаменационные оценки за весь курс, умело скопировав подписи с зачетки своего партнера по хоккейной тройке Юры Комарова. Все было заверено настоящими печатями и только случайно выплыло наружу, поскольку одна преподавательница, увидев документ, сказала, что ей он зачета не сдавал. Кончилось дело тем, что диплом Ильин получил с опозданием на три месяца.

Будучи неплохим фотографом, он спокойно трудился в приложении к газете «Известия» – еженедельнике «Семья». И главное – получил столичную прописку благодаря фиктивному браку с некой особой, проживавшей на Волжском бульваре. Думаю, что эта дама не раз пожалела о своем опрометчивом поступке. Во всяком случае, на ее адрес до сих пор приходят судебные и полицейские повестки из различных стран мира, приглашающие «мужа» принять участие в слушаниях, процессах, дать показания или просто сдаться властям.

Тогда, в конце восьмидесятых, еще существовала Восточная Германия, где трудился по распределению сокурсник Олега Володя Сорокин. Понятное дело, что распределен он был туда не случайно (родственные связи помогли). Тем более что трудился он в Берлине в Советском доме культуры и техники. Даже будущий российский президент Владимир Владимирович Путин в то время работал не в Берлине, а в провинциальном Дрездене. А Володя, прекрасный фотограф и настоящий друг, имел все столичные привилегии и уровень высокопоставленного чиновника, что давало ему возможность приглашать к себе людей из СССР. Чаще всех у него гостил как раз Олег. Сначала он осмотрелся, сильно удивившись, что на четыреста советских рублей получил в обменнике тысячу восточных марок (около двухсот западных). И стал думать, как извлечь из этой, по тем временам солидной суммы наибольшую выгоду. В Восточном Берлине покупать было особенно нечего, поскольку экономический кризис весьма серьезно сказался на содержимом гэдээровских магазинов, и до этого не отличавшихся изобилием. А вот в Западном… Хотя с ФРГ мы дружили и Горбачев впоследствии был даже признан «лучшим немцем» или «лучшим из друзей Германии», из Восточного в Западный Берлин наших граждан не пускали. Для того чтобы пройти через вожделенную прореху в стене, нужно было показать восточно-немецким пограничникам паспорт со специальной отметкой консульства СССР, которую ставили только командировочным и тем, кто в ГДР работал постоянно. Сопредельные погранцы ни на какие отметки не смотрели и пропускали всех подряд. Казалось бы, путь на такой близкий Запад был заказан. Но не таков был наш друг Олег. Он узнал, что служебные машины с восточногерманскими номерами свободно пропускают в Западный Берлин без досмотра пассажиров, проверяя только документы водителя. Вот и стал он пользоваться благосклонностью Сорокина, который на своих рабочих «Жигулях» возил его через границу и обратно.

В первый раз Олег купил у чернокожих обитателей западноберлинского «дна» несколько ворованных магнитол. Прибыль, полученная от их продажи на родине, позволила ему приобрести пять видеомагнитофонов (тоже ворованных, естественно). И процесс, как говорится, пошел. В ГДР он возил фотоаппараты «Киев» и «Горизонт», красную икру и водку, даже советские десятирублевки, которые по неведомой причине активно скупали жители азиатских стран, жившие в Восточном Берлине. Затем вся полученная валюта менялась на западногерманскую, а на нее закупалась новая партия товара. Через некоторое время негры стали давать Олегу товар в кредит. Зря. Он набил аппаратурой целое купе поезда «Берлин-Москва» и больше не появлялся в берлинском Гарлеме.
   

По прошествии некоторого времени Олег все же выбрался в Западный Берлин за товаром, который на этот раз брал у мусульманской диаспоры. Люди там были посерьезнее и в кредит ничего не давали. Но в этом и надобности уже не было. Ильин стал гонять в ГДР отечественные «девятки», что приносило ему по нескольку тысяч бундесмарок прибыли, поскольку эти автомобили пользовались в ГДР фантастическим спросом. Почему? Спросите у тех, кому хоть раз пришлось совершить поездку в восточногерманском пластиковом «трабанте»…

Как-то раз, когда у Олега осталось около тысячи марок, а груз был уже отправлен в Москву, он решил присмотреть что-нибудь для себя. Зашел на автомобильный рынок и буквально впал в шок. Вожделенные германские автомобили разных лет выпуска стояли там табунами, а цены были просто смешные. Как он пожалел тогда, что купил партию аппаратуры, а не машину! Надо было срочно что-то делать. И он за восемьсот марок купил «опель рекорд» 1978 года выпуска горчичного цвета. Тут выяснилось, что за оформление документов и получение номеров тоже надо платить. Денег на бензин до границы СССР тогда точно не оставалось. Олег купил за пару марок чистые бланки купчих, а затем пошел на прогулку по городу, поскольку машина без номеров даже у спокойных немецких гаишников могла вызвать обоснованные опасения. Достать номера было делом пустячным. Он просто снял «транзиты» с первой попавшейся машины, сэкономив 50 марок. А затем, привернув их к «опелю», отправился на «Жигулях» Сорокина за стену.

Задача у него была непростая: подделать купчую и прочие бумаги так, чтобы его пропустили в Союз. За остальные границы можно было не беспокоиться. В те времена даже поляки не интересовались деталями транзитных документов. Написать нужный текст было просто, поскольку друг Володя свободно владел немецким. Нужные данные внесли в соответствующие графы, под ними поставили свои лихие подписи продавец и покупатель. Загвоздка была только в печатях. Но не для изобретательного афериста Олега. Он в течение получаса добросовестно жевал десять пластинок жвачки, которые за это время превратились в безвкусный мягкий комок. Затем достал монету в две бундесмарки и приложил ее к резинке, на которой в негативном порядке запечатлелись орел и надпись «Bundesrepublik Deutschland [2 - Федеративная Республика Германия (нем.).]». Затем осторожно положил «печать» в морозильник и пошел к знакомой секретарше за штемпельной подушечкой. Минут через десять, когда жвачка основательно промерзла, он срезал ненужные выступающие края вокруг отпечатка опасной бритвой и аккуратно приложил его к подушке. Первая проба на листе бумаги показала отличное качество подделки. Через пару минут «документы» были проштампованы во всех необходимых местах. Олег же, залив за остававшиеся у него восточные марки полный бак, рванул в сторону польской границы. Ее он, как и ожидалось, проехал без проблем. Пограничник из ГДР при виде машины с «западными» номерами просто махнул рукой, а поляк быстро проштамповал паспорт и пожелал счастливого пути. Основные волнения ожидали Олега на границе с Союзом. Польский офицер, посмотрев на сделанную его коллегой отметку о въезде в страну, поставил рядом маленький штампик и пустил Ильина дальше.

В то время, конечно, на польской границе не было таких гигантских очередей, как в середине девяностых, но машин хватало. Наши пограничники и таможенники работали неторопливо, пропуская по четыре-пять машин в час. Настала очередь нашего «героя» продемонстрировать свои самопальные документы. Пограничник в зеленой фуражке проверил паспорт, просмотрел бумаги с немецкими надписями и печатями, шлепнул свою и открыл шлагбаум. Правда, перед «опелем» Олега стояла какая-то фура, закрывавшая проезд на родину, но он уже потирал руки в предвкушении того, как будет на своем бежевом авточуде рассекать по Москве и соблазнять девчонок. А проверявший документы капитан занимался документами следующего перегонщика… С небес на землю Олега спустил его «командный» голос: «Эй, товарищ водитель, да-да, вы, на „опеле». Подойдите сюда с вашим техпаспортом». Внутри у Ильина все похолодело: столь близкая удача, похоже, решила-таки вырваться из его цепких рук. Но погранец, не глядя ни на него самого, ни на машину, развернул немецкий «бриф» (так назывался главный документ) и стал трясти им перед следующим проверяемым: «Вот какие печати должны быть! Четкие, чтобы прочитать можно было! А у вас что? Все тускло, размыто…» Затем вернул бумажки с оттиском бундесмарки и продолжил сношать гражданина. А «опель» покатил дальше, увозя мастера по подделке документов в Москву.

В конце 1989 года Олегу пришла идея не только выехать в ГДР лично, но и вывезти туда всю хоккейную команду МГУ. Сделать это официально было абсолютно невозможно, поскольку университет в то время не то чтобы бедствовал, но денег на каких-то там хоккеистов предпочитал не тратить. Команду, находившуюся в лидерах вузовского первенства Москвы, правда, хвалили, но не более того. Так что ехать пришлось за свои кровные. Смешно сказать, но поездка в Германию и обратно обошлась тогда в 90 рублей на человека. Вот они – преимущества социалистического образа жизни! Единственное, что было сделано благодаря университету, а точнее, комсомольскому лидеру Максиму Сотникову – бывшему игроку ХК МГУ, – это возможность всем вместе сделать специальные вкладыши в обычный паспорт, дававшие возможность выехать за границу на срок до трех месяцев. В общем, скинулись, купили билеты, загрузили в поезд баулы с формой и клюшки и поехали. Было это в морозный день 7 января 1990 года.

Честно говоря, лишь немногие советские граждане были в курсе того, что в Восточной Германии играют в хоккей. Правда, в свое время сборная ГДР даже выступала на мировых чемпионатах, но, как правило, занимала одно из последних мест. И было почему. Во всей ГДР было всего две команды приличного уровня. Обе назывались «Динамо» и базировались в «хоккейных центрах» – Берлине и Вайсвассере. К тому времени они уже лет сорок подряд разыгрывали первенство республики между собой, играя в 20–28 кругов. И, понятное дело, берлинцы, как представители столицы, были чемпионами раз двадцать, а вайсвассерцы – десять. Но все равно, какая разумная и демократичная система была изобретена в ГДР, что даже если команда проиграла все игры в чемпионате, то по-любому становилась минимум серебряным призером! Очень-очень гуманно!

Уровень игры в «оберлиге», состоявшей из двух вышеупомянутых коллективов, был не очень высоким, хотя они в действительности составляли первую и вторую сборные Восточной Германии. Отчасти потому, что рачительные власти не считали хоккей «своим» видом спорта и развивали его лишь в угоду «большому брату», то есть СССР, а отчасти из-за определенного предубеждения самих немцев, предпочитавших отдавать детей в легкую атлетику, гимнастику, велоспорт или на худой конец бокс. Хоккеисты вообще были редкостью, а хорошие – огромной редкостью. Если прибавить к двум «Динамо» два десятка любительских команд разного уровня, то на всю почти семнадцатимиллионную республику игроков было меньше тысячи человек. Нескольким десяткам из них и представилась возможность «скрестить клюшки» с хоккейным клубом МГУ.

Перед выездом из Москвы Олег Ильин провел собрание команды, на котором поделился личным торговым опытом. Он сообщил, что в ГДР спросом пользуются русская водка, икра, как черная, так и красная, фотоаппараты, начиная с уровня «Зенита», юбилейные рубли… Были также названы «явки», то есть места, где это все можно было реализовать, и способы приобретения немецких товаров (об этом разговор будет отдельный). Все это напоминало классический советский анекдот о собрании участников оркестра перед выездом в длительное заграничное турне. Главный дирижер: «Так, значит, сначала мы летим в Англию. Там покупаем шерстяные ткани. Скидываем их в Японии, набираем технику. По возвращении сдаем в „комок» – имеем бабки. Вопросы есть?» Тут робко тянет вверх руку молодой скрипач, только что принятый в оркестр: «Скажите, а инструменты брать?» В отличие от скрипача, «инструментов» брать пришлось довольно много: все-таки хоккейная форма весила килограммов двадцать, а еще клюшки, какие-то личные вещи… В общем, было нелегко, но народ в коллективе подобрался к трудностям привычный. И уж лучше тащить баул в Берлин, чем в Пензу или, скажем, Челябинск.

Вопреки ожиданиям, вся дорога, равно как и таможенные проверки, прошла без каких-либо проблем. Какому таможеннику захочется копаться в грязноватой, мягко говоря, воздуха не озонирующей хоккейной форме? Так что вся водка, икра и прочие товары для обмена с туземцами в лучшем виде доехали до вокзала «Лихтенберг». После двадцатипятиградусного московского холода совершенное отсутствие снега и пятнадцать градусов тепла воспринимались нашими хоккеистами с некоторой завистью: «Европа, блин», – сказал кто-то и смачно плюнул мимо урны. Секунд через тридцать подошел какой-то гражданин в спецовке и аккуратно вытер плевок тряпочкой, которую потом не менее аккуратно сложил и сунул в пластмассовое ведерко. Хоккеисты пристыженно замолчали. В ожидании автобуса для поездки в аэропорт Шонефельд, где можно было по паспорту поменять сто советских рублей на марки из расчета 1 марка – 45 копеек, команда разбрелась по ближайшим окрестностям. Пара защитников остановилась у витрины закрытого винного магазина (в 18 часов в ГДР прекращали работу почти все предприятия торговли) и завороженно смотрела на десятки разнокалиберных бутылок с пестрыми этикетками. Водка «Доппелькорн», вермут «Вайт Леди», ликеры «Хальб унд Хальб», «Тропикана» и прочая продукция немецкой химической промышленности ввели их буквально в ступор. «Алексеич, что же они за сволочи такие, немцы эти?» – «Почему сволочи?» – «Бастуют, гады, а тут в магазинах такое изобилие…» Пришлось нашему большому другу объяснять товарищам, что немецкий шнапс – это вонючий суррогат, который без привычки пить трудно, а ликеры и вермуты – раскрашенные синтетическими красками и подслащенные продукты, изготовленные из синтетического же спирта. Года через два вся эта байда из «ликеров» и «вермутов» была запрещена к продаже в объединенной Германии и перекочевала в нашу страну, продержавшись на прилавках до середины девяностых. Возглавлял это «алкогольное вторжение», если кто помнит, спирт «Рояль», правда, он был не немецкий. В ГДР спирт тоже продавался, но имел черную этикетку с белыми буквами ОН. Это было обозначением химической формулы вещества – «О-Аш». На нем, правда, мелкими буковками было написано «Нихт тринкен», то есть «не для питья», но наших людей это не останавливало, тем более что за пол-литровую бутылку обычной «Русской» стоимостью в пять рублей можно было получить литр «ОН», из которого при разбавлении водой получалось 5–7 поллитровок. Странные люди, эти немцы…

Как тут не вспомнить рассказ одного из игроков ХК МГУ Валеры Сорокина, который после окончания химфака работал в закрытом «почтовом ящике» с химическим уклоном. Вдруг из секретных лабораторий неожиданно стал пропадать спирт. Кто-то аккуратно отливал из бутылочек по сто граммов, а затем доливал их водой. Поскольку спирт использовался в экспериментах, заметили «бодяженье» довольно быстро, но найти вора никак не могли. Наконец, месяца через два с поличным был пойман сантехник, который спирт и отливал. Его тут же решили уволить, поскольку заведение было полувоенным, но перед этим вызвали к директору. Тот обратился к сантехнику со следующей речью: «Дорогой товарищ сантехник! Я разрешу переквалифицировать статью увольнения в „собственное желание», если ты расскажешь мне, каким образом ты, не зная даже школьного курса химии, смог отличить среди полутысячи бутылочек, из которых четыреста девяносто девять содержат вещества, убивающие человека в пять секунд, единственную, содержащую спирт?» На что получил по-пролетарски прямой и лаконичный ответ: «А все просто. Ищешь сосуд с надписью „ОН» – вот это, собственно, он и есть». С тех пор в институте спирт стали называть уважительно – «он».

За командой приехал большой автобус, очень похожий на «мерседес», но без всяких опознавательных знаков, в котором сидели встречавшие наших переводчик и первая пятерка игроков команды ADW, с которой ХК МГУ должен был играть на следующий день. Путь в Вайсвассер предстоял неблизкий, поэтому хозяева загрузили в автобус пару ящиков какого-то ненатурального сладковатого напитка, который почему-то звали соком, а также две литровых бутылки водки «Доппелькорн». Предполагалось, что этим «коллеги по спорту» и ограничатся, но не тут-то было! На первой же остановке для похода в лесок из багажников были извлечены запасы, предназначенные для торговли. Не все, конечно, но по бутылке на брата, включая немцев. В результате непривычные к нашим нормам лидеры команды соперников нахлестались так, что на следующий день не смогли оказать какого бы то ни было влияния на ход игры. А тогда, ночью, все стояли у дороги, разливали водку по пластиковым стаканчикам (их предусмотрительные немцы тоже захватили с собой) и оживленно беседовали, несмотря на то, что ни один из игроков МГУ, кроме Алексеича, немецким не владел. В свете луны дорожное покрытие выглядело как блестящие драгоценные камни. Выяснилось, что дорога действительно сделана из гранитной брусчатки, но не такой, как у нас на Красной площади, а сечением примерно восемь на восемь сантиметров. «Наверное, трудно такую дорогу ремонтировать», – предположил кто-то из наших для поддержания разговора. Тут вмешался переводчик и сообщил, что эту дорогу вообще никогда и никто не ремонтировал и в ближайшее время не собирается. Она сохранилась в таком виде с 1936 года, вот только один участок в 1945 году был поврежден авиабомбой, и пришлось положить асфальт. Лишь его ремонтируют раз в два года…

Разместили нашу команду в пионерском лагере. Самом натуральном лагере, с двухъярусными кроватями в спальнях и детскими унитазами в туалетах. Правда, изображенные на плакатах немецкие дети были в синих галстуках, а не в красных, как наши. «Гитлерюгенд?» – вежливо осведомился кто-то из игроков, указывая на картинку, где был изображен немецко-пионерский строй. Поперхнувшийся бутербродом переводчик замахал руками: «У нас пионеров зовут „эфдэётлеры». Не говорите такого, тут же дети!» И действительно, мимо неслышно прошмыгнули несколько местных детишек, со страхом и любопытством взиравших на русских «чудо-богатырей». Алексеич, собиравшийся отойти ко сну, обнаружил на постельном белье печать внешкольного учреждения, из которой следовало, что «данный предмет принадлежит пионерскому лагерю имени Мюллера». Тут же возник спор, какой Мюллер имеется в виду. Соратник Максима Максимовича Исаева по IV отделению РСХА или западногерманский футболист Герд Мюллер? Пришлось прибегнуть к помощи переводчика, который долго не мог понять, что за человек Мюллер, работавший вместе со Штирлицем. А когда ему объяснили, что это был шеф гестапо, он снова замахал руками и закричал: «Warum Gestapo? Nicht Gestapo! [3 - Почему гестапо? Не гестапо! (нем.).] Мюллер, в честь которого назван лагерь, был вождем крестьянского восстания в XV веке!» Это несколько успокоило наших ребят, решивших было, что фашизм в Германии возрождается небывалыми темпами.

Максим Капитановский в своей книге о «Машине времени» под названием «Все очень непросто» писал о том, что я, как большинство полных и жизнерадостных людей, люблю услаждать слух своих сожителей или сожительниц мощным храпом. Так вот, по сравнению с храпом Алексеича, мой – кошачье мурлыканье. Это говорю вам я, человек, который неоднократно проживал с ним в одном гостиничном номере. У нас даже была такая игра – «кто первый заснет». Победителем в ней становился тот, кто сумел быстрее впасть в объятия Морфея. Другой же мучался потом всю ночь. Но если победителю первого тура вздумалось вдруг проснуться и пойти покурить или просто пописать, то он автоматически становился лузером. Его оппонент мгновенно засыпал, оглашая окрестности трубными звуками. Но, повторяю, пальму первенства всегда держал Алексеич.

В упомянутом пионерском лагере имени Мюллера, как я уже отмечал, кровати были двухэтажные, а в комнате их было по четыре штуки. Вообще-то хоккеисты – народ, привычный к коллективному проживанию, и такие мелочи, как храп, даже в исполнении Алексеича, не могут сбить их с пути истинного. Но новенький член коллектива – Андрей, воспитанник рижского «Динамо», оказавшийся волею судеб прямо над ложем нашего большого друга, пребывал в состоянии, близком к эмоциональному шоку. Наутро, уже за завтраком он по-прибалтийски тактично посетовал: «Алексей Алексеевич, вы ночью так храпели, что я, к сожалению, ни на минуту не мог сомкнуть глаз, все слушал и слушал». На что Алексеич, невозмутимо жуя немецкую котлету, ответил: «А что ты слушал-то? Спал бы себе, игра ведь скоро…»

Кормили наших хоккеистов в кафе при стадионе города Вайсвассера. Причем очень вкусно и обильно, даже как-то не по-европейски. Но сервировка была на уровне. Особенно поразили ребят кусочки хлеба, нарезанные ломтиками толщиной ровно в четыре миллиметра. Витя Беляков не вытерпел и пошел на кухню, чтобы выяснить, кто же так аккуратно режет зернопродукты. Вернулся разочарованный: «Там у них, гадов, машина специальная стоит, которая и режет хлеб. А я-то думал, немецкая точность…» Сегодня подобные резательные машинки никого уже не удивят, а тогда они казались чем-то из будущего, как позднее выяснилось, совсем недалекого…

Стадион, на котором нашим предстояло провести первую игру, был истинным достижением «народного социализма». Выглядел он по-спартански аскетично. Стоячие трибуны из какого-то материала вроде бетона, но почему-то коричневатого цвета, окружали хоккейную площадку со старорежимными деревянными бортиками и сетками за воротами. Табло было исполнено в стиле пятидесятых годов: на нем механическим образом появлялись цифры, обозначавшие счет, а над нишами, в которых они появлялись, красовались надписи: ADW (Akademie der Wissenschaften [4 - Академия наук (нем.).]) и Moskau, то есть Москва, что, собственно, должно было обозначать МГУ.

Народа на трибунах было не сказать, чтобы много, человек сто, правда, один из них оказался настоящим фанатом хоккея, таким, на которых, собственно, все и держится. Этот дедок, как выяснилось из беседы с ним, не пропустил ни одного!!! матча в Вайсвассере с 1951 года. В доказательство он притащил огромные альбомы, в которых были наклеены вырезки из газет с отчетами и красовались автографы всех игроков – участников игр. Выяснилось, что здесь побывало с полсотни олимпийских чемпионов, наших, конечно, а также много других известных игроков, которые скрещивали клюшки с местными коллективами либо друг с другом в рамках многочисленных турниров.

После поездки в автобусе с нашими хоккеистами первая пятерка немцев полностью выпала из действительности и просто отбывала номер. Наши же ребята просто резвились. Юра Комаров – один из участников исторического матча ХК МГУ – «Машина времени» 1982 года, о котором я писал в предыдущей книге, забрасывал одну шайбу за другой. Немногочисленные болельщики, вначале поддерживавшие своих, стали в конце концов аплодировать ему и кричать: «Оберлига!» – что обозначало признание его класса на уровне ГДР, а потом даже «Бундеслига!» – готовы были увидеть его в западнонемецком хоккее.

Любопытный случай произошел при счете 9: 2 в пользу наших. Алексеич, отбивая бросок, распластался на льду, а шайба упала сверху прямо ему на зад. Леша Стрелков крикнул: «Алексеич! Не вставай!» и уже собирался накрыть собой товарища, но вратарь, проявив необычную для его комплекции подвижность, резко поднялся. Шайба, понятное дело, закатилась в ворота. Но общий счет 12: 3 компенсировал этот курьезный гол, тем более что в хоккее такое бывает сплошь и рядом. Даже Третьяк в свое время, сыграв, по выражению Николая Николаевича Озерова, «как заправский теннисист», сумел загнать подскочившую вверх шайбу точнехонько в верхний угол своих ворот.

Первая и, как выяснилось, единственная победа позволила нашим хоккеистам выйти сразу в финал турнира. В другом же матче местная команда «Айнхайт» переиграла какой-то «Мотор» со счетом 4:2. Соперники по финалу не произвели на ХК МГУ никакого впечатления, поэтому было решено отметить первую победу товарищеским ужином в местном заведении под названием «Гаштетт». Алексеич, воспользовавшись тем, что вспомнил основы немецкого языка, стал заказывать еду и напитки. Самое интересное, что официантка его отлично понимала. Единственное, что вызвало некоторые разногласия, – это название местного вермута, которое ребята обнаружили в меню. Там было черным по белому написано: «White Lady», [5 - Белая леди (англ.).] но когда Алексеич назвал напиток, официантка сделала большие глаза и сказала: «Nicht ferstehen». [6 - Не понимаю (нем.).] Пришлось ткнуть в меню пальцем. «A-a – „Weisse lady», [7 - Белая леди (нем.).] – произнесла по-немецки служительница сервиса и притащила объемистую бутылку с изображением дамы в белом платье. Кстати, вермут оказался не самым худшим, во всяком случае, был похож на настоящий больше, чем венгерские или молдавские аналоги. Алексеич, налив золотистой влаги в бокал, встал и торжественно сказал, почему-то глядя в глаза подошедшему метрдотелю: «За победу! – и через паузу: – За нашу победу!» Немец так ничего и не понял, видимо, не смотрел наших фильмов про советских разведчиков, оказавшихся в немецком тылу.

Рядом с заведением находился продуктовый магазин, на дверях которого красовалось аккуратно отпечатанное на трех языках – немецком, русском и польском – объявление следующего содержания: «Уважаемые граждане Польской Народной Республики! Убедительная просьба не утруждать себя посещением нашего магазина, поскольку ассортимент товаров для широкой продажи в настоящее время отсутствует». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Захотели польские братья (а Польша от Вайсвассера совсем близко, и даже вывески на вокзале двойные, кроме Вайсвассера еще и Bela Woda [8 - Польское название Вайсвассера.]) приехать к соседям отовариться, а им – от ворот поворот. И никаких разговоров о расовой, национальной и прочей дискриминации, сегрегации и пр. Типа, «вход только для истинных арийцев». Нам, правда, зайти разрешили и даже продали какую-то мелочь вроде жвачки и шоколада, но глядели с явным недоброжелательством. Оказалось, что во время кризиса конца 1989 года покупательная способность восточных немцев сильно упала, и небогатый по европейским меркам ассортимент товаров был мгновенно выметен поляками и перепродан в СССР. В основном, конечно, это касалось промтоваров, но и с едой в ГДР стало не очень, почему и перестали пускать польских граждан в магазины. Нашим, кстати, тоже не всегда и не все продавали, особенно в Берлине. Тут уж пришлось заручиться поддержкой Володи Сорокина, который как человек, постоянно работающий в ГДР, имел соответствующий документ и пользовался всеми правами настоящего немца, разве что кроме избирательных.

Забегая вперед, скажу, что тех, кто сумел что-то купить в ГДР в товарном количестве, сильно шерстили на таможне. Немцы отбирали все, что было загружено сверх нормы, невзирая на лица. Например, приезжавший незадолго до наших хоккеистов актер Александр Калягин закупил «для родной тещи» дешевые немецкие колготки в количестве ста пар. Его тут же тормознули на таможне, и понадобилось вмешательство наших дипломатов, чтобы изъятый груз ему вернули (правда, через две недели и с уплатой пошлины).

Вторая ночь в лагере мюллеровских пионеров прошла не так спокойно, как первая. Испуганные дети в синих галстуках ходили по стеночке, а при виде советских хоккеистов, находившихся в нетрезвом состоянии и игривом расположении духа, предпочитали прятаться по камерам, то есть комнатам. Девочки вообще старались не появляться на «нашей» половине, но с любопытством подглядывали в щелки приоткрытых по такому случаю дверей. Воспитатели справлялись с ними с помощью понятных каждому русскому слов verboten [9 - Запрещено (нем.).] и zurück. [10 - Назад (нем.).] Часам к двум ночи, однако, все угомонились, и лишь батарея пустых бутылок, выставленная в коридор, напоминала о бурном праздновании победы над Германией в лице команды ADW.

Пробуждение коллектива от короткого и тревожного алкогольного сна сильно напоминало бессмертное произведение «Утро стрелецкой казни». Лежавшие в живописных позах тела издавали жалобные звуки. Кого-то уже тошнило в туалете, а Алексеич с Юрой Комаровым выпивали заныканную для такого случая маленькую бутылочку виски. Через час, однако, ребята построились и минут пятнадцать помахали руками и ногами, изображая зарядку. Все восемь километров до Вайсвассера хоккеисты спали, благо автобус ехал небыстро. Во сне прошли завтрак и предматчевая установка. Более или менее живыми ребята почувствовали себя в раздевалке. Кстати, вторая игра проходила на более современной арене очень необычного для тех лет вида: хоккейная площадка стояла в центре овала, который был залит льдом для тренировок конькобежцев. На этот раз стадион был крытый, и зрители заполнили его до отказа. Главным неудобством оказалось то, что от раздевалки до льда приходилось идти в форме, но без коньков. Надевали их уже на скамейке запасных. Правда, у немецких «коллег по спорту» была на катке своя раздевалка, и, в отличие от наших, они чувствовали себя как белые люди.

Перед игрой наши наблюдали прибытие соперников на стадион. Практически все, за исключением вратаря со звучной фамилией Шмайссер, приехали на игру на велосипедах. Лишь однофамилец немецкого автомата М-38 – на красном «вартбурге», так же как и «трабант», произведенном из пластика, но классом повыше. Кстати, этот Шмайссер считался специалистом по сборной СССР, поскольку был единственным из восточно-немецких вратарей, кто пропустил от наших всего пять шайб (это было на одном из мировых чемпионатов середины восьмидесятых).

Когда команда соперников вышла на лед, университетские хоккеисты с удивлением увидели, что, кроме вышеупомянутого Шмайссера, за «Айнхайт» вышли играть с десяток игроков, не выступавших в первой игре. Чуть позже переводчик Ральф объяснил, что «для соблюдения спортивного принципа» (то есть чтобы не проиграть нашим) немцы решили несколько усилить состав за счет первой пятерки вайсвассерского «Динамо», выступавшей и за сборную ГДР, а также пятерки из молодежной сборной республики, которая «по счастливой случайности» оказалась в Вайсвассере. Так что, собственно, клуб «Айнхайт» представляли семь бывших игроков того же «Динамо», но в синей форме с буквой «Е» на груди. Для справки, всей этой немецкой сборной противостояли двенадцать игроков из первой команды ХК МГУ, игравшей в студенческом первенстве Москвы, и семь из второй.

Через десять минут, стоивших ХК МГУ двух попущенных шайб, пришлось перейти на игру в две пятерки, посадив на скамейку всех резервистов. К концу периода счет был уже 2: 2, и на перерыв наши ребята ушли «усталыми, но довольными». Ну а дальше началось нечто, не имевшее к спорту никакого отношения. За каждое касание игрока в синей форме судья с говорящей фамилией Клюге (по-немецки – «умный») удалял нашего игрока. Уже в середине игры до конца был выгнан Сережа Клопцов, опора обороны, затем «за удушающий прием» удалили с площадки Олега Ильина, который действительно придушил клюшкой немца, кинувшегося помогать своему коллеге, явно терпевшему неудачу в кулачном поединке с Юрой Комаровым. Заканчивали игру наши в семь полевых игроков. Даже вратари Сергей Кувшинчиков и Алексеич, старавшиеся изо всех сил, не смогли спасти встречу. Общий итог – 9: 5 в пользу «Айнхайта», или второй сборной ГДР, если уж быть более точным.

Немцы радовались как дети. Похоже, обыграть кого-нибудь из «советских» для них было делом чести. После игры они пришли в раздевалку, пожали всем нашим руки, выкатили ящик сока и несколько бутылок водки, а расчувствовавшийся вратарь Шмайссер даже подарил Алексеичу свою клюшку фирмы «Гейгер». Алексеич не остался в долгу, отдав немцу тяжеленное изделие комбината «Хоккей», на котором, подобно поэту Жуковскому, написал: «Победителю-ученику от побежденного учителя». Шмайссер, знавший несколько русских слов, но не понимавший смысла надписи, был счастлив. Закончилось все, как уважаемые читатели уже могли догадаться, в «Гаштетте». Именно там главный торговец водкой Витя Беляков продал всю привезенную им водку (двадцать бутылок), причем половину из них – своим же игрокам. Там же пожилого немца, прибившегося к веселому советскому коллективу, напоили чистым спиртом, сказав, что это настоящая русская водка. Немец долго и мучительно икал, а потом сказал, что только на Восточном фронте в 1942 году пробовал что-то подобное, но тогда это была жидкость против обледенения обшивки самолетов.

Закончился вечер путешествием из Вайсвассера к месту постоянной дислокации, то есть в пионерлагерь. Идти пешком пришлось по той причине, что игроки возжелали провести лишний день в Берлине. Автобус же повез на Лихтенберг баулы с формой и связки клюшек. Погодка была довольно теплой, да еще каждые минут пятнадцать вся команда останавливалась, чтобы выпить по чарке. У кого-то оказался с собой маленький магнитофон. Очень приятно было идти под звездным небом и выпивать под песню Криса Де Бурга «Moonlight in vodka».

Утром пешее путешествие повторилось. Для всех, кроме Алексеича, который, выйдя из леса на шоссе, сказал, что не будет ждать милости от природы и поймает тачку. Переводчик Ральф стал убеждать его, что никто не остановится, но к его удивлению, первый же «трабант-универсал» (была и такая разновидность этого чудного авто) остановился на призывный жест Алексеича. Сказав водителю – офицеру армии ГДР: «Weiβwasser bitte, fünf Mark», [11 - Вайсвассер, пожалуйста. Пять марок (нем.).] что значит: «Шеф, до Вайсвассера за пять марок довезешь?» – он получил утвердительный ответ и с трудом разместился на переднем сиденье. Воспользовавшись оказией, все игроки покидали свои сумки с личными вещами в авто, и «трабант» тронулся. Правда, ненадолго. Через полкилометра у него лопнула покрышка. Сказав: «Шайзе», то есть «дерьмо», немец стал менять колесо. В это время машину догнала колонна игроков, вяло шутивших по поводу немецкого автопрома. Но пластиковый автомобиль свою функцию выполнил, и через десять минут Алексеич уже оказался около стадиона. А еще через часа полтора его, мирно дремлющего на солнце рядом с горой сумок, смогли лицезреть и соратники, изрядно уставшие от ходьбы с похмелья.

В Берлин команда ехала на немецкой электричке. Это сейчас некоторые наши граждане знакомы с комфортабельными вагонами пригородных и междугородних поездов, а тогда шестиместные закрытые купе с мягкими краснокожими диванами и зеркалами, чистые ватерклозеты с туалетной бумагой, бумажными же полотенцами и прочие комфортности были в новинку. Каких-то два с половиной часа, и команда оказалась в разделенном Берлинской стеной городе, предоставленная сама себе. Самое интересное, что в столице ГДР все было тихо и спокойно. Только из окон некоторых домов в центре свисали полосы бумаги с лозунгами типа «Долой Штази!» и «Долой СЕПГ». Видно было, что немецкий вариант КГБ и Социалистическая единая партия Германии до смерти надоели восточным немцам. Но никаких тебе демонстраций и митингов! Алексеич стал выведывать у какого-то немца, когда все-таки у них происходят забастовки. Тот долго мялся, а потом ответил, что бастуют все после работы, потому что план все равно надо выполнять. Кстати, тишина в городе и полное отсутствие местной милиции (или полиции?) были обманчивыми. Говорят, что именно в этот день толпа громила штаб-квартиру восточногерманской секретной службы Штази.

Алексеич, прогуливавшийся по Берлину с Юрой Комаровым, заметил, что тот что-то постоянно подсчитывает в уме. «Триста тридцать два, триста тридцать три, триста тридцать четыре», – чуть шевелились его губы. Оказалось, он считает автомобили, у которых не были сняты с лобового стекла дворники. В отличие от нашей страны, немцы были лишены проблем с воровством дворников, магнитофонов и лобовых стекол. А Юра считал, какую прибыль могли принести ему несколько сотен дворников от иномарок и «Жигулей». Но снимать их с машин не стал, а пошел с нашим большим другом к Бранденбургским воротам.

Дело шло к вечеру, и Восточный Берлин затихал. Серые дома, темные окна, минимум людей на улицах, закрытые магазины. Даже прекрасная днем улица Унтер Ден Линден (Подлиповая, то есть) не производила никакого впечатления. А Бранденбургские ворота с многочисленными отметинами от пуль и осколков, развалины рейхстага на другой стороне Германии и голубовато-сероватая стена между двумя государствами просто удручали. За стеной же светилась реклама, была слышна музыка, и, понятное дело, народ там тусовался по полной программе. До объединения Германии оставалось еще десять месяцев. Поскольку я оказался очевидцем этого исторического события, то расскажу о нем в следующей главе. А тогда наши игроки разбрелись по засыпающему Восточному Берлину, с тем чтобы вернуться на вокзал Лихтенберг к поезду на Москву, который отбывал в четыре утра.

На вокзал каждый притащил по сумке товаров местного производства. Покупали их с различными ухищрениями. Кто-то выдавал себя за глухонемого, другие таскали с собой переводчика Ральфа и его брата Лутца. Тот ни по-русски, ни по-английски не понимал, но был полноценным немцем, которого можно было использовать как добросовестного приобретателя вожделенных туфель, ботинок, курток, джинсов или чего-нибудь еще. Набрали и различных цветных ликеров, часть из которых выпили в поезде, не дождавшись приезда в столицу. На вокзал все прибывали усталые, но веселые, несмотря на то что стали лишь серебряными призерами турнира.

Кто-то решил проверить немецкие автоматы по продаже жвачки и сигарет «на вшивость», пытаясь опускать туда советские пятачки. Не вышло. А вот в середине семидесятых во время поездки в Швецию или какую-то другую хоккейную страну один из советских игроков попробовал опустить пятачок в игровой автомат. И тот сработал. Тут же вся наличность у соратников по команде была изъята, а двадцать попыток (по пять копеек штука) принесли удачливому игроку несколько десятков крон или марок. Понятно, что в следующую поездку игроки везли с собой по мешочку пятикопеечных монет. Быстро «накормили» ими все окрестные заведения, причем до такой степени, что автоматы стали выкидывать пятачки в качестве выигрышей. После этого интерес к «одноруким бандитам» был утерян.

Защитник Леша Стрелков, пристально следивший за механикой работы платного туалета, обнаружил, что деньги за посещение (две марки) взимаются внутри.

Спросив у Алексеича, как будет по-немецки «Две марки, пожалуйста», встал у дверей и говорил заветную фразу каждому входящему. И каждый безропотно отдавал свои кровные марки, а потом платил еще и внутри. Никому из местных жителей даже не могло в голову прийти, что с них возьмут что-то лишнее. Правда, один гражданин, выйдя из сортира, все-таки обратился к Лелику с вопросом: «Warum?» [12 - Почему? (нем.).] На что получил исчерпывающий ответ по-русски: «Слышь, дятел, я тут от Леши Мамайца у кооперативного туалета круто стою! Понял?» «Дятел», видимо, не понял, потому что к Лелику и дремлющему на хоккейном бауле Алексеичу подошла живописная троица в кожаных куртках. Худощавый гражданин в центре, махнув западногерманским паспортом (все трое оказались поляками), сообщил, что они – местная мафия и не позволят кому-то сшибать бабки с граждан. Потом по-русски рассказал стишок про зайчика, который оттрахал свою маму, и объявил, что он чемпион по кикбоксингу. В доказательство, выпятив цыплячью грудь, неожиданно резво поднял ногу и завел ее за шею. «Урод ты, а не чемпион, – сплюнув, сказал Лелик. – А за мафию ты ответишь, я ведь пацанам из Палермо все расскажу, так они тебя живо в бетон закатают». Поляки не поняли сарказма и зашумели. Тут проснувшийся Алексеич громко заявил о себе словами: «Тише, б…!» Поляки от неожиданности замолчали. Алексеич обвел их тяжелым взглядом, а потом спокойно сказал: «Ну, вы точно дебилы. Назад-то посмотрите». Оглянувшиеся «мафиози» увидели сзади полтора десятка крепких спортивных ребят с клюшками в руках. Это подоспели на выручку наши игроки. Пришлось местным «донам» ретироваться. Впрочем, «чемпион» угрожающе «выстрелил» в Алексеича из указательного пальца. «Идиот, – молвил Алексеич, – в таких случаях надо говорить: „I'll be back!”» [13 - Я вернусь! (англ.)] – и снова задремал.

Так закончилась первая и последняя поездка не существующего ныне, но имевшего славную историю хоккейного клуба МГУ в Восточную Германию накануне ее объединения. А о том, как это объединение произошло, – в следующей главе.

По войскам!

Когда в далеком 1945 году была одержана историческая победа над Германией, ее разделили на четыре оккупационных зоны: советскую, американскую, британскую и французскую – по числу держав-победительниц. Так и просится тут неизвестно каким образом попавшая мне в голову латинская фраза, которой начинаются написанные Цезарем «Записки о галльской войне»: «Gallia est omnis divisa et partes tres». [14 - Галлия вся поделена на три части (лат.).] Остапу Бендеру, к примеру, запоминались склонения, а мне – вот эта фраза. Капиталисты построили в «своей» Германии обычное для себя общество, а мы на востоке провели крупномасштабный эксперимент, который можно было бы назвать «возвращением к истокам». Не знаю, почему уж наши политики не выкинули такой слоган. Все-таки основоположники научного коммунизма Маркс и Энгельс были, как ни крути, жителями Германии. По этому случаю один из восточно-немецких городов даже переименовали в Карл-Маркс-Штадт. А вот второго соавтора капитала соотечественники почему-то забыли, и город Энгельс до сих пор находится в Саратовской области. Алексеич, игравший против местной команды в хоккей, рассказывал, что оттуда было несколько поволжских немцев, которые после объединения Германий дружно свалили выступать в бундеслигу. Но вернемся в сороковые. Немцы, люди хоть и приученные к порядку, но жить по социалистическим правилам хотели не всегда. В Берлине по этому поводу даже было восстание. Поэтому советские оккупационные войска было решено из ГДР не выводить, чтобы они служили «противовесом» коварным натовским «ястребам». Так что в каждой «земле», или, по-нашему, регионе, были дислоцированы различные части и подразделения ГСВГ – Группы советских войск в Германии. Стоило только углубиться в какой-нибудь лесной массив, как в поле зрения возникал гостеприимный бетонный забор с колючей проволокой по верху, вышками для часовых и табличками на русском и немецком, убеждавшими граждан не подходить близко, а то, мол, застрелят на фиг. За забором находились казармы, жилой дом или отдельные домики для офицеров, клуб, школа, стадион, плац, гараж, магазин военторга и все остальное, что было нужно воинской части для автономного существования. Таких городков, как мне кажется, были сотни. Во всяком случае, нам за одну поездку удавалось посетить до двадцати, а поездок-то было много.

Служили наши солдаты в ГСВГ дисциплинированно, никакой дедовщины не допускали, за что вознаграждались после службы возможностью привезти домой изделия восточногерманской промышленности, чемоданчики с наклейками в виде блондинок и названий городов и прочие гостинцы. По этому поводу сразу вспоминается анекдот времен наших экономических кризисов. В хозяйственном магазине громадная очередь. Товарищ, с трудом пробившись к прилавку, видит ценник с надписью «Немецкий унитаз». Естественно, решил встать в очередь – кто же откажется от такого импортного чуда? Достоял, получил что-то длинное, завернутое в промасленную бумагу. Приходит домой, разворачивает, а там два аккуратно заточенных деревянных кола. Он тут же обратно в магазин: «Что вы мне вручили? Где мой немецкий унитаз?» Ему отвечают: «Надо читать лучше. Не немецкий унитаз, а ненецкий унитаз!» Мужик взгрустнул, но делать нечего, не отдавать же обратно… Спрашивает: «А как им пользоваться-то?» Ему отвечают: «Выходите в поле, один кол забиваете в землю, садитесь гадить, держитесь за него, а вторым в это время волков отгоняете…»

К середине восьмидесятых советские войска выполняли уже чисто декоративные функции. Наши давно уже перезнакомились с местными барыгами и при каждом удобном случае сбывали им горюче-смазочные и строительные материалы, залежавшуюся на складах и списанную форму, противогазы и прочую военную утварь. Наибольшим спросом пользовались огромные термосы, в которых по идее солдатам должны были носить на боевые позиции горячую еду. Не знаю, что уж немцы с ними делали, но платили много и охотно. Деятельный прапорщик в восьмидесятых-девяностых мог сколотить себе приличное состояние. И не надо никаких чеченцев, покупающих оружие. Воруй себе потихоньку всякие мелочи, но не попадайся. А если попался, то самым страшным наказанием была отправка куда-нибудь в Союз, особенно в пустынную местность. Там уж точно не разбогатеешь. Хотя почему же? Продать дехканам какое-нибудь топливо, купить гашиш или опиум – чем не бизнес?

Первый раз меня в составе своего сопровождающего оркестра вывез в ГДР Иосиф Давыдович Кобзон. Он лично знал все начальство ГСВГ, начиная с командующего, и мог отправиться туда в любое удобное для себя время. Принимали его, естественно, «на ура». Никаких «Машин» и «Воскресений» тогда в войсках и в помине не было. Считалось, что они разлагают солдат, снижают уровень дисциплины и боеготовности. А вот патриотические Лещенко, Кобзон или Вуячич какой-нибудь, а то и более «демократичная» Пугачева – пожалуйста!

Кобзон прилетал в берлинский аэропорт Шонефельд на самолете, и его встречали со всеми соответствующими почестями. Мы же скромно ехали на поезде, в купейных вагонах, поскольку плацкарт в международном передвижении не предусмотрен. Наши гастроли длились недели две-три, причем мы исколесили всю Восточную Германию. Выглядело это все очень забавно и внешне напоминало подготовку боевой операции. По немецкому тылу двигалась советская военная автоколонна: впереди – машина военной автоинспекции со спецсигналами, затем на генеральской «Волге» ехал сам маэстро Иосиф Давыдович, за ним мы, музыканты в автобусе, зеленый тентованный «Урал» с аппаратурой и замыкающий «козлик» с офицерами части, в которую мы направлялись. Маршруты были иногда довольно длинные, километров по сто – сто пятьдесят, но качество немецких дорог и тогда было отличным, так что усталости особой не чувствовалось. И опять же аппаратуру разгружали и загружали солдаты, а не музыканты, как, например, во время поездки «Машины времени» в Болгарию.

Как правило, маэстро жил или в гостинице, или в отдельном коттедже на территории части, принадлежавшем местному генералу или полковнику. Артистов же заселяли в пустующую казарму, а то и просто в медицинский изолятор. Иногда нас просто селили в клубе, где мы должны были выступать. Солдатики освобождали несколько комнат, ставили туда кровати из расчета от двух до четырех на помещение, и к приему клиентов, то есть нас, отель был готов. Но поскольку народа оказывалось много, то чаще предлагался «казарменный» вариант. Правда, казармы ГСВГ были отнюдь не советского образца. Во многих случаях они достались нашим в наследство от вермахта, так что там по большей части все было устроено по-человечески: комнаты на несколько человек, чистые и ухоженные туалеты, душ и все прочие блага цивилизации.

О гарнизонных магазинах я уж и не говорю. В местных военторгах все товары были, естественно, немецкие, причем все цены были значительно меньше, чем на остальной территории Германии. А уж если нам, благодаря авторитету Кобзона, удавалось добраться до центральных складов и торговых баз в крупных частях, то тут уж просто глаза разбегались от разнообразия и дешевизны предлагаемого ассортимента. Даже товары из ФРГ продавались там за «восточные» марки, стоившие из расчета 45 копеек за единичку.

Вспоминается анекдот того времени про звонок по телефону: «Алло, это база?» – спрашивает человек с еврейским прононсом. «Да, база», – отвечает ему твердый голос с совсем не еврейскими интонациями. «А мне бы уже директора…» – «Я – директор!» Через паузу: «Это что, военная база?» Скажу честно, люди, причастные к военторговской системе, в то время были одними из самых богатых в ГДР. Круче их стояли только генералы, которым все полагалось по должности.

Клубы имелись в каждой части, причем начальство устраивало соревнования с соседями: кто лучше примет артистов, кто лучше обставит концерт, лучше накормит-напоит…

Принимали Кобзона везде «на ура». И немудрено. Ведь все солдаты и офицеры были воспитаны на его песнях. С самого детства они видели по ТВ монументальную фигуру маэстро, который исполнял свои хиты во всех концертах, на фестивалях, конкурсах, в музыкальных и развлекательных передачах. Он и без того велик, но с таким, как говорят сейчас, пиаром можно было из кого угодно сделать суперзвезду. И делали. Сколько их, бывших советских звезд, угасло, как только они перестали появляться на ТВ! А Кобзон был, есть и будет. Всегда.

Работы оказывалось много, поскольку Кобзон старался охватить своим творчеством как можно больше советских военнослужащих, оторванных от Родины. Поэтому, когда у нас выдавался выходной, он интересовался у генералов: «А кто у нас еще не охвачен культурно-просветительной работой?» И если выяснялось, что какая-то дальняя маленькая часть осталась без «сладкого», мы отправлялись туда, хотя гораздо проще было бы привезти сотню солдат на паре автобусов или грузовиков в какой-нибудь большой клуб. Это были так называемые «шефские» концерты, за которые специально никто не платил. Да и вообще система оплаты во время наших поездок в советские времена была странной: мы получали дома свою зарплату в «Москонцерте» рублями, а за пребывание в зарубежной поездке нам платили суточные, с одной стороны, не очень большие, но с другой, учитывая наше полное обеспечение всем необходимым довольствием, а также военторговскую дешевизну, весьма весомые. К тому же мы тащили в поездки все, что можно было выгодно продать. В «Москонцерте» существовал негласный «прайс-лист», который определял наиболее хорошо «уходившие» в разных странах товары и их продажную стоимость. Москонцертовские «зубры» не скрывали ни цен, ни мест, где можно осуществить тот или иной «гешефт». Так что заблаговременно приобретенные дефицитные в ГДР электротовары: утюги, кипятильники, обогреватели – «улетали» просто с «треском». Купленный в магазине «Свет» за три рубля утюг стоил в Германии 10–15 марок. На эту сумму можно было купить целый мешок колготок, которые были дефицитом в СССР, а в ГДР имелись в изобилии. Ими даже иногда давали сдачу. Любая загранкомандировка советских артистов приносила им ощутимый побочный доход. Еще один анекдот на эту тему.

Наших солдатиков выпускали из-за забора, наверное, раз в месяц, причем организованной группой. Мы же могли свободно гулять по Восточной Германии. Как-то раз, когда я гастролировал в ГСВГ уже с «Машиной», в Лейпциге вижу я в известном на всю Европу местном зоопарке группу наших воинов. Они что-то оживленно обсуждали. Прислушался: «Вот классный зоопарк! Слонов видели, тигров видели, ослов видели, даже Макаревича живого видели!» А выйдя из зверинца, я тоже увидел Макара. Он мнил себя охотником и купил в спортивном магазине кожаные сапоги местного производства, которые зашнуровывались от подъема до колена. Ну и решил их разнашивать. А сапоги, сделанные из толстенной кожи, видимо, от павшего в зоопарке слона, не гнулись вообще. Представляете себе, как выглядит человек, у которого не гнутся голеностопные суставы, а колени сгибаются чуть-чуть? И при этом он гордо пытается ходить, причем в тридцатиградусную жару. Вот это и был Макаревич. Как цапля, поднимал то одну ногу, то другую, и передвигался, удивляя своей походкой даже флегматичных немцев. Чем-то он неуловимо напоминал Робокопа из одноименного фильма. Увидевший его Макс Капитановский тут же перешел на другую сторону, а я не успел. Макаревич заковылял ко мне, призывно размахивая руками. Пришлось сделать вид, что я его не заметил, и нырнуть в ближайший универмаг «Кауфхоф».

А вот во время поездок с Кобзоном нам часто давали автобус, гида, и мы уезжали в ближайший город «осматривать достопримечательности». Побродив для вида по развалинам замка и зайдя минут на десять в музей, мы пытали гида относительно самых дешевых магазинов, поскольку в военторгах было много чего, но не все. По списку, который имелся у каждого, говорилось гиду, кому что надо, и начинался «шопинг». Я помню, как во время одной их таких поездок в 1987 году, когда моя жена Светлана была беременна и лежала на сохранении, решил я приобрести детские товары. В СССР кроме пеленок ничего приличного достать не удавалось. В ГДР же было все, за исключением разве что памперсов, которые, хотя и были изобретены в конце сороковых, туда еще не дошли. Честно говоря, я не знал, кто у меня родится, поскольку с ультразвуковой диагностикой тогда было еще сложновато, поэтому решил, что «хорошего много не бывает», и стал набирать в магазине детских товаров все вещи по два-четыре комплекта, вплоть до детских комплектов посуды. Мне упаковали все это в гигантскую картонную коробку, размером с телевизионную, правда, весом полегче, которую я и привез в Москву. Когда жена с тещей стали распаковывать привезенные подарки и увидели эти «парные» комплекты, они спросили меня, откуда я узнал, что у нас родится двойня. Я сделал загадочное лицо и изрек: «Сердце подсказало». После чего мой рейтинг как супруга и семьянина резко скакнул вверх.

Вообще, иначе как дикостью отсутствие детской одежды, игрушек и прочих детских принадлежностей в СССР назвать было нельзя. Конечно, КПСС заявляла: «Все лучшее – детям!» Но вопрос в том, что именно считать лучшим… Владислав Третьяк, наш великий хоккейный голкипер, в свое время рассказывал Алексеичу, как он, чтобы иметь возможность купить сыну настоящие игрушки, где-нибудь в Штатах или в Европе продавал каким-то барыгам полученные в качестве призов «Ролексы» стоимостью в пять-десять тысяч долларов за тысячу.

Правильно говорят философы: «Все познается в сравнении». Поэтому, когда мы впервые попали за Берлинскую стену, уже с «Машиной времени», поняли, что восточногерманские магазины были ниже уровнем, чем западные, примерно настолько же, насколько наши сельмаги и даже универмаги не дотягивали до торговых точек стран народной демократии. Нынешнему молодому поколению, видимо, не понять, как можно было зайти в обувной магазин и, осмотрев несколько десятков пар отечественной обуви, не выбрать ни одной. Не потому, что она не подходила по размеру, нет, размеры были все, и в пятилетних планах партии всегда отмечался рост количества пар кожаной обуви, тем более в расчете на отдельно взятого гражданина СССР. Просто любой здравомыслящий человек мог надеть ее лишь под страхом наказания или от полной безнадеги. То же самое было и с костюмами, и с пальто, и с прочими «носильными» вещами. Женщины как-то изворачивались с помощью знакомых портних, хотя нормальных тканей тоже не было, а вот мужчинам приходилось совсем плохо. И ходили молодые ребята в стариковских пальто и скороходовских ботинках или ботах «прощай молодость» из войлока и на резиновой подошве. Правда, в восьмидесятые годы изредка «выбрасывали» на прилавки что-то импортное: джинсы или курки «Аляска» – но это все было каплей в море. О терминологии того времени существует один анекдот, связанный с визитом президента США Никсона в Москву в мае 1972 года. Никсон пожелал прогуляться по Москве без сопровождения наших, лишь со своей охраной и переводчиком. Видит громадную очередь. Спрашивает у стоявшего последним, что там такое. Тот по-советски прямо отвечает: «Ковры дают!» Никсон с уважением посмотрел на страждущих. Идут дальше, снова огромный хвост. Снова вопрос, за чем стоят. И ответ: «Обувь выкинули!» Никсону стало интересно, что же за обувь такая. С помощью телохранителей он пробился к прилавку, взял пару на пробу, посмотрел и изрек: «Да, у нас такую тоже обычно выкидывают…»

После каждого концерта, как правило, проводился банкет. Иногда все собирались за одним столом: Кобзон с генералами и полковниками, а мы с офицерами рангом пониже. В отдельных случаях, когда артиста принимало высшее начальство, его «отсекали» и уводили в отдельный зал. Что уж там было, я не знаю, но кормили и поили от души. Даже нам, грешным, перепадали иногда крохи с барского стола в виде икры черной, икры красной, крабов и осетрины с семгой. Все это запивалось хорошими дозами тогда еще не испортившегося, как в девяностые годы, немецкого шнапса «Доппелькорн». Забегая вперед, отмечу, что во время визитов в ГДР с «Машиной времени» нам удалось познакомиться с новым изделием восточногерманских синтетиков-химиков – водкой с ласковым и нежным названием «Прелестная». Ее не смогли пить неразбавленной даже наши рабочие, хотя они – люди закаленные. Да и кто сможет в здравом уме глотать жидкость крепостью в 82!!! градуса, причем с характерным запахом ацетона? Правда, грузчиков к концу поездки все же сблизило с «Прелестной» то, что литр этого напитка стоил около десяти марок. Но, на мой взгляд, лучше обычный спирт купить, развести под руководством Валеры Ефремова – выпускника химфака МГУ – и выпить, что мы и делали.

Наши гастроли в советские времена, как правило, привязывались к каким-либо праздникам: 9 мая, 23 февраля, 7 ноября. И в «красный день» наступал апофеоз. Самый большой зал, самый длинный концерт и, конечно, самый обширный и разнообразный банкет. Солдатики тоже не страдали. Их и так кормили вполне прилично, заграница все-таки, а в праздник и дополнительные порции масла, и яйца, и котлеты, и пироги, и пирожные… В общем, праздник желудка – это тоже праздник!

Группы советских войск располагались в те времена не только в Германии. С Кобзоном мне удалось посетить и дружественную Монголию. Если бы не он, я, по всей видимости, никогда туда и не попал бы. А так, сподобился.
   

Вся Монголия – это сплошная степь. Есть только один город, построенный, как сразу понятно, советскими архитекторами и советскими же рабочими, – Улан-Батор (не путать с Улан-Удэ и Сухэ-Батором). А дальше – степь да степь кругом. Дорог в нормальном понимании этого слова не существовало вовсе. Можно было лишь увидеть какие-нибудь следы, типа «кто-то когда-то куда-то проезжал». Траки эти то появлялись, то исчезали, то сходились, то расходились, а то и вовсе пересекались друг с другом. Куда ехать, нам было совершенно непонятно. Выезд в степь – это все равно, что выход в открытое море – до горизонта один и тот же пейзаж, куда ни глянь. И как наши солдаты-водители находили дорогу – для меня до сих пор загадка. Никаких навигаторов тогда не существовало, да и компасами они, похоже, не пользовались. А так, едешь-едешь по унылой степи часа четыре и вдруг видишь: вдалеке что-то виднеется. Ага! Бетонный забор. Значит, воинская часть уже рядом. Хотя зачем там заборы, тоже было непонятно: убежать в тех местах невозможно, местного населения – не видать, в «самоволку» ходить – некуда.

Поскольку автобусы по степным «дорогам» проехать не могли, то передвигались мы, как обычные солдаты – в военных «Уралах», сидя в кузове. Ощущение, надо сказать, не самое приятное, но я с тех пор зауважал эти машины, поскольку в любую погоду они могли проехать где угодно. Поскольку мы гастролировали летом, то прибывали к месту работы запыленными и грязными. А нам ведь в концертных костюмах выступать. Так что приходилось перед концертом мыться, а потом уже работать. А после концерта или оставались ночевать, или еще часов пять тряслись в кузовах машин до следующей части. Там опять в душ – и спать. А назавтра – концерт и новое изменение дислокации.

Но, как выяснил один мой приятель из Находки, путешествовавший по Монголии, там растет не только трава, но и травка. Через пару километров после границы с нашей страной начинается гигантское поле конопли, говорят, гектаров в 400. А посередине стоит фабрика. И что, вы думаете, она делает? Нет! Неправильно! Она делает из конопли веревки, канаты и прочие изделия подобного свойства. Но пока наши неподготовленные туристы проехали несколько километров по конопле, их «накрыло» так прилично, что и курить не надо. Монголы, кстати, в те времена коноплю не курили. Сейчас, может быть, научились: все-таки прогресс не стоит на месте, хотя какой уж тут прогресс…

Понятное дело, никаких экскурсий и никакого шопинга в Монголии не было и в помине, по одной простой причине: смотреть в степи было нечего, а покупать – тем более. Разве что верблюда какого-нибудь. Лишь в столице можно было купить сувениры, изготовленные местными умельцами, и прочую чушь. Правда, ездившие в Улан-Батор года через два после нас артисты бит-квартета «Секрет» ухитрились, благодаря своей популярности в дружественной республике, приобрести какие-то меховые шапки, а также, пользуясь наступившей в Монголии демократизацией общественной жизни, попробовали вступить в интимную связь с местными дамами. Красотой те, правда, не блистали, зато стоил сеанс любви по-монгольски примерно как чашка кофе. Как тут не вспомнить знаменитую коммунистическую теорию послереволюционных времен о «стакане воды», утверждавшую, что вступить в интимную связь для человека так же естественно, как выпить стакан воды. В Монголии же более популярным казался вариант с кофе. Любая профессиональная монгольская проститутка всегда имела при себе справку об отсутствии у нее венерических и прочих инфекционных заболеваний и была готова принять в качестве оплаты любой бартер, вплоть до батончика копченой колбасы.

В Улан-Баторе мы давали концерт в посольстве. Приехали в город утром. Поселили нас (наконец-то!!!) в гостинице, а не в юрте. Любовь к юртам у монголов в крови. Военные рассказывали нам, что в период заселения Улан-Батора, причем чуть ли не принудительного, степняки ухитрялись втаскивать по частям в квартиру небольшую юрту, ставили очаг, выводили трубу в окно и жили «как люди». Это сильно напомнило мне рассказ о цыганской таборной семье, которой волею судеб пришлось снимать квартиру в Москве. В небольшой «трешке» проживало человек двадцать разного пола и возраста. И почему-то всегда пахло чем-то горелым. Через месяц хозяева квартиры ее не узнали: все обои были содраны и пошли на растопку костра в углу главной комнаты. Туда же «ушел» и паркет. Ванна была наглухо забита деревянной пробкой, и в ней плескались остатки чего-то, напоминавшего рассол. И еще повсюду лежали матрасы с надписью «инфекционный блок», видимо, принесенные цыганами со свалки. Не хватало разве что пары краденых лошадей, но с этим, наверное, оказалось сложнее – двенадцатый этаж все-таки…

Из уланбаторских достопримечательностей следует отметить один из немногих сохранившихся за границей (еще есть в грузинском Гори) памятник Сталину. К нам монголы относились приветливо, причем в городе все говорили по-русски. А на концерте в посольстве присутствовали высокопоставленные монгольские товарищи в дорогих костюмах и галстуках, но с какими-то партийно-государственными значками на лацканах пиджаков. Выглядели они очень солидно и значительно. Правда, рассказывают, что одного из наших высокопоставленных дипломатов отлучили от дипработы за то, что он, услышав в выступлении на каком-то приеме фразу о том, что Монголия – независимая страна, саркастически заметил: «Да, потому что от нее ничего не зависит…» И был, по-видимому, прав.

Ну, а самые страшные поездки у нас были по Афганистану. Кобзон, как истинный патриот, а к тому же секретарь партбюро «Москонцерта», никак не мог упустить такой возможности. А почему было страшно? Да потому что могли убить тебя в любой момент, будь ты хоть Кобзоном, хоть Подгородецким. Душманская пуля, она не разбирает, кого из неверных убивать… Даже взлеты и посадки в кабульском аэропорту оказывались своего рода экстримом. Представляете, летим над горами, постоянно отстреливая тепловые ракеты, чтобы сбить с толку возможную «Стрелу» или «Стингер». И вдруг резко пикируем. Это называлось посадкой… А на взлете самолет разгонялся, а потом в паре сотен метров от скал брал круто вверх, делая «свечку». Аэропорт находился в низине между горами, и его окрестности очень напоминали те, что были показаны в первом советском фильме-катастрофе «Экипаж».

В Кабуле мы жили очень цивильно: в маленькой чистой трехэтажной гостиничке с хорошим рестораном. И оттуда ездили по разным «точкам». Тут уж колонна была по-настоящему боевой. Впереди шел БТР, а на броне сидели солдаты с автоматами на изготовку, внимательно изучавшие местность. Другой БТР шел сзади нас. Приятного было мало, поскольку мы знали, что в любой момент можем стать мишенью. Но Бог миловал…
   

В столице нам разрешали выходить в город, но только в сопровождении вооруженной охраны. Нам объяснили, что афганец может днем широко улыбаться тебе, торговаться по поводу цены на какие-нибудь местные товары, а ночью при первой же возможности отрежет тебе голову, без всякого сожаления, а лишь с чувством выполненного долга. Обычно нас сопровождали ребята – военные переводчики, с которыми я успел в то время подружиться. Они колесили по Кабулу на видавшем виды «фольксвагене гольф» и, естественно, были вооружены. Но даже они говорили, что нельзя поворачиваться спиной ни к кому, будь то старик, женщина или ребенок.
   

Эти ребята жили в хорошей большой квартире, не по советским стандартам просторной, на севере города, и мы частенько выпивали с ними вдали от зоркого ока Иосифа Давыдовича. Когда я первый раз поехал с ними по городу, я, в общем-то видавший виды водитель, чуть не обгадился со страху. Дело в том, что правил дорожного движения в тогдашнем Кабуле просто не существовало. Никто и не думал о том, чтобы включить поворотники, а стоп-сигналы работали у считанных автомобилей – тех, у которых их не успели сломать. Наверное, поговорка «Тормоза придумали трусы» – родом из Афганистана. Проехать по встречной полосе, подрезать кого-нибудь на скорости – для афганцев счастье. Дня через три, однако, я привык к местному стилю вождения и даже попросился за руль. Главная инструкция, которую мне дали асы местных дорог, состояла из двух фраз: «Не включай поворотники и аварийку» и «Не замедляй движения, чтобы кого-то пропустить». Все это расценивалось мужественными афганскими шоферами как проявление слабости. А слабость в вождении – это слабость в жизни. Как тут не вспомнить анекдот про водителя из одной маленькой, но гордой горной республики, который в городе лихо проскочил на красный свет. Обалдевший пассажир спрашивает его: «Почему на красный?» А тот отвечает в том смысле, что настоящему джигиту красный свет – не помеха. А потом машина встает на зеленый свет. Вопрос тот же: «Почему?» А дитя гор отвечает: «А вдруг с той стороны другой джигит едет?» Но к Кабулу середины восьмидесятых это подходит лишь частично. Дело в том, что даже имевшиеся светофоры, как правило, не работали. Может быть, из-за отсутствия электричества, а может быть, афганцы намеренно выводили их из строя, чтобы им было удобнее ездить в «мужественном» стиле. Так что я отважно сел за руль и, не сбавляя скорости, не включая указатели поворотов, а также бешено сигналя, за пятнадцать минут долетел до места.
   

Чему война совершенно не мешала, так это торговле. Магазины исправно работали: от самых мелких и грязных до бутиков «Гуччи» или «Омега» на центральных улицах. И их почему-то никто не трогал – ни афганцы, ни наши. Вспоминая это в связи с уже более поздними событиями, могу привести пример из нашего недавнего прошлого. Во время чеченских войн, как первой, так и второй, единственным действующим предприятием в Грозном оставался, как говорят, коньячный завод. Весь город лежал в руинах, а он исправно выдавал готовую продукцию, которую вывозили в соседние не менее гордые республики и там разливали по бутылкам.
   

Главным объектом вывоза из Демократической Республики Афганистан были дубленки. Только ленивый не вывозил эти копеечные по местным ценам одеяния в Союз. Были они отвратительной выделки, воняли совершенно дико, так что их приходилось поливать одеколоном. Обычно удавалось вывезти штук по двадцать этих «шубок», которые упаковывались в тюки, набивались в колонки, укладывались в кофры, где находился аппарат. Самые изобретательные музыкальные коллективы, удостоившиеся чести выступать перед воинами-интернационалистами, специально заказывали ящики для перевозки аппаратуры завышенных габаритов. Какой-нибудь усилитель во время поездки «туда» занимал четверть кофра на донышке, но красовался «оттуда» на самом верху, обложенный со всех сторон дубленками, «чтобы не повредился». Понятное дело, дубленки эти были в основном женскими. Их отмачивали, ароматизировали, перешивали, но все равно, принюхавшись к какой-нибудь симпатичной особе, можно было ощутить запах тухлой баранины или прогорклого сала. И тогда ты с теплом вспоминал пыльный и жаркий Афган, гладил жесткую «шкурку» и говорил: «Наша…»
   

Еще привозили поддельные электронные часы, настоящее, но плохое серебро, а также костюмы из «вареной джинсовки», которые выглядели совершенно как настоящие, хотя шились там же, в Кабуле. Последние были, как правило, одноразовыми. После первой же стирки они из «взрослых» становились детскими, после следующей годились только для дошкольников, а заканчивалось все или тем, что они разваривались до биомассы, или тем, что превращались в кукольную одежку, которую, слава Богу, стирать не надо.
   

Походы по самым маленьким и самым грязненьким магазинам приносили, как правило, самую большую прибыль. И тут главным было первым сказать магическое восточное слово «бакшиш». Каждый продавец говорил по-русски не хуже наших народов Средней Азии, но слово «бакшиш» никак не переводилось. Если ты успел сказать его, то продавец обязан был выдать тебе какой-нибудь подарок или бонус. Если он опережал тебя, то тут уж ты на что-нибудь влетал. Правда, мы специально для этой цели брали с собой «товары для туземцев» – открытки с видами Кремля, значки с Лениным и пр. На самом деле мне кажется, что для местных война оказалась просто возможностью хорошо заработать, поскольку бизнес там был отлажен и шел великолепно. Торговаться с афганцами нужно было нещадно, причем первоначальная цена могла упасть раз в десять. Наших людей, умеющих торговаться, там очень уважали.
   

Что касается «женского вопроса», то никакие отношения с туземными дамами не приветствовались, более того, запрещались. Красотой, по нашим понятиям, они не блистали, а поплатиться головой за связь с местной женщиной было делом обычным. И не только головой. Нам рассказывали страшные истории о том, что немногочисленных провинившихся наших коварные моджахеды отлавливали и кастрировали со всем восточным цинизмом. Так что единственным «светлым пятном» стал родной медицинский персонал, который частенько подрабатывал «интимными услугами». И не так, как в фильме «Девятая рота», где все проходило на бесплатной основе, а за нормальные суммы в чеках «Внешпосылторга» или, на худой конец, в местных «афгани». Более или менее симпатичная и предприимчивая медсестра могла приехать через год с суммой, достаточной для покупки квартиры или машины, а то и того и другого вместе взятого. Да и особенно симпатичной там можно было и не быть: спрос и так настолько превышал предложение, что проблемы заработать не возникало. Вспоминается старинный тюремный анекдот о том, как в камеру к опытному «сидельцу» попал новичок. Ну и интересуется, как тут с женщинами. А тот и говорит:
   

«Да никак, даже контролеры и повара все мужчины». И объясняет, что возможен только онанизм. Новичок говорит: «Нет, я так не могу», – и терпит три месяца. Затем спрашивает: «Но ты ведь не просто фантазируешь, а как-то стимулируешь процесс?» Сосед отвечает: «А у меня фотография есть, вот смотрю на нее, и семь лет уже…» – «Показывай!» Новичок смотрит затертую фотку и говорит: «Так это же Ломоносов!» Сосед отвечает: «Не знаю… А мне нравится…» Но не будем о грустном. Гастроли в Афгане продолжались не так уж долго, а в СССР нас ждали жены, любовницы, поклонницы и просто многочисленные русские женщины – самые красивые и лучшие в мире.

В девяностые годы мои поездки по войскам продолжились, но уже в составе «Машины времени», куда мы с Женькой Маргулисом вернулись после того, как в наркотический «запой» ушел тогдашний клавишник группы Саша Зайцев. Самой запоминающейся оказалась поездка по ГСВГ осенью 1990 года, когда мы стали живыми свидетелями объединения двух Германий. Более богатые западные немцы готовились к этому событию загодя. Каждый гражданин ГДР уже за год до этого мог беспрепятственно перейти границу в любом месте пропуска, причем единственным документом мог быть его восточный паспорт. Если же ехала машина, то документы вообще проверяли только у водителя. «Восточным» выдавали единовременное пособие в 200 немецких марок, так называемые «гастмарки», чтобы они могли более подробно ознакомиться с содержимым западных магазинов. А затем вообще поменяли имевшиеся у «восточных» сбережения из расчета «один к одному», правда, с ограничением суммы. Выше нескольких тысяч счет шел на «два к одному», а на «черном рынке» курс был «один к шести». С лета даже нашим военным начали платить часть зарплаты в бундесмарках, и служба в ГСВГ стала самой престижной среди военных. Мы были свидетелями того, как офицеры наших частей резко разделились на две группы: тех, кто уезжает скоро, и тех, кто остается еще на три года. Первые ужасно завидовали последним, поскольку на годовое жалование лейтенанта в те времена можно было купить какой-нибудь подержанный «опель», а то и древний «мерседес». «Трабанты» и «вартбурги» сразу стали «изгоями» и, в конце концов, были запрещены как экологически не соответствующие новому германскому порядку. Их сдавали на свалку за гигантскую компенсацию, на которую также можно было приобрести вполне «рабочую» машину, скажем, трехлетний «фольксваген» или «ауди». Единственной проблемой с «трабантами» были их стеклопластиковые кузова, которые не горели, не разъедались химикатами и оказывались практически бессмертными. Но союз химиков и микробиологов привел к тому, что вывели специальный вид бактерий, который охотно жрал эту пластмассу. Говорят, процесс этот идет до сих пор. А тогда на Александр-Платц в Берлине установили своего рода скульптуру: несчастный «трабант» давила колесами «БМВ-730», у нас носившая ласковое прозвище «Акула». При этом обе машины были настоящими.
   

Наши офицеры, в одно мгновение оказавшиеся владельцами приличных валютных сумм, стали весьма привлекательными для местных торговцев, которых с объединением Германии появилось великое множество. Прямо у КПП наших частей росли торговые ряды, в которых какие-то поляки, югославы, турки, а иногда даже немцы торговали всем, что могло наших заинтересовать. Там можно было за дешево купить аппаратуру вроде видеоплейеров, стоивших марок по 50–70, что в те времена соответствовало 25–35 долларам. А в Союзе они стоили уже в два-три раза больше. Всякие магнитолы, плейеры вообще стоили копейки. К воротам частей со временем стали даже подгонять машины «на продажу». Но люди ушлые знали, куда можно было проехать, чтобы купить настоящую хорошую машину. Цены оказывались смешными, особенно в сравнении с современными, когда таможенные сборы могут вдвое превышать цену самого авто. Какой-нибудь пятнадцатилетний «мерседес» S-класса в отличном техническом состоянии, педантично обслуживавшийся на «родных» станциях и даже прошедший все ТО, мог обойтись в полторы-две тысячи бундесмарок. Например, Максим Капитановский, наш звукорежиссер, разыскал на берлинском автобазаре S-280 в 116-м кузове – огромный по тем временам лимузин 1976 года выпуска за 1200 марок. Продававший его гражданин, явно с примесью индейской крови (последствие пребывания в ФРГ американских военных баз), на вопрос Макса, доедет ли машина до Москвы, уверенно отвечал: «Yes, my friend, Believe me!» [15 - Да, друг мой, верь мне! (англ.).] Не врал, потому что Капитановский не только доехал до столицы СССР, но и проездил на этой машине еще лет десять, после чего сменил ее на другой «мерс» более позднего выпуска. Я же не решился купить себе немецкую машину, возможно, убоявшись трудностей с перегоном, хотя в те времена этот процесс был значительно проще, а возможно, просто от лени. Зато сейчас тоже езжу на «мерседесе», который в моей автоколлекции уже второй автомобиль этой марки.
   

3 октября 1990 года – день объединения Германии – был устроен как всенародный праздник. Немцы вообще любят и умеют праздновать, несмотря на то, что их считают людьми прижимистыми и суховатыми. Взять «Октоберфест» хотя бы, на который съезжаются десятки тысяч людей со всего мира, чтобы попить немецкого пива. Ну а в день воссоединения уже с самого утра появились всевозможные лотки и тележки с бесплатной выпивкой и закуской, причем каждый предприниматель из кожи лез, чтобы разрекламировать свою продукцию.
   

А когда два немецких государства слились в экстазе, мы стали ездить не по воинским частям, а по местам дислокации наибольшего количества российских эмигрантов. Ну а поскольку эти гастроли устраивали также наши «бывшие», то экономилось на всем. Например, мы приехали на поезде не в Германию, а в Прагу, где целый день болтались по городу. Больше всего нас с Маргулисом поразили не красоты Вацлавской площади и не местные соборы, а то, что в здании вокзала оказался настоящий душ, которым мы с огромным удовольствием воспользовались. Думаю, не у меня одного после суток пути даже в хорошем железнодорожном вагоне возникало отчаянное желание помыться. Ну, так вот, мы это желание смогли исполнить.
   

Вечером за нами приехали наши «встречающие», погрузили нас в «форд транзит» и повезли в Германию. Гастролировали мы в основном на Западе. Концерты проходили в очень интересном, как сейчас любят говорить, формате. В арендованных залах не было никаких сидячих мест. Только «стоячка». Зато по всему периметру располагались барные стойки. Чтобы никаких очередей не появлялось, а съели и выпили зрители как можно больше, было их штук по десять. Так что к концу концерта народ уже «нагружался» довольно основательно. И еще одна любопытная традиция, которая имела место лишь в Германии и Израиле. Прямо во время исполнения песни какие-то опездолы регулярно запрыгивали на сцену, принимали «героические» позы и фотографировались на нашем фоне. Однажды один хрен ухватился в порыве единения за Кутикова и чуть не рухнул вместе с ним в зал. Но обошлось. Я до сих пор ломаю голову над тем, почему такое выражение эмоций было в чинной Германии, а не где-то в Африке. Там люди просто выпрыгивали из толпы – «кто выше». За что и получали дубинками от полицейских.
   

Один из ребят, что возили нас по Германии, уже давно и плотно там осевший, познакомил меня со своим другом, который оказался владельцем музыкального магазина. Как-то раз он услышал, что я хочу приобрести себе новые клавишные, и, как любой негоциант, загорелся идеей, что я должен приобрести их именно у него. При этом пообещал большую скидку. Так что когда мы вернулись в очередной «дорф» (кстати, меня всегда удивляло, что у многих городов в Германии названия кончаются на «дорф», что, собственно, переводится как «деревня», например, Дюссельдорф»), где и располагался упомянутый магазин, я отправился в шопинг. Стал выбирать себе инструмент, прослушивая звучание нескольких аппаратов. Играю себе, смотрю, хозяин, занимавшийся своими делами, подошел, стал прислушиваться, а потом начал о чем-то оживленно беседовать с нашим переводчиком. Из его речи выяснилось, что он не представлял, что его инструменты могут так здорово звучать, и хотел бы принять меня на работу с полной легализацией и хорошей зарплатой (а предлагаемые пять тысяч марок в месяц считались в Германии очень приличными деньгами). Несмотря на то, что мы тогда еще не были избалованы сверхвысокими гонорарами, я отказался, сказав, что мне рановато переходить на «тренерскую работу». Кстати, сделал, по-моему, совершенно правильно.
   

Скажу честно, я видел разную Германию. И серую, будничную, от которой так и разило «третьим рейхом» в смеси с социализмом, и яркую, веселую, казалось, беспроблемную. Но жить там постоянно я бы никогда не смог. Не потому, что мне не нравятся немцы. Просто порядок, возводимый в абсолют, всегда угнетает. Тем более такую вольную птицу, как я.

Пирамиды

На построенную черт знает в каком тысячелетии пирамиду Хеопса было потрачено больше камня, чем на все церкви Великобритании вместе взятые. Хотя сам я до пирамид так и не добрался, Египет у меня твердо ассоциируется с тупизной, бесцельностью и упертостью, и слово «пирамида» я воспринимаю либо как название бильярдной игры, либо как название заведения на Пушкинской площади в Москве, куда я время от времени захожу поесть суши. Но сотням тысяч наших соотечественников эта страна нравится, по большей части из-за относительной дешевизны. Ради этого они готовы терпеть и невозможность нормально войти в море из-за коралловых рифов, и наглость местного персонала гостиниц, и безумных водителей, не соблюдающих никаких правил и в конце концов привозящих своих пассажиров в больницы, а то и в морг, и всяких террористов, взрывающих отели и расстреливающих мирных туристов. Может быть, я сгущаю краски, но обо всем по порядку.
   

Мои друзья, Алексеич и Тарас, побывав на отдыхе в отеле «Шератон» в Шарм-Эль-Шейхе, остались очень довольны поездкой. Были, конечно, и накладки, начавшиеся уже в аэропорту. Вылет пузатого «Ил-86» назначили на шесть утра. Мои друзья приехали вовремя, прошли регистрацию, затарились в дьюти фри виски и ностальгическим клюквенным ликером «Марли» и, ничего не подозревая, отправились на посадку. Правда, на поле их так и не выпустили, предложив расположиться в зале ожидания. С момента «вылета» прошел час. Народ стал потихоньку дремать или, наоборот, выпивать и закусывать. Один товарищ, как выяснилось, откуда-то с севера, выпив литровую бутылку «Мартеля» прямо из горла, впал в депрессию и вступил в диалог со службой безопасности аэропорта «Шереметьево-2». Диалог закончился кровавой дракой, и товарища вынесли обратно в Россию. В самолет он так и не попал. Часам к восьми народ стали будить и группами отправлять к самолету, стоявшему в самом дальнем углу летного поля. Дело было в конце декабря 2001 года, в Москве стоял жуткий холод, а пассажиров все выгружали и выгружали, и не думая впускать в самолет. Через полчасика заспанная стюардесса открыла один вход, и люди начали конвульсивно всасываться в нутро авиалайнера печально известной авиакомпании «Сибирь». Примерно час пассажиры забирались по трапу в самолет и рассаживались по местам. О том, чтобы куда-то лететь, речи пока не было. С соседних полос один за другим взлетали самолеты других, видимо, более привилегированных компаний, а одинокий «Ил-86» все стоял и стоял на краю аэродрома. Оживившийся было народ снова начал выпивать, тем более что стюардессы, видимо, вспомнив о своих обязанностях, стали раздавать пластиковые контейнеры с завтраком. Через стекла иллюминаторов было видно, что уже рассвело, снег с летного поля убран, и каждые пять-десять минут взлетали и садились самолеты. Где-то часов в двенадцать (через шесть часов после «вылета») проснулся командир корабля и объявил, что скоро полет начнется. Правда, не уточнил, насколько скоро. Подали обед, состоявший из твердой курицы, кисловатого салата, синеватого картофельного пюре и еще какой-то мерзости. Еще через два часа за летчиками приехала машина и повезла их в гостиницу отдыхать. Пассажиры же уже восемь часов как «отдыхали» в тесных (особенно для Алексеича) креслах салона. К пяти вечера прибыл новый экипаж, а еще через час (о чудо!) лайнер сдвинулся с места и неспешно вырулил за маленькой машинкой с мигалками к взлетной полосе. Ровно через 12 часов 30 минут после назначенного времени был взят курс на Египет.
   

Я столь подробно рассказываю о злоключениях моих друзей в аэропорту лишь для того, чтобы предупредить наших читателей: по возможности выбирайте для полета куда бы то ни было не чартерный рейс, а регулярный, и лучше не нашей компании. И дело тут не в том, что наши самолеты частенько не соответствуют международным нормам и просто требованиям безопасности, и их в любой момент могут заменить на какой-нибудь другой летательный аппарат, а в том, что чартеры – это наименее почитаемый диспетчерами вид рейсов. Поэтому в случае малейшего сбоя в работе аэропорта регулярные рейсы отправляют в первую очередь, а чартеры – наоборот, в последнюю. Кстати, о замене самолетов. Как-то раз в 1998 году Алексеич был вынужден прервать отпуск в Сочи и на пару дней прилететь в Москву. Каково же было его удивление (равно как и удивление других пассажиров), когда на взлетной полосе вместо положенного «Ту-154» они увидели винтовой «Ил-18», который, если мне не изменяет память, сняли с производства еще лет за тридцать до описываемых событий. В результате полет вместо двух часов продолжался почти четыре, а пассажиры чуть не оглохли от гула винтов и совершенно обалдели от тряски. Временами казалось, что древний аппарат вот-вот развалится, но он все-таки выдержал и даже удачно приземлился во Внуково. Командир корабля лично ходил по салону, успокаивая пассажиров и сообщая им, что данный авиалайнер, несмотря на свой почтенный возраст, является одним из самых безопасных и работает чуть ли не в пятидесяти странах мира. По его словам, даже колумбийская наркомафия перевозит героин с кокаином на подобных машинах, а мафия терять миллионы долларов не любит. Так что, как выяснилось, и на регулярных рейсах бывают накладки. Впрочем, до Египта «Ил-18» вряд ли сможет долететь – топлива не хватит.
   

«Усталые, но довольные», – говоря словами учебника русского языка под редакцией Бархударова и Крючкова, Тарас с Алексеичем ввалились в «накопитель» аэропорта города Шарм-Эль-Шейх. Здесь они узнали две вещи, которые весьма положительно характеризуют египетские власти. Во-первых, чтобы получить визу, нужно просто подойти к окошку, отдать пятнадцать долларов, а затем самому наклеить выданную тебе марку, вроде почтовой, на нужную страницу паспорта. А во-вторых, выяснилось, что путешественникам совсем не обязательно затариваться горячительными напитками в аэропортовском дьюти фри, поскольку это можно спокойно сделать в течение суток после прилета в точно таком же магазинчике в Наома-Бей – центральной, наиболее благоустроенной и тусовочной части Шарм-Эль-Шейха. Правда, наши друзья не поверили подобным чудесным рассказам и на один из паспортов (в них хитрые египтяне делают отметку о том, что ты уже отоварился) взяли четыре литровых бутылки «Чивас Ригал» и большую упаковку пива «Хайникен», которое в те времена любил Тарас. При этом они думали, что уж до завтра-то им всего этого точно хватит. Как же они ошибались!
   

По прибытии в гостиницу «Шератон» Тараса, несшего под мышкой коробку с 24 банками пива, остановили бдительные блюстители мусульманской нравственности, которые объявили ему, что не могут пропустить в отель человека с таким количеством алкоголя. Это, мол, претит им, правоверным, так что необходимо сдать упаковку в комнату хранения багажа, а затем по мере надобности брать по одной-две баночки с собой. Ругая дурных египтян на чем свет стоит, Тарас рассовал по сумкам пять банок, а остальное сдал под охрану. Справедливости ради, надо отметить, что впоследствии его исправно пускали в комнатку и даже давали вынести не две, а три банки, особенно если он шел не в номер, а на пляж. Кстати, по зрелому размышлению, Алексеич пришел к выводу, что этот трюк, как и остальные весьма вольно трактуемые и обходимые за конвертируемую валюту правила и законы, имеет чисто экономическую подоплеку: администрации гораздо выгоднее продать туристу пиво в гостиничном магазине, баре или мини-баре в номере (везде с разной, иногда весьма чувствительной, наценкой), чем позволить ему потреблять купленное где-то в другом месте. Кстати, самого Алексеича, тащившего четыре литровых бутыли виски, египтяне приветствовали уважительно, почтительно предлагали помощь и уж вовсе не допускали нетактичных намеков относительно того, что он несет с собой слишком много алкоголя. Скорее всего, это опять была дань гигантским размерам нашего друга, которые не оставляли сомнения, что такое количество спиртного – его чуть ли не ежедневная норма. Кстати, гостиничные служители попали в точку: отмечая приезд, Тарас с Алексеичем, сидя на балконе, слушая шум моря и даже покуривая сигары, неторопливо выпили три с половиной литра, после чего отправились почивать, а наутро даже успели на завтрак.
   

Скажу честно, моим друзьям очень повезло с отелем, а точнее, с контингентом, который в нем проживал. Дело в том, что среди тысячи постояльцев гостиницы «Шератон» наших соотечественников оказалось всего-навсего восемь человек. Оставшуюся после Тараса и Алексеича шестерку составляли три пары: бабушка с внучкой, девушка спортивного сложения, как выяснилось, стриптизерша, отдыхавшая вместе со своим «другом», и супружеская пара средних лет. Еще одну пару гипотетически могли составить мы с Ирой, но тогда, в 2000 году, мы еще даже не были знакомы. Стриптизерша, принципиально загоравшая topless, благо формы позволяли, отличалась и тем, что ее трусики-стринги как-то совершенно затерялись в глубине рельефной попки. Алексеич со свойственным ему юмором назвал эту картину popless, а Тарас произнес свою знаменитую фразу о том, что раньше, чтобы увидеть женскую попку, надо было снять трусы, а сейчас, чтобы увидеть трусы, нужно раздвинуть эту самую попку. Не осталась в стороне и бабушка, которая каждый день задавала один и тот же вопрос: «А что, Наташенька, вы опять без трусиков загораете?» Стриптизерша морщилась, доставала откуда-то из района заднепроходного отверстия тоненькую веревочку, оттягивала ее и говорила: «Да нет, вот же они!» Все понимающе улыбались, включая ни черта не понимавших в диалоге иностранцев, в основном из Германии и Италии.
   

Алексеич рассказал Тарасу свежий по тем временам анекдот о том, как в отеле «Риц» в лифт входит новый русский, а мальчик-лифтер, пожелавший узнать, куда угодно вертикально переместиться господину в красном пиджаке, спрашивает его: «Down, sir?» [16 - Вниз, сэр? (англ.).] – по-русски звучит: «Даун, сэр?» – на что тот возмущенно отвечает: «Сам ты, блин, даун!» И вот в одно прекрасное утро друзья спускаются на лифте с четвертого этажа на пляж. Лифт останавливается на третьем, и приветливый итальянец, желающий щегольнуть знанием английского, спрашивает их: «Down?», на что получает в два голоса ответ: «Сам ты – даун!» Потомок древних римлян нисколько не обиделся и, восторженно кивая, выкрикнул: «Yes, I’m down!» [17 - Да, я вниз! (англ.).] Весьма самокритично с его стороны (шутка). Ребята, правда, говорят, что в нем все же наблюдались некоторые даунические черты, поскольку улыбка не сходила с его лица еще минут двадцать, а в последующие дни при виде Алексеича и Тараса он снова начинал кричать, что он, типа, даун. Тогда Алексеич предложил ему поехать в Америку, где для таких, как он, умственно отсталых выделены специальные резервации в каждом городе, которые называются «downtown», [18 - Деловая часть города (англ.).] с чем итальянец охотно согласился.
   

Имела продолжение и рассказанная нами история со стриптизершей. До трусиков, правда, дело не дошло, но события развивались интересно. Дело в том, что, дав косяка на поблескивающий на запястье Тараса настоящий «Ролекс» (стриптизерши и валютные проститутки такие вещи различают за версту), а также пленившись бесчисленными рассказами Алексеича, которые она тайком от своего «спутника» подслушивала, девушка, в конце концов, была очарована и, опять же тайком, взяла у Тараса номер телефона. Свой она дать отказалась, объяснив это тем, что ее молодой человек ревнивый и все время выкидывает ее SIM-карты, чтобы «всякие там не звонили». И вот через полгода после этого сидим мы у Тараса на даче и пьем виски. Звонит телефон, и хозяин дачи никак не может понять, кто же говорит. Потом, прикрыв трубку рукой, спрашивает нас: «Звонит какая-то египетская стриптизерша, звать ее Наташа». Я спросил, будет ли стриптиз, на что получил утвердительный ответ. Решили звать, хотя к тому времени за столом уже присутствовали две дамы: будущая жена Димы Лапшина Вика и ее подруга. Дима, кстати, активный участник бизнеса Тараса и его друг с детства, познакомился с Викой в том же Египте. Была она в то время девушкой относительно крупного сложения (ближе к свадьбе все ненужное было убрано, и она превратилась в красавицу) и имела свой собственный бизнес, насколько я помню, заключавшийся в торговле черными и цветными металлами. Подруга ее тоже торговала, по-моему, золотом и бриллиантами и имела свои магазины.
   

Приехавшая на такси стриптизерша Наташа тут же поставила на видное место концертные туфли с гигантскими каблуками, сделанными из прозрачного пластика, чем дала понять, что стриптиз не за горами. Затем как старая знакомая стала обходить мужчин, приветствуя каждого жаркими поцелуями и при этом к каждому второму садясь на колени. Вика же ревниво поблескивала глазами в сторону раскованной гостьи, особенно когда та нежно обнимала ее будущего супруга. Выпили за встречу, потом еще и еще. И тут произошло нечто неожиданное. Улучив минутку, когда другие гостьи уйдут, Наташа спросила у Тараса, кто они такие. Тот, ни минуты не задумываясь, ответил: «Да так, ехали сюда по Ленинградке, там и сняли по пятьдесят долларов за штуку». В следующий момент стриптизерша преобразилась. Решив, что за столом есть кто-то, кто по социальной лестнице стоит ниже, чем она, девушка немедленно закричала: «Эй вы, шлюхи, хватит там курить, валите на кухню салат делать!» «Шлюхи», поначалу не уловившие сути претензий и не понявшие, с какого хрена они, самостоятельные дамы, одна из которых приехала на джипе «БМВ», а другая – на «ленд круизере», должны идти на кухню, на минутку замешкались. И тут же снова услышали: «Расселись тут, пьете, жрете (кстати, подруги привезли с собой бутыль французского коньяка стоимостью долларов в пятьсот), а мужики голодные. На кухню, живо!» Крепкая девушка Вика недобро взглянула на обидчицу (у нее, видимо, до сих пор не исчезло негодование относительно нежностей, дарованных стриптизершей ее будущему мужу), сделала два упругих шага вперед и нанесла ей мощный прямой правый в голову. Удар пришелся в область левого глаза, заплывший, как мне кажется, даже еще до того, как тело нокаутированной соперницы достигло пола. Очнувшись, та опять попыталась было зачморить бизнесвумен, апеллируя уже к Тарасу, но поддержки не нашла. Закончилось все тем, что, не понимая, почему все вдруг встали на защиту «проституток», а ее, «честную давалку», не поддержали, она отправилась домой. И поделом! Во всяком случае, может быть, случившееся научило ее думать о последствиях своих слов и об уважении к другим людям, кем бы они ни были. Впрочем, в ее способности думать я до сих пор сильно сомневаюсь. Но попка у нее была очаровательная, да и зарабатывала она отнюдь не головой.

За первые три дня Алексеич с Тарасом выбрались из своей резиденции в отеле «Шератон» всего один раз, чтобы пополнить запасы алкоголя в дьюти фри. Остальное время они проводили на пляже, загорая и купаясь, благо погода (23–25 со знаком «+») позволяла делать как то, так и другое. Пытались вызвать в Египет и меня, но я (как всегда в конце декабря) был занят обслуживанием корпоративных вечеринок. Кстати, на таких «авралах» некоторые артисты за неделю зарабатывают гораздо больше, чем за весь остальной год. К этим корпоративкам мы еще вернемся, благо я провел их не один десяток, а может, думаю, даже не одну сотню. Мои же друзья на четвертый день откровенно заскучали. Перспектива поехать осматривать египетские пирамиды за полтысячи верст, причем подвергая свою жизнь реальной опасности из-за поголовного несоблюдения правил движения местными водителями, как-то не грела. На кораблике с прозрачным дном уже сплавали, дайвинга не хотелось – разве что пляжный волейбол как-то выручал. Да и то благодаря настойчивости Тараса, получившего у местных уважительное прозвище Mister Beach Volley, что по-русски значит: Мистер Пляжный Волейбол. Увидев раз на пляже обвислую сетку, Тарас, любитель разных видов спорта, буквально достал администрацию гостиницы, требуя себе волейбольный мяч. Ему в конце концов принесли два, но оба проколотых. Тогда он выдал аниматору сто долларов и потребовал купить мяч в Наома-Бей. Через полчаса мяч неожиданно «нашелся», а доллары, что еще более неожиданно, вернули владельцу. С этого дня начались ежедневные волейбольные баталии между двумя интернациональными командами, что вносило в скучноватую жизнь курорта хоть какое-то разнообразие.
   

Ну так вот, четвертый день, начавшийся, как обычно, на пляже, неожиданно перешел в другую плоскость: Алексеич, утомленный мусульманской пищей, вспомнил, что во время поездки в «город» видел вывески: «Hard Rock Cafe», «American Diners» и пр. Было решено немедля отправиться туда продегустировать гамбургеры по-египетски и потусоваться. Сначала друзья посетили «Планету Голливуд». При обычном для таких заведений антураже – чучеле Шварценеггера-Терминатора и резиновом Чаке Норрисе – еда оказалась отвратительной, поскольку свиные ребрышки были явно изготовлены из костей буйвола или в лучшем случае коровы. При этом в помещении звучали какие-то восточные мелодии с пением на непонятном, видимо, столь же восточном языке. Взять на себя смелость определить лингвистические корни прослушиваемых произведений никто из друзей не решился, и они бодро переместились в «Хард-рок кафе». Там тоже все было сделано по-американски: розовый кадиллак имени Элвиса Пресли, дюжина гитар на стенах, фотографии кумиров от Чака Берри до Queen – все, казалось бы, предусматривало настоящее рок-н-рольное культпросветучреждение. Ан нет! Из динамиков звучала галимая попса, которой место разве что на сельской дискотеке. Загрустивший Тарас оживился только тогда, когда ему принесли коктейльную карту. «„Б-52», – сказал он, – семнадцать штук. Каждому». Взволнованный необычным заказом официант побежал к менеджеру. Тот подошел и вежливо осведомился, есть ли у уважаемых господ силы, чтобы употребить такое количество алкоголя. Но взглянул сначала на Алексеича, потом на официанта, потом опять на Алексеича и махнул халдею рукой: неси, мол. Минут через десять весь зал затих при виде здоровенного подноса, заполненного подожженными коктейлями «Б-52», который принесли каким-то странным русским. А те как ни в чем не бывало начали с видимым удовольствием опрокидывать рюмочки себе в горло. Когда большая часть дистанции оказалась пройденной, был сделан небольшой перерыв на раздачу автографов. Через пятнадцать минут все было кончено: рюмки на подносе стояли вверх дном. Тут появился официант и принес еще четыре коктейля «за счет заведения», что при общей скупости и наглости арабов даже удивительно. Видимо, над ними довлел авторитет двухсоткилограммового Алексеича, не дававший им возможности расслабиться.
   

После такой разминки захотелось перекусить, поскольку еда в заведении оказалась столь же отвратительной, сколь и музыка. Гамбургеры были, как и положено, огромными, но по степени твердости приближались к подошве, салаты в меню тоже присутствовали, но заправляли их какой-то местной гадостью. Думаю, что если бы ребятам попался египетский «Макдональдс», то и в нем местные все сумели бы испортить. Какой может быть «Биг Мак» без добавки свинины или свиного жира! Поэтому наши путешественники вышли на улицу, чтобы разыскать рекомендованный им ярославской аниматоршей Надеждой, осевшей в Шарме и вышедшей замуж за египтянина, рыбный ресторан «Си Фуд». Нашли его в конце концов где-то на задворках, но о времени, затраченном на поиски, не пожалели. Еда оказалась вкусной и разнообразной.
   

Рыбу сменяли креветки, за ними шли лобстеры… – в общем, праздник желудка шел своим чередом. Вдруг с улицы раздался визг тормозов, и у ресторана остановились пара огромных «пульманов» и пара джипов. Затем внутрь забежал какой-то человек в штатском, но с кобурой на поясе, за ним второй с рацией. После короткой проверки (а кроме Алексеича и Тараса в зале никого не было) зашли трое арабов среднего возраста в дорогих костюмах. Зашли и заняли соседний с нашим стол. Стали пить безалкогольный шербет, есть рыбу, при этом улыбаясь и поднимая бокалы в сторону соседей, то есть Алексеича с Тарасом. Те же, перешедшие к тому времени на виски, отвечали такими же приветствиями. Улучив момент, Алексеич обратился к подошедшему менеджеру с фразой: «Who are these very respectable people?» [19 - Кто эти уважаемые люди? (англ.).] – то есть спросил: «Что, мол, за братки такие крутые пришли?» Ответ был исчерпывающим. Оказалось, что в это время в резиденции президента Египта Хосни Мубарака в Шарм-Эль-Шейхе проходила его встреча с катарским султаном, и за соседним столом сидели ни много ни мало советник Мубарака, так сказать, «серый кардинал», глава Шарма и египетский бизнесмен, работающий в сфере авиаперевозок, которому принадлежит чуть ли не весь местный воздушный флот. Новые посетители быстро поели и, раскланявшись, удалились. «Бухать поехали, – сказал Алексеич, знакомый с мусульманскими обычаями, – здесь, на публике, им нельзя». Кстати, он, насколько я понимаю, оказался прав. Через пару дней, когда наши ребята ждали в «накопителе» аэропорта своего рейса, через стеклянную стену они увидели вытянувшихся в струнку египетских гвардейцев в белых перчатках, которые, стоя у въезда на летное поле, приветствовали запыленный джип. Из него буквально вывалились старые знакомые. Смотреть на них было просто страшно: опухшие лица, мятые пиджаки, сбившиеся набок галстуки. Как они были не похожи на тех чинных господ, что за пару дней до этого ужинали в рыбном ресторане! «Видимо, шербета перебрали, – заключил Тарас. И добавил: – Меньше надо пить». Тем временем высокопоставленные египетские граждане после минутной паузы рванули к стоящим неподалеку небольшим реактивным самолетам, и вовремя: к воротам уже приближался президентский кортеж.

Целый год Алексеич с Тарасом рассказывали нам о том, как они замечательно отдохнули на берегах Красного моря, какая теплая была погода, как здорово, что в гостинице оказалось мало наших соотечественников, и как классно было пить «Б-52» под восхищенными взглядами аборигенов и гостей «Хард-рок кафе». Сначала мы с Ирой думали тоже слетать в Египет перед новым 2002 годом, но из-за корпоративных вечеринок, которые мне пришлось проводить в предновогодние недели, отъезд наметили на первые дни января.
   

Больше всего нас подкупила кажущаяся простота перемещения на африканский континент: купил себе билет, распечатал ваучер и лети себе к теплому морю. С первого января Ира принялась обзванивать все турагентства на предмет возможного визита, но первое из них открывалось лишь через три дня. Там нам оформили необходимые бумаги, в соответствии с которыми нам обещали номер с видом на море в отеле с обслуживанием по стандарту «все включено», а также разнообразную развлекательную программу. Вылет был назначен через день, так что на предвкушение счастливой поездки времени практически не оставалось.
   

Неприятности начались еще с аэропорта «Шереметьево». Виноваты в них, правда, оказались не представители турфирмы, и даже не египтяне. Восьмичасовое ожидание рейса – это, конечно, не двенадцать часов, что провели в самолете Алексеич с Тарасом, но тоже не очень приятная вещь. Тем более что она была неприятна смещением вылета с шести вечера на два часа ночи. А происходят подобные задержки, как я уже упоминал, из-за того, что дешевые чартерные рейсы при высокой загруженности аэропорта вынуждены ждать, пока улетят регулярные. Все было так, как нам рассказывали наши друзья, только с той разницей, что мы большую часть времени сидели в зале ожидания, а последние два часа – в совершенно холодном самолете. Слава богу, тогда еще не появилось всяких нововведений, запрещающих проносить на борт напитки, поэтому мы грелись с помощью виски и коньяка, купленных в дьюти фри. Кстати, не знаю уж почему, но отечественные магазины беспошлинной торговли в аэропортах имеют одну особенность: купить в них что-либо можно только в зале вылета. В зале прилета тоже есть магазинчики с тем же набором алкоголя и всяких мелочей, но цены в них даже выше, чем в московских учреждениях торговли. Видимо, организаторы полетов опасаются, и, думаю, небезосновательно, что возвращающиеся домой граждане нашей страны стали бы затариваться виски по 300 рублей за литр в таких количествах, что это нанесло бы значительный ущерб политике взимания и неуклонного увеличения акцизов и сборов за импортную алкогольную продукцию (если говорить словами гражданина Кудрина – нашего министра финансов).
   

Полет описывать не буду, поскольку он прошел во сне. Хотя и говорят, что сон алкоголика короток и тревожен, но крепко спал, как я думаю, весь турконтингент нашего авиалайнера. В конце концов, натерпевшись приключений в «Шереметьево» и благополучно проспав их в воздухе, мы прибыли в египетскую Хургаду не к полуночи с 6 на 7 января, когда планировали отпраздновать Светлый праздник Рождества Христова, а примерно в семь утра, когда по нашему отелю, словно зомби, бродили лишь одинокие нетрезвые граждане стран СНГ (другие в это время уже спали). Присоединиться к ним у нас не было уже ни желания, ни сил, так что мы прошли в выделенный нам номер и, даже не осматриваясь, рухнули в постель, чтобы в объятиях Морфея восполнить моральный ущерб, причиненный нам нерадивыми авиаперевозчиками.
   

Пробуждение нас, к сожалению, тоже не особенно обрадовало. Отдернув шторы на окнах, мы вместо ласково плескающегося перед отелем моря обнаружили натуральную помойку. Двинулись на ресепшн, чтобы прокачать права, но получили полный отлуп, выразившийся в том, что администраторы-египтяне невинно хлопали глазами и говорили, что то, что написано в наших ваучерах, их совершенно не волнует – у них же никаких документов относительно «вида на море» нет! Вот вам, Петя и Ира, и Юрьев день! Ничего так и не добившись, мы потащились ужинать традиционным набором блюд (который приелся через три дня, но не менялся до конца нашей недельной поездки). Потом, понятное дело, отправились досыпать, надеясь на то, что следующее утро принесет нам хоть какие-нибудь положительные эмоции от теплой морской водички, нежного песочка и прочих пляжных радостей. И снова мы жестоко ошибались! Пойдя на жестокую жертву – поднявшись в полдесятого утра, чтобы не пропустить завтрак, мы, покинув после трапезы здание отеля, стали свидетелями ужасающей картины. Довольно большой гостиничный пляж оказался пустынен. Лишь в небольшом барчике теплилась какая-то жизнь. Погода, обещанная нам друзьями и Гидрометцентром, чьи сводки мы накануне изучали в Интернете, совершенно не соответствовала реальности. Пальмы гнулись под порывами дувшего с моря ветра. Тягостное впечатление дополняли серое небо и такая же серая вода с белыми барашками на гребнях волн. Кроме того, находиться без курток (а мы их предусмотрительно не взяли) вне отеля было практически невозможно, тем более что температура имела тенденцию к снижению с +16 в начале нашего путешествия до +13 ближе к концу. Понятное дело, что купаться в такую холодину могли лишь моржи или очень нетрезвые люди. Вспомнив страшный рассказ Алексеича о том, как первый президент России Борис Ельцин купался в Сочи при температуре +7, после чего оглох на одно ухо, мы с Ирой дали друг другу слово не залезать в воду, поскольку уже тогда намеревались прожить вместе долго и счастливо и умереть в один день. Нам очень не хотелось бы, чтобы это случилось так скоро, к тому же в Египте.
   

Посильно утеплившись, мы все-таки дошли до барчика, в котором в рамках программы «все включено» можно было продегустировать местные напитки. Как эксперт, скажу вам честно, по мерзости египетское пойло может превзойти лишь напитки, производимые в самых отсталых штатах Индии. Красивые и знакомые названия, такие как «ром», «виски», обозначенные на этикетках, не имели ничего общего с содержимым бутылок. Псевдором напоминал подкрашенную карамелью или чем-то подобным анисовую водку, причем разбавленную до двадцати градусов, «виски» мне, привыкшему к шотландским или, на худой конец, американским сортам, ощущался похожим на настойку измельченных автопокрышек в денатурированном спирте, а вино с гордым названием «Обелиск» сильно напоминало молдавский напиток «Солнцедар» начала семидесятых, правда, практически несладкий. Гадостная отрыжка непосредственно после употребления и жуткая головная боль наутро не давали повода усомниться в том, что к этому «натуральному красителю» приложил руку какой-нибудь Абу Али ибн Кодряну.
   

После малоутешительного «пляжного отдыха» мы вспомнили о том, что у нас есть «одно маленькое ответственное поручение» от московских арабов, которые работали в пославшей нас на африканские берега турфирме. По своей наивности мы подумали, что выполненная нами просьба «передать сотрудникам гостиницы маленькую посылку» поможет нам как-то решить вопрос если уж не с погодой, то с «видом на море». Но когда мы передали «посылочку», в которой оказались шоколад, какие-то бумажки, тряпочки и что-то еще, нас не только не поблагодарили, но и обвинили в воровстве. Распечатав сверток, местные гостиничные служители громко заорали: «А деньги где?» На наши объяснения, что мы вообще не знали, что им посылают «московские друзья», нас и обвинили в краже вожделенных для местных жителей денежных знаков. Было бесполезно предлагать им созвониться с турагентством и проверить факты. Они орали как бешеные, а позже каждый раз гневно посверкивали глазами, завидев нас в интерьерах гостиницы. Дня через четыре все-таки пришло подтверждение от турфирмы, что денег с нами не пересылали, но арабы-получатели все равно продолжали на нас дуться и по мере возможности игнорировать наши просьбы и пожелания. Думаю, они настроили соответствующим образом других сотрудников отеля, поскольку те до определенного момента (об этом я расскажу ниже) относились к нам с видимым презрением, что было бы неудивительно для потомков фараонов, но крайне необычно для рабского быдла, коим эти сотрудники, собственно, и являлись. Наше общение напомнило древний анекдот о том, как один уроженец южной республики звонил другому насчет «посылочки». Диалог был примерно такой: «Гоги, слушай, приедет твой брат и от меня кое-что передаст». – «Кто передаст? Мой брат передаст? Сам ты передаст!» Ира служителей сервиса иначе как «передастами» и не называла.

Еще раз мы столкнулись с прелестями местного быта, когда у нас в номере сломался унитаз. Ира пришла на ресепшн и сообщила администраторше о случившемся. Та пообещала «немедленно прислать мастера». Прошел час. Ира нанесла повторный визит. Хлопая глазами, та же самая дама заверила ее, что все будет «о’кей». Еще через час Ирину снова спросили, что ей нужно, а на ее рассказ о сломанном унитазе администраторша, лучезарно улыбаясь, сообщила, что «она сейчас же пришлет мастера». Нужно ли говорить, что «мастер» так и не появился, и лишь последующее переселение в другой номер решило проблему.
   

Хитрость и наглость египетского обслуживающего персонала, в особенности по отношению к нашим соотечественникам, не знают предела. Чего стоил, например, «праздничный вечер», устроенный для постояльцев отеля 7 января! Когда мы, заплатив по 20 долларов, пришли в ресторан (напомню, обещалось, что «все будет включено»), обнаружили на каждом столе по бутылке шампанского. Оплаченные же билеты якобы гарантировали нам, что будет добавлено по бутылке вина на брата, а также устроена развлекательная программа. Мы выпили первую бутылку и потребовали принести вторую. В ответ – полное «непонимание» и придуманный тут же на месте рассказ о том, что на каждый стол положена лишь одна бутылка. Я в принципе человек не прижимистый и всегда плачу по счетам. Но если что-то оплатил, то уж будьте любезны дать мне оплаченное! В общем, после получаса разговоров нам принесли вожделенную посудину, кстати, открытую. И что же вы думали? В ней оказался красный египетский чай каркадэ, кстати, почему его зовут египетским, я не знаю, поскольку делается он из растения «суданская роза» (не путать с «сайгонской розой»!). Доказать «передастам», что в бутылке чай, а не вино, не было никакой возможности, так что мы подумали о том, а не взяться ли нам за шампанское невиданной местной фирмы. Подумали и мудро, как выяснилось позже, рассудили, что пить это шампанское не надо, а лучше ближе к ночи глотнуть в номере «беспошлинного» виски, купленного впрок. Некоторые несознательные граждане, открывшие шампанское, чтобы выпить за Рождество, были потом неприятно поражены тем, что эта гадость, продававшаяся в местном магазине по полтиннику, обошлась им по «праздничной цене» в 600 долларов!
   

Кстати, гостиница, в которой мы, к нашему несчастью, оказались, называлась «Голден файв», что в переводе на русский должно значить «Золотая пятерка». Скажу сразу, тянула она разве что на тройку с минусом, и посоветую всем, кто прочитает эту книгу, никогда и ни при каких условиях не заселяться в этот отель, дабы не попасть в цепкие лапы «арабов-передастов».
   

Но вернемся к «праздничному вечеру». Минут через тридцать к нашему столику потянулись присутствовавшие в зале российские граждане, чтобы получить от меня автограф или просто засвидетельствовать свое почтение. А затем, когда заиграл местный ансамбль, началось дружное скандирование: «Петя! Петя!» Пришлось выйти, сесть за клавиши и порадовать соотечественников несколькими нетленными хитами. Народ, который до этого вовсе не имел никаких развлечений, за исключением просмотра телевизора с лишь местными программами и потребления местных напитков, воодушевился и устроил овацию. Это не ускользнуло от внимания владельца гостиницы, который также находился в зале. Поняв, что я – человек, у себя на родине известный, он тут же сообразил, какую выгоду может принести этот факт ему лично. Для начала он послал по рядам человека, который пытался собрать с присутствующих по 30 долларов «за шоу». Пришлось мне сказать, что для соотечественников я играл бесплатно. Затем была попытка взять хотя бы по пятерке «за использование гостиничной аппаратуры» – тоже пришлось отсосать. И уже после этого он подошел к нам «познакомиться» и обсудить «совместный бизнес». Я сказал, что если он хочет что-то сделать, то для начала пусть займется решением наших бытовых проблем, а потом уже мы будем обсуждать с ним условия будущего «мероприятия».
   

В этот же день нас переселили в номер с видом на море, немного лучший качеством, чем наше первое обиталище. Забыл сказать, что в номере с видом на помойку стены от пола до потолка были отделаны белым кафелем, что человеку, непосвященному в своеобразие египетских дизайнов, сильно напоминало общественный туалет. В «новом» же номере пол оказался не каменный, а из ламината, стены – оклеенными обоями, а шторы на окнах – свежепостиранными. Следующие два дня хозяин гостиницы, воспылавший желанием устроить мой концерт и таким образом нажиться, обхаживал нас с Ирой, проявляя различные знаки внимания. Выражались они в приглашениях посетить дискотеку и выпить «настоящего вина». Вино действительно было терпимым, а что касается «дискотеки», то это оказалась комната метров в сто площадью, с барчиком и минимальной аппаратурой. Из музыки была лишь одна полуторачасовая кассета с записями мерзейшей попсы вроде «Отпетых мошенников» (сразу вспомнился анекдот тех лет о том, что после попадания в отделение милиции эта группа стала носить название «Отбитые мошонки»), всяких «Рук вверх», Салтыковой, Булановой и прочей подобной публики. Как только кассета заканчивалась, ее тут же переставляли на другую сторону, так что за два дня порядок песен изучили досконально. Кстати, мои акции сильно поднял случай в местном туристическом центре, который мы с Ирой и хозяином отеля посетили через пару дней. Какие-то наши туристы узнали меня и стали просить автографы, фотографироваться… Я в шутку сказал, что фото стоит пятьдесят долларов, и они тут же полезли за деньгами. Мало того, когда продавец из соседней лавки спросил у ребят, кто я такой, они закричали, что я – это «русский Майкл Джексон».
   

Еще одной положительной новостью оказалось то, что хозяин освободил нас от платы за пользование канатной дорогой. Дело в том, что само здание отеля находилось от моря далековато, поэтому с верхнего этажа была протянута «канатка», которая, по словам нашего туроператора, для постояльцев гостиницы должна была быть бесплатной. Ни хрена! Предприимчивые египтяне продавали на нее билеты, причем действительные в один конец и лишь в течение одного дня. Думаю, что Остап Бендер со своими «билетиками» для посещения провала в арабской среде, где выгоду пытаются извлечь из всего, просто затерялся бы.
   

Приехав как-то по халявной канатной дороге на пляж, мы обнаружили там небольшой рыбный ресторанчик, который, как было указано на вывеске, обязывался обеспечивать «дорогих туристов» свежайшей рыбой и морепродуктами. Нам повезло, что мы заказали креветки. Люди за соседним столом решили поесть тунца и просчитались: рыба оказалась настолько тухлой, что запах достигал даже наших ноздрей. Возмущение соседей наткнулось на стену «непонимания», после чего им стали объяснять, что это – по-особенному приготовленный тунец, который поэтому и обладает специфическим «ароматом». Ну, прямо как в том старом анекдоте о рынке, где дама задает продавцу вопрос: «А это у вас живая рыба?» – «Да, живая». – «А почему она не двигается?» – «Она спит». – «А почему от нее так пахнет?» – «Слушай, женщина, ты, когда спишь, себя контролируешь?»
   

И ведь людей при этом заставили заплатить! Причем, как это принято делать во многих египетских отелях, счет был «арабским», то есть из всего написанного на бумажке понятными нормальному человеку были только итоговые цифры.
   

Хозяин отеля, видимо, решил за счет наших соотечественников сильно поправить свои финансовые дела, поэтому установил цену на билеты на мой концерт от ста долларов. Из всей собранной суммы мне была обещана половина. И хорошо, что я сумел получить что-то авансом. Думаю, если бы я этого не сделал, хитрый араб, сославшись на то, что народу пришло мало, просто «кинул» бы меня, несмотря на подписанный между нами «договор», который, понятное дело, никакой юридической силы в Египте не имел. Концерт я отыграл полностью, и все двадцать зрителей дружно аплодировали.
   

Самое интересное арабы – сотрудники турфирмы и местные деятели – припасли на день отъезда. Неожиданно выяснилось, что денег за наше проживание в отеле так никто и не перевел. Оплаченный нами ваучер был назван «бумажкой, которая ничего не доказывает», и с нас потребовали заплатить за все. Вызвали полицию и не пускали нас в автобус, идущий в аэропорт. Хорошо, что я взял с собой тысячу долларов в качестве резерва, да еще двести пятьдесят мне удалось слупить с хозяина отеля за выступление. Заплаченные за путевку деньги нам с большим трудом удалось вернуть в Москве. Жаль, что я не помню название турфирмы, иначе с удовольствием дал бы ей солидную антирекламу.
   

Итак, я познакомил вас, уважаемые читатели, с двумя взглядами на Египет. Выводы делать вам самим, но я лично решил для себя, что ни в одну бедную мусульманскую страну никогда не поеду. Дешевый пляжный отдых – это бесплатный сыр, который бывает, как известно, только в мышеловках. Система «все включено» с местными напитками – это обычный обман доверчивых туристов. Если вы действительно хотите нормально питаться и выпивать, то закупайте максимум фирменного алкоголя в дьюти фри, тайно проносите его в отель и пейте на пляже, в номере и в общественных местах.
   

Выпить свой алкоголь в баре, даже открытом – значит нарваться на попытку местных стяжателей заставить вас за это заплатить.
   

Если нет возможности заселиться без питания вообще, то покупайте тур с завтраком. Шведский стол – это всегда шведский стол, а вот обеды и ужины – это однообразный набор быстро надоедающих блюд. Лучше обедать и ужинать вне отеля, к примеру, в каком-нибудь ресторане в ближайшем городке или туристическом центре. Там все дешевле и вкуснее.
   

Местное вино покупать можно и в обычных магазинах. В гостиницах его безбожно бодяжат. Крепкие напитки местного изготовления, во избежание отравления и разочарования, лучше не пить вообще. Единственное, что трудно испортить, – это баночное пиво. Местная «Стелла» бывает в общем-то неплохой.
   

Никогда и ни в чем не верьте египтянам: любой из них мечтает о том, чтобы тем или иным способом обмануть вас. Если вы чувствуете, что попали в сети восточных интриг, то обращайтесь не в полицию, которая прикормлена хозяевами гостиниц, а к представителю египетского министерства по туризму: это единственная организация, которой гостиничные служители боятся.
   

Ну а самое лучшее для вас всех – никогда не ездите в Египет. Лучше соберите побольше денег и поезжайте в какую-нибудь нормальную страну, где к туристам относятся не как к скотине, а как к желанным гостям. А такие страны есть!

Дима, добавь цифирки "соответсвующий постов

Наши в городе!

Эта глава, в отличие от других, не посвящена какой-либо отдельной стране. Просто поездки в некоторые страны запомнились мне лишь эпизодами. Например, очень мало я могу вспомнить о Кении, поскольку там я постоянно находился под влиянием кокаина. О Мозамбике и незапланированной поездке на территорию местных повстанцев я писал в прошлой книге. Турция – и так самое известное нашим курортное место, так что о ней – совсем немного. А вот Израиль… С него-то я и начну.
   

Будучи сам человеком некитайской национальности, скажу честно: настоящие евреи сейчас живут только в Израиле. Когда-то давно, говорят, в довоенные времена, их можно было встретить еще и в Одессе. Но к концу прошлого века российские евреи, к сожалению, ассимилировались и приспособились к социалистической действительности. А еврею такая действительность противопоказана. Сами посудите, как может жить настоящий представитель этой нации, скажем, без свободы торговли! Или без синагоги! Или без шабата! Есть некошерную пищу! Не говорить на родном языке! И прочее, и прочее… Однажды, разговаривая с Алексеичем, уважаемый Александр Яковлевич Розенбаум изрек: «Все-таки я – не настоящий еврей. Настоящей еврейкой была моя бабушка, которая говорила мне, маленькому: „Саша, подайте уже мне стуло!» И как она это говорила!»
   

Первое, что ты понимаешь, попав в Израиль, – то, что там говорят совсем на другом языке. Нет, я не имею в виду иврит или идиш – эти лингвистические архаизмы знакомы далеко не всем израильтянам, хотя иврит, как государственный язык, они обязаны знать в принципе. Множество людей говорит там по-русски. Но какой же это русский язык! Описать его очень трудно. Наверное, это тот самый говорок, который привезли на берега Мертвого моря выходцы из Одессы. И звучит он там везде. «Ой, вы таки приехали к нам навсегда? Или уже только на гастроли? И сколько вы таки у нас будете?» На нем говорят все «наши» украинские, грузинские, узбекские, белорусские и другие евреи. Сразу вспомню анекдот семидесятых годов. Встречаются госсекретарь США Генри Киссинджер и ведущий «Международной панорамы» (была такая программа на советском ТВ) Валентин Зорин. Киссинджер спрашивает: «Господин Зорин, а вы по национальности кем будете?» Тот гордо отвечает: «Я – русский». Киссинджер, задумчиво глядя на Зорина: «Да-да, а я – американский…» Но местечковый говорок израильских евреев в конце концов так достал, что минут через двадцать общения я стал ощущать, как внутри меня начинает просыпаться нечто антисемитское.
   

Евреи в Израиле всех цветов кожи и абсолютно любой внешности. Вот идет себе натуральный негр, а оказывается, что зовут его Ицхак, и он помнит десять поколений своих еврейских предков, тоже чернокожих, между прочим. На эту тему в Израиле даже есть анекдот.
   

В одном купе оказались израильтянин и китаец. Познакомились, и тут израильтянин, пристально глядя на своего нового собеседника, спрашивает: «Постойте, а вы случайно не еврей?» – «Нет». – «А папа ваш не был евреем?… А мама?… А бабушка?… Нет, я имею в виду с материнской стороны…» В общем, китайцу все это надоело, и он «признался», что его прабабушка с материнской стороны была еврейкой. Тогда израильтянин, удовлетворенно вздохнув, говорит: «Ну я же сразу увидел, что вы – вылитый еврей!»
   

Что самое смешное, коренные жители Израиля (хотя какие «коренные жители» могут быть у страны с 60-летней историей?) испытывали гигантские трудности с адаптацией марокканских, алжирских и прочих афроевреев к благам цивилизации. Что касалось работы, то она для них как-то еще находилась – везде нужны дворники, землекопы, а вот заставить их использовать унитаз для отправления естественных надобностей и мыть руки в раковине – была проблема из проблем. Те так и норовили присесть под ближайшим кустиком или помыться в грязном арыке.
   

Больше всего поражает в Израиле – сколько труда вложено в эту страну. Сделать из пустыни оазисы, подведя под каждый куст, под каждое деревце систему орошения, – это такая кропотливая работа… Но евреи не только в этой пустыне живут, они готовы и воевать за нее с кем угодно – погибать, умирать от ран, но защищать свою маленькую страну. Именно поэтому я и считаю, что настоящие евреи живут лишь в Израиле…
   

Когда прогуливаешься по Иерусалиму, чувствуешь, что каждый камень здесь дышит великим прошлым. Ходишь по тем же мостовым, по которым вели Христа, и ощущаешь тысячелетнюю историю. Но одно дело – библейские истории, а другое – наши, грешные. Например, когда мы посещали Храм Гроба Господня, гид рассказал нам о том, как незадолго перед нами водил по достопримечательностям большую группу наших артистов. Вход в храм достаточно низкий, поэтому необходимо было преклонить главу. Двухметровый Филипп Киркоров этого почему-то не сделал и долбанулся лбом о камень, что, видимо, оказало на него серьезное влияние. Во всяком случае, он довольно внимательно слушал гида, который рассказывал: «Вот крышка Гроба Господня, вот плащаница, вот сам Гроб Господень», а потом задал гениальный по своей наивности и тупости вопрос: «А он до сих пор там лежит?» Гид, думая, что ослышался, на всякий случай спросил: «Кто – он?» На что Филипп невозмутимо уточнил: «Ну он, Господь то есть». Все посетители храма, прекрасно понимавшие по-русски, тут же затихли. Первым, как говорят, нашелся Лева Лещенко, который дал Киркорову подзатыльник, сопроводив его словами: «Филя, идиот, Он на небе!» – и показал куда-то вверх. Говорят, что эту историю до сих пор рассказывают всем нашим экскурсантам при каждом удобном случае.
   

Концерты в Израиле проходили в разных, иногда самых экзотических местах. Дело в том, что там на всю страну есть три-четыре нормальных концертных зала, поэтому мы выступали то в русском культурном центре, то в школе, то просто на открытой площадке. Принимающая сторона, как истинно еврейская компания, решила не особенно тратиться на рекламу наших концертов, рассудив, что уж «Машину времени» в Израиле все точно знают. Поэтому рекламные плакаты развешивались не в специально отведенных местах на тумбах и стендах, за которые надо платить, а по-нашему – на столбах и деревьях. В свое время, году эдак в семьдесят девятом, для того чтобы собрать полный зал, достаточно было вывесить рукописное объявление в каком-нибудь институте. В Израиле это не прокатывало. К тому же специальная служба каждое утро сдирала все «несанкционированные» рекламные плакаты и объявления со столбов и стен домов. Правда, после двух-трех концертов слухи о наших гастролях распространились сами собой, и на последующих шоу был аншлаг. Но в дальнейшем все-таки пришлось нам оговаривать количество и места размещения рекламы.
   

Принимали нас зрители, конечно, замечательно. Гастролировать в Израиле – примерно как у себя на Родине. Все наши песни слышали, все их знают, даже в ресторанах до сих пор исполняются наши хиты. Вообще-то рынок труда не имеет границ. И если ты – профессионал определенного уровня и где-то есть большое количество людей, желающих тебя послушать, ты обязательно туда попадешь. Поэтому мы и работали в Америке, Германии, Израиле…
   

По просьбе Алексеича, наводившего в те времена мосты с малыми хоккейными государствами, я поинтересовался, есть ли хоккейная команда в Израиле. Честно говоря, я сильно сомневался в этом, поскольку никто еще не отменял русскую народную поговорку «Еврей не играет в хоккей». И действительно, к этой игре у нас в стране из евреев имели отношение единицы: Михал Гомберг, игравший в шестидесятых в Киеве, судья Наум Резников, воспитанник «молодежки» московского Спартака, а позже судья и скаут НХЛ Леонид Вайсфельд… Вот, пожалуй, и все, если не считать директоров и администраторов клубов. Думаю, что дело тут в менталитете российских евреев. Для них хоккей – это гойское занятие, и мальчика считалось престижным отдавать в музыканты, стоматологи, юристы, ювелиры, но никак не в хоккеисты. Другое дело – за океаном. Во всяком случае, звезды НХЛ Аарон Бротен и Стив Айзерман точно не китайцы. И зарабатывают они получше стоматологов и даже скрипачей…
   

Самое интересное, что хоккей в Израиле все-таки обнаружился. Оказалось, что там существуют искусственные катки, а в нескольких городах, в том числе в Хайфе, имеются даже свои команды, которые разыгрывают первенство страны. А в конце девяностых появилась и сборная Израиля, которая в качестве экзотического коллектива играла на одном из Кубков «Спартака». Насколько я помню, все игры она проиграла, но не особенно позорно. Так что, как выяснилось, еврей-таки играет в хоккей!
   

И еще о хоккее и национальностях. Алексеич, как человек вдумчивый и информированный относительно данного предмета, провел целое исследование относительно того, какие народы бывшего СССР склонны к занятию хоккеем. Он выяснил, что самые активные – русские, татары, украинцы и белорусы. Затем идут башкиры, украинцы, латыши. Парадокс, но если в Латвии хоккей любят, умеют в него играть и даже не так давно принимали мировой чемпионат, то в соседней Литве хоккеем не занимался никто, за исключением одного-единственного великого литовца – Дарюса Каспарайтиса, игравшего и в наших сборных, и в НХЛ. В Эстонии же хоккей существовал еще до Второй мировой войны, но при Советской власти эстонцы играть в него так и не захотели. Нет, первенство республики, конечно, проводилось, а некоторые команды – «Таллэкс», «Кренгольм» (Нарва) даже играли в первенстве СССР.
   

Но вот коренное население было представлено в советском хоккее весьма слабо. Алексеич вспоминал, что когда в 1985 году он играл во время турнира в Брянске против чемпиона Эстонии команды «Химик» (Кохтла-Ярве), в этом коллективе он обнаружил лишь одного эстонца, своего знакомого Тыну Вилля. Когда Алексеич поинтересовался, как тому нравится в новой команде, тот задумчиво ответил: «Знаешь, Алекс, коллектив у нас хороший, вот только по-эстонски поговорить не с кем…» Кстати, единственным эстонцем, который чего-то достиг в советском хоккее, был Тийт Ламбинь, которого в 1977 году Виктор Тихонов, пришедший в ЦСКА из рижского «Динамо», привел с собой. Тийт выделялся неплохим пониманием игры, высоким ростом, блондинистой внешностью и невиданным шлемом ярко-зеленого цвета. Поиграл в суперклубе он недолго, вернулся в Таллинн, где занялся бизнесом и даже спонсировал команду «Таллэкс», чье загадочное название расшифровывается как «Таллиннский экскаватор». Кстати, в советском хоккее «экскаватор» был не один: в Киеве играла команда второй лиги под названием «Красный экскаватор», или, в просторечии, «Червоний черпак».
   

В советские времена хоккей насаждали повсюду. Команды появлялись везде, даже в Казахстане и Узбекистане. Но если в первом случае это было как-то оправдано: весь северный Казахстан – это почти русский регион, то во втором – совершенно бессмысленно. Ни один узбек так и не вышел на лед в составе ташкентского «Бинокора». А костяк этой команды, созданной в 1971 году под названием «Спартак», составили бывшие игроки «молодежки» и сходящие, либо спившиеся ветераны московского клуба с таким же названием. Ходили слухи, правда, что у игравшего там Шукура Каримова какая-то доля узбекской крови все же была, но Алексеич утверждает, что эта кровь – татарская.
   

В Грузии, Азербайджане, Армении, Туркмении, Таджикистане, Чечено-Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Дагестане в хоккей не играли вообще. Говорят, что из-за климата. Но во Флориде или Лос-Анджелесе морозы тоже бывают нечасто, а команды НХЛ там имеются, в которых, кстати, играют и негры, и индейцы, и китайцы… Так что национальные особенности мирового хоккея – еще далеко не до конца изученная сфера.
   

В Израиле жить очень хорошо и вкусно. Хотя наша первая поездка не обошлась без некоторых накладок. Дело в том, что у евреев есть одна удивительная особенность: они умеют самым убедительным образом доказать, что находятся, извиняюсь, в полной жопе, хотя на самом деле – в шоколаде. И нам говорили: «Все так плохо, билеты не расходятся, на гостиницу денег нет, поэтому мы вам сняли огромную квартиру в центре Тель-Авива, где вы будете комфортно жить». Квартира, понятное дело, оказалась не в «шикарном районе», а где-то на его окраине, чтобы она была очень большой, сказать тоже было нельзя: в тесном Тель-Авиве больших квартир в принципе не бывает. И, в конце концов, жить всем вместе в одной квартире – это уже что-то типа общежития получалось. Хорошо, что не в одной комнате. Комнатки оказались, правда, у каждого свои, но место общего сбора – гостиная со столом и телевизором – на всех одна. Правда, в следующие приезды уже все наладилось. И это несмотря на то, что у наших артистов не появилось еще своих райдеров – официальных условий пребывания на гастролях, которые определяли бы все: от залов и аппаратуры до количества полотенец в номерах и виски в гримерке.
   

В отличие от Израиля, где люди в основном заняты производством и торговлей, Турция – страна, в которой производство стоит лишь на третьем месте после торговли и туризма. До «нашей» эры, то есть до того, как гражданам СССР разрешили свободно выезжать из страны, в Турции отдыхали по большей части немцы. Бундесмарка считалась главной валютой, а мечтой любого турка было разбогатеть и уехать в Германию, чтобы жить спокойно и подальше от строгих мусульманских законов.
   

А законы в этой стране для своих граждан – весьма строгие. Конечно, руки там не отрубают, но в тюрьму загреметь можно запросто. К примеру, за сутенерство, притоносодержательство и даже использование проституток по назначению рядовому турку грозит приличный срок. А попасть в местную тюрьму я не пожелал бы никому: говорят, что отечественные исправительные заведения по сравнению с ней – просто курорт. Но на шалости туристов власти смотрят сквозь пальцы, хотя до сих пор, чтобы воспользоваться эротическими услугами, нужно заплатить приличную сумму (больше чем в Москве раза в полтора), а потом тебя будут с час возить по городу, следя, нет ли хвоста, а может быть, и для того, чтобы ты потом сам не нашел дорогу к притону. Лишь после этого проходит «кастинг», осуществляется оплата, и тебя везут обратно в отель. Сутенер договаривается о беспрепятственном проходе (особенно если дело происходит ночью), и полный вперед! Дамы в этой стране в основном хоть и не русские, но, как правило, из стран бывшего СССР, грузинки, узбечки, украинки. Последних, как и у нас в стране в подобных заведениях, большинство.
   

В те времена, когда организованная проституция в Турции была еще в новинку (лет пятнадцать назад), этим делом охотно подрабатывали наши «челночницы».
   

Максим Капитановский рассказывал замечательную историю о супружеской «челночной» паре, с которой познакомился в 1991 году в Анталии. Эти граждане во время одного из своих рейсов сошлись с турецким полицейским, который, как выяснилось, являлся тайным эротоманом. Поскольку супруги были молодыми и симпатичными, он предложил им свое покровительство в обмен на любовь втроем. При этом активной стороной оказался он сам. Наши были просто счастливы! Мало того, что полицейский платил им по двести долларов за раз (в те времена это были очень большие деньги), он еще освобождал их от различных поборов, в том числе и бандитских, а если нужно, договаривался с таможней – в общем, отрабатывал по полной программе. Но такая «удача» выпадала «челнокам» не всегда – некоторые лишались товара, денег, но все равно возвращались на берега Эгейского и Черного морей, чтобы прикупить дубленок, кожи, дешевого золота и всякого текстиля.
   

Через некоторое время произошло то, что описано в бородатом анекдоте о беседе трех подруг, возвратившихся из Крыма. Одна рассказывала, что за ней ухаживал партийный работник, который «и мог, и хотел, но боялся», за другой приударил научный работник, который 20 дней готовил «научный эксперимент», так в конце концов и не состоявшийся «по техническим причинам». А третья рассказала о слесаре, с которым как зашла в первый вечер в номер, так только через две недели и вышла из него на балкон. Слесарь вышел вслед за ней, оглядел пейзаж и сказал: «О! А здесь ведь еще и море есть!» Вот наши граждане и почувствовали турецкое море, воспитанный на немцах сервис и поняли, что отдыхать в Турции дешевле и к тому же можно приобрести все необходимое из одежды, ювелирных изделий и прочее, да еще за смешные по нашим меркам деньги. И началось великое нашествие на турецкие берега сначала «челноков» и «новых русских», а потом и людей менее состоятельных. Бедных немцев откровенно выдавливали с насиженного места. Особенно напугал германцев случай, когда 9 мая отдыхавшие и выпивавшие по случаю праздника граждане с короткими прическами и золотыми цепями согнали немецких туристов в бассейн и держали их там несколько часов, пока турецкая полиция не освободила пленников.
  

Я был в этой стране несколько раз. Сначала с «Машиной» во время круиза по случаю выбора «Мисс пресса», затем просто на отдыхе и пару раз на корпоративных праздниках. Скажу честно: мне там не понравилось. Как все нормальные правоверные, турки считают святым делом обмануть неверных. И делают это часто, нагло и уверенно. Конечно, не так, как египетские арабы – на тех вообще клейма негде ставить, но все-таки весьма квалифицированно.
   

Как-то раз меня пригласили на ежегодную конференцию одной известной компании. Выглядело это так: в специально организованный чартер загружалось полторы сотни мужиков в костюмах и галстуках, которые летели в одну из туристических стран, в данном случае, в Турцию. Вообще-то летели они отдохнуть и побухать, хотя по утрам у них и проводились какие-то семинары (два или три). Для некоторых руководителей это было единственной возможностью «отвязаться». В запой в основном уходили те, кто в течение года ни разу не был замечен нетрезвым. Главный инженер одной из атомных станций, милейший и культурнейший человек, начиная с самолета, пребывал в состоянии, близком к бессознательному. Каждое утро вместо семинаров двое ребят покрепче выводили его из номера, сажали в шезлонг и давали ему в руку стакан с каким-нибудь коктейлем. Где он находится, он не понимал. Вставал редко. Но выглядело это забавно. Как-то раз (дело было на открытой террасе ресторана аккурат перед обедом) он встал, шатаясь, подошел к ограждению, на глазах у изумленной публики расстегнул штаны и помочился вниз. А еще доктор наук!
   

Одним прекрасным ранним утром, только закончив выпивать и закусывать, мы вышли на пустынный в это время пляж. Заняты были лишь два лежака. На них в полной «боевой» форме – костюмы, белые рубашки, даже галстуки и ботинки – лежали двое наших соотечественников, которые еще раньше нас начали готовиться к «семинару». При ближайшем рассмотрении выяснилось, что в таком виде они еще и купались. Спали крепко, у одного из них к уголку рта прилип бычок. Не буду называть ни компанию, к которой принадлежали эти граждане, ни их имен, ни даже должностей. Скажу только, что относились они к той категории работников, которые именуются топ-менеджерами.
   

Во время этого визита я с друзьями решил посетить турецкую дискотеку. Новое цивильное здание, ресепшн с приличным на вид персоналом, повсюду кондиционеры, глуховатые звуки музыки из зала… Мы спрашиваем: «А можно посмотреть, как там у вас внутри?» Турки ни в какую, ни за что. Впрочем, нет, за деньги они готовы сделать все, даже пустить нас в зал. Главное, чтобы билеты были оплачены. Купили билеты, зашли в зал. Там не оказалось ни одного человека! Что делать? Развернулись и ушли. И никаких тебе «money back». [20 - Деньги назад (англ.).] Вот на такой мелочности, наказывая наших лохов по каждому поводу, турки и делают миллионы.
   

Находясь в Турции, я сильно завидовал Алексеичу, который со своими друзьями плавал по Эгейскому морю на яхте. Конечно, хорошо, когда тебя встречает не автобус, а «мерседес» или, на худой конец, «крайслер». И везут тебя в нормальный отель, селят туда, где тебе будет удобно, – в общем, носятся с тобой как с писаной торбой. В этом и состоит суть VIP-поездок. Алексеич рассказывал, что никаких неприятных ощущений от Турции он вообще не испытывал. Еще бы! Поплавать с недельку на семидесятиметровой яхте, находясь на полном пансионе, посетить бухты с чистейшей водой, где не ступала нога человека (благо подход к ним есть только с моря), повыпивать в хорошем коллективе… Единственной досадной ошибкой было то, что никому не пришло в голову взять с собой компакт-диски с нормальной музыкой. Единственный диск, случайно оказавшийся у наших, состоял из бессмертных хитов Валерия Меладзе, которые надоели всем уже через день. Но слушать Таркана и прочую мусульманскую эстраду было еще тяжелее. Так что по прибытии в первый же порт Алексеич выделил некоторую сумму, на которую приобрели диски «Битлз», Криса Де Бурга, Луиса Армстронга и AC/DC. В таком сопровождении жить сразу стало лучше, жить стало веселей. Но, повторяю, в таких странах, как Турция, Египет и Тунис, нормальный человеческий отдых возможен лишь на высоком уровне, что в общем-то недешево. Яхта на четыре каюты (то есть до восьми пассажиров, не считая команды) в день стоила примерно по тысяче с лишним долларов. Если учесть нынешнее соотношение цен, то это примерно тысяча евро в сутки.
   

От Турции разительно отличалась Греция, куда мы ездили с той же самой компанией. Был ноябрь, в общем-то уже не сезон, но в отеле, причем самом обычном, все обслуживание оказалось на высшем уровне. Великолепная еда, свежайшее белье, предупредительный и вежливый персонал. Ни намека на то, чтобы нагрубить тебе или вымогать деньги за какие-то ничтожные услуги. Обстановка была роскошной, и в сезон номера там стоили до тысячи евро в день. Стоявшие же на берегу бунгало обходились по три-четыре тысячи в сутки. Отель располагался в отдалении от городов и вообще в некотором уединении. Наш самолет приземлился даже не в Афинах, до которых было часов десять езды, а на военном аэродроме в районе Пелопоннеса. Представляете, уважаемые читатели, наш самолет садится, а навстречу ему взлетает F-16!
   

Произошла там одна забавная история. Как я уже отмечал, состав участников «конференции» оказался почти исключительно мужским. Две сотрудницы, что прилетели вместе с полутора сотнями мужиков, и моя жена Ира – не в счет. И вдруг в гостиничном баре появляются две дамы, по виду сильно смахивающие на представительниц древнейшей профессии. Обе русские. Что тут началось! Их окружили, стали расспрашивать, каким макаром они тут оказались. Ведь в конце октября – начале ноября на греческом курорте делать совершенно нечего – вся работа проходит летом, в крайнем случае, весной или в бархатный сезон. Выяснилось, что прекрасные незнакомки оказались вовсе не шлюхами, а обычными российскими гражданками, которые отправились в Афины в шоп-тур. Или, как его еще называют, – шуб-тур. Их подвела туристическая фирма, благодаря которой они, приземлившись в Афинах, потом часов восемь или десять тряслись в автобусе, чтобы прибыть в наш отель. Самое любопытное – это то, что для покупки вожделенных мехов им приходилось опять ехать в Афины, затем возвращаться обратно, а потом снова ехать в столицу, чтобы улететь домой.
   

Увидев такое количество солидных русскоговорящих мужчин, девчонки, которые уже смирились жить вдвоем в пустом отеле, приободрились. Более того, одна из них, которую звали, кажется, Юля, призналась моей супруге в том, что ее вдруг обуяла такая страсть к некому Саше, что они занялись сексом прямо на дорожке, не обращая внимания на то, что мимо ходили люди и иногда просили подвинуться.
   

Во время «конференции» сильно пострадал лишь закрытый на зиму бар, располагавшийся на пляже. Наши граждане сначала сделали подкоп и вытащили стаканы, поскольку принесенных не хватало, а идти в отель было лень. Затем разломали деревянные ставни, которые закрывали окна, вытащили и выпили все опрометчиво оставленные культурными греками напитки. В довершение, дабы не замерзнуть прохладной ночью, а заодно зажарить шашлык (какая конференция без шашлыка?), ставни и другие деревянные части бара, которые смогли оторвать, пустили на дрова.
   

Скажу вам, дорогие читатели, по-честному: то, что я описываю прямо и без прикрас, на самом деле – лишь маленькая-маленькая надводная часть айсберга, который представляет из себя «зажигалово» наших соотечественников в зарубежных странах. Если бы сделать подборку полицейских сводок о том, что творили россияне в девяностые годы, – вот был бы бестселлер. А сейчас все уже поспокойнее. И редко когда, находясь на приличном курорте, уже расслабленный и чувствующий себя в полной безопасности, вдруг услышишь лошадиное ржание и матерщину и увидишь пьяных граждан одной шестой части света, пытающихся в очередной раз как-то развлечь себя с помощью хамства, наглости и настоящего беспредела…

У этого парня есть яйца!

Коренное население Северо-Американских Соединенных Штатов воспринимало произведения «Машины времени» более чем спокойно. Лишь наши эмигранты и работавшие в США россияне с первых аккордов начинали подпевать, приплясывать, хлопать, что вызывало у редких аборигенов, почему-то попавших на наш концерт, искреннее удивление. Совершенно непонятные слова (а они с трудом понимали даже то, что Макаревич пел по-английски), скучноватая музыка, написанная «по мотивам песен американских и английских композиторов», скромные аранжировки… А тут вдруг весь зал встает на дыбы и хором поет «Поворот». Непонятненько…

В свое время лет двадцать назад Алексеич до хрипоты спорил с Александром Градским о месте русского рока в мировой музыкальной культуре. Разговор шел на высоких тонах (у Градского тона были выше, поскольку в образности и разнообразии матерщины с ним из музыкантов вообще мало кто сравнится). Алексеич, как истинный патриот, болевший душой «за наших», пытался доказать, что мы сейчас в начале пути, что и в хоккей с шайбой мы научились играть лишь через восемьдесят лет после канадцев… но маэстро Градский остался непреклонен. «Полная х… этот наш рок, только для у… вроде нас с тобой. А в свете мировой музыкальной культуры – ничто. Вот я тут был недавно в Бирме. Есть такая страна в Юго-Восточной Азии. И меня повели на концерт местной „звезды». Стадион, тысяч сто, наверное, горы самой современной аппаратуры. На разогреве какие-то англоязычные рокеры. И вот под бурю оваций выходит на сцену седоватый дедок лет шестидесяти, садится по-турецки (у них это „позой лотоса» называется) и приступает к работе. Берет какую-то фигню с веревками вместо струн и с соответствующим звуком. Как рубанет по ней пальцами, как завоет на одной ноте! Весь зал просто взорвался, все вскочили с мест, заорали как сумасшедшие. И так два с половиной часа… А уйти – нельзя, хозяев обидишь, да и выбраться в такой толпе с трибуны просто невозможно. Вот и наша музыка для всего остального мира, за небольшим исключением, такая же экзотика, типа дрессированных медведей или зайцев, играющих на барабанах…»

В общем, нам в Штатах вежливо, но твердо показывали наше место. А место было не самое крутое. Залы культурных центров, университетов, непонятные для нас зальчики в Нью-Йорке, в которые люди входят с улицы и попадают прямо к рядам кресел… Никаких тебе фойе и гардеробов. Правда, поиграли мы и в больших залах, в том числе и в знаменитом «Линкольн-Центре», но основная публика всегда состояла из соотечественников, бывших или настоящих. Лишь как-то раз ребята с нью-йоркского телеканала, вещающего на русском языке, притащили на концерт своего друга – владельца компании по прокату лимузинов, между прочим, натурального афроамериканца, или, в просторечии, негра. Странное дело, но ему концерт понравился, причем без ложной скромности отмечу, что больше всего он оценил мои скромные способности в игре на клавишных. Ну а поскольку он оказался еще и владельцем нескольких клубов в Гарлеме, то тут же предложил мне совершить вылазку к нему в гости и, может быть, даже «что-нибудь поиграть».
   

Только человек с моим аферистским складом характера мог согласиться отправиться в галимый негритянский район, чтобы поздним вечером играть там на клавишных всякие блюзы для людей, которые рождаются с этими самыми блюзами в крови. И я дал добро, хотя в душе, честно говоря, несколько побаиваясь возможных последствий. Правда, телевизионщики пытались убедить меня, что за неправильную игру на пианино сейчас в Гарлеме убивают нечасто, но утешало это мало.
   

На следующий вечер после нашего концерта у служебного выхода стоял огромный белый «кадиллак», за рулем которого сидел сам хозяин фирмы. Мы вместе с телевизионщиками под завистливыми взглядами Макаревича и остальной компании забрались внутрь этого «чума на колесах», в котором на кожаных диванах уже сидели и попивали французское шампанское две глазурного вида тетки с блондинистыми волосами, белозубыми улыбками и в вечерних черных платьях. Выехали из центра и взяли курс на Гарлем.
   

Между прочим, все то, что показывают про этот район в американских фильмах, абсолютно соответствует действительности. Полуразвалившиеся дома с выбитыми стеклами, но признаками проживания в них афроамериканцев (никто другой там не живет), обгорелые остовы машин, кучи мусора, слоняющиеся типы бандитского вида – в общем, полный букет. Выяснилось, что сначала мы едем в тот клуб, где самая вкусная еда, а потом – где самая лучшая музыка. Понятное дело, оба клуба принадлежали нашему водителю.
   

Первое заведение оказалось на диво цивильным. К моему удивлению, публика состояла из негров совершенно разного возраста, наверное, от семи до семидесяти. Все в аккуратных костюмах, женщины в красивых платьях, дети тихие и культурные. Да и на нас троих белых никто пальцем не показывал, хотя косяки кидали достаточно часто. Правда, поняв, что мы никакие там не копы, а гости хозяина заведения, успокоились и стали воспринимать нас просто как какую-то экзотику. Музыка ввиду еще не позднего времени была не живая, но именно та, которая нравилась местным завсегдатаям. Я заметил, как некоторые в такт притопывали-прихлопывали, а потом даже начались легкие танцы. Не такие экспрессивные, как в ночных заведениях, но традиционно чувственные. Больше всего меня поразило то, как танцуют немолодые негритянки весом килограммов по сто, не меньше. Они двигались грациозно и, я бы даже сказал, красиво, совершенно не комплексуя от своих размеров. Наши бабы такого сложения сидят дома, страдая от неполноценности, а те чувствуют себя как рыбы в воде. Вот что значат гены!
   

Жратва в клубе оказалась действительно отменного качества. Я по достоинству оценил негритянскую народную кухню, отдав должное и бифштексам, и салатам, и даже рыбе. Сдобрив все это хорошей дозой «Джека Дэниэлса», я почувствовал, что готов посоревноваться в игре на пианино хоть с самим Рэем Чарльзом. Но когда мы перебрались в другой клуб, нас ждал легкий облом. Дело в том, что власть хозяина заведения распространяется лишь на финансы, кухню, общую организацию дела, но никак не на музыкантов. А музыкантов в заведении, судя по фотографиям на стенах и соответствующим надписям, перебывало множество. Начиная с Эллы Фитцжеральд и кончая чуть ли не Майклом Джексоном. Команда на сцене оказалась в основном из черных, только двое из трех членов духовой секции были белыми. А возглавлял эту банду седой негр лет ста, игравший на трубе. Когда к нему подошел хозяин и показал на меня, объясняя, что было бы здорово, если они поиграют джэм с известным русским рокером, тот отрицательно покачал головой. Расстроенный хозяин вернулся и в качестве утешения выставил нам бутылку виски, что-то бормоча о «корпоративной солидарности „чертовых ниггеров»«. Мы стали его утешать, и тут мне пришла в голову мысль о том, что ведь и у великих негритянских артистов бывают перерывы. Ну и высказался в том смысле, что если не с ними, то я и один сыграть смогу. Хозяин тут же воодушевился, сказав, что и клуб, и аппаратура принадлежат ему, так что в перерыве он может делать все что хочет и слушать того, кто ему нравится.
   

Когда музыканты ушли со сцены, народ в заведении повел себя довольно шумно, все болтали, звякали вилками и ножами, чмокали и издавали другие звуки. Максим Капитановский рассказывал, что во время одной из предыдущих поездок в Америку, где «Машину» сопровождал сам Александр Борисович Градский, им пришлось выступать в далласском «Хард-рок кафе», которое было чуть ли не старейшим заведением этого типа. В свое время, насколько мне известно, будущий основатель системы этих клубов вывесил у себя купленную по случаю гитару Джимми Хендрикса. Тут и началось паломничество фанатов, желающих взглянуть на реликвию. Почин получил развитие, и теперь эта фирма известна во всем мире. Правда, везде она функционирует по-разному. В Далласе там проводились концерты звезд рока, в Шарм-Эль-Шейхе, например, несмотря на розовый «Кадиллак», развешанные по стенам электрогитары и фотографии рок-кумиров, это обычная дискотека с современной попсой и продажей алкоголя. В Москве – весьма хилое заведение, основной доход которого определяется месторасположением в середине Старого Арбата. Ходят туда в основном заезжие провинциалы. В каждом филиале есть магазинчик, в котором продаются товары с фирменной символикой: кожаные и джинсовые куртки, майки, бейсболки, значки и пр. Любопытно, что Алексеич как-то привез майку из не существующего в природе кафе с надписью «Hard Rock cafe Saigon». Дело в том, что, когда он ездил во Вьетнам, Сайгон вообще назывался Хо-Ши-Мином, правили там коммунисты, и ни дипломатических, ни экономических отношений с США у этой страны не было вообще. Тем не менее, какие-то ушлые вьетнамчики изготовили огромное количество маек с фирменной символикой и с успехом продавали их на местных рынках. Но вернемся в Даллас. Под шум народа Градский спел одну из своих песен. Люди вяло похлопали и снова начали есть. И тут маэстро, забыв про свои слова о том, что мы для американцев лишь экзотические клоуны, а также презрев все правила дипломатии, призвал на помощь все скудные запасы своего английского и заорал своим оперным голосом: «If you talk, I don't sing!» [21 - Если вы разговариваете, я не пою! (англ.).] К закурившим он обратился с заученной аэрофлотовской фразой: «No smoking!» [22 - Не курить! (англ.).] Не в том смысле, чтобы граждане сняли с себя смокинги (их и так почти не было), а чтобы не компрометировали великое искусство российского певца своими сигарами и сигаретами.
   

Зрители настолько офигели, что тут же затихли, потушили курительные палочки, и весь дальнейший концерт проходил в абсолютной тишине.
   

Мне даже и в голову не пришло говорить что-то подобное, во-первых, потому что я не могу так орать, как Градский, а во-вторых, потому что одному из нескольких белых среди пары сотен негров это делать просто опасно. Поэтому я просто прошел на сцену, включил «гранд пьяно» и начал потихоньку играть «Джорджию». Краем глаза заметил, что некоторые поворачиваются в мою сторону. Заиграл поактивнее, включив легкую импровизацию. Народ, конечно, не догадывался, что эту вещь я в первый раз играл лет в десять, так что знаком с ней не понаслышке. Так что когда я закончил, разговоры и звяканье прекратились, и даже раздались робкие хлопки. А когда хозяин заведения сообщил, что я приехал из далекой России порадовать гарлемских братьев, народ даже начал улыбаться. Тут уж я решил произнести заранее заготовленную с помощью телевизионщиков тронную речь. Выразился в том смысле, что вообще люблю черных, особенно Луиса Армстронга, которому посвятил собственного сочинения блюз. Ну и начал играть «Этот вечный блюз». Сначала непонятный язык несколько обламывал слушателей, но когда дело дошло до проигрышей и армстронговского горлового «Мама – зу-зу!», зал взорвался овацией. Уходил я со сцены не «под стук собственных копыт», как пытался пророчествовать зловредный Макаревич, а под и вовсе дружеские аплодисменты. Кстати, он не верил в это, пока не увидел по телевизору запись моего выступления.
   

Лишь когда пошел к нашему столику, я почувствовал, что майка у меня насквозь мокрая от пота, как будто я отыграл двухчасовой концерт, а не исполнил пару знакомых песенок. Да и дрожь в ногах тоже присутствовала, чего я вообще не ощущал еще со времен моего отчетного концерта в музыкальном училище при консерватории. Хлопнул виски под одобрительным взглядом хозяина клуба и пошел на улицу подышать воздухом и покурить. Вместе со мной вышли и телевизионщики, чтобы под камеру расспросить меня, как мне игралось в Гарлеме. И тут произошла удивительная вещь: на улицу вышел дед – руководитель выступавшего передо мной ансамбля. Нет, врать не буду, он не стал приглашать меня остаться в их команде, он просто расспросил ребят обо мне, пожал мне руку, а на просьбу сказать что-нибудь обо мне в камеру приосанился, обнял меня за плечи и изрек короткую, но, по-видимому, емкую фразу. Настолько емкую, что ребята покатились со смеху. Оказалось, что он выдал мне высшую похвалу, которую негритянский музыкант может выдать белому: «У этого парня есть яйца!» Услышав перевод, я тоже приосанился и сказал, что мне тоже очень нравится, как играет его ансамбль. А потом ко мне по одному стали подходить остальные музыканты. Кто-то говорил, что «один раз записывался с русскими», у кого-то родственник по линии матери бывал в Москве, а следующий даже читал «Войну и мир». Таким образом они вроде бы извинялись за то, что не удалось поиграть вместе, и признавали мои скромные заслуги. Через некоторое время я все же остался на улице один и, наконец, закурил сигаретку. И тут с другой стороны улицы ко мне подкатил совершенно обдолбанный парень, черный, естественно, с глазками-щелочками, в шерстяной шапке, надвинутой на глаза, но с золотой цепью и не менее золотым «Ролексом». «Hi! – заорал он. – Cocaine? Girls?» [23 - Привет! Кокаин? Девочки? (англ.).] и попытался обнять меня. При всем моем толерантном отношении к наркоманам, наркобаронам, неграм и даже людям с «ролексами» и в шерстяных шапочках, я счел за нужное ретироваться в клуб, поскольку от парня за версту пахло чем-то опасным – то ли порохом, то ли кровью. А там меня уже ждали новый стакан виски и новые друзья-коллеги.

В целом организация гастролей по Соединенным Штатам была очень хорошей. Все-таки сказывается то, что там накоплен гигантский опыт работы с шоу-бизнесом. Обычно все, о чем договаривались, выполнялось. Машины подавались вовремя, жили мы именно там, где нам обещали, а по поводу аппаратуры и звука вообще можно было не волноваться. Но случались и накладки, в основном, как говорится, связанные с «человеческим фактором». Как-то раз в Америке нас возили по стране два афериста, которые посреди поездки взяли и смылись. И не просто смылись, а нанесли серьезный ущерб Александру Викторовичу Кутикову. Когда мы прибыли с ними в очередной город на маршруте, они очень технично «развели» его на деньги. Сказали: «Не пришел перевод в гостиницу, деньги за оплату ваших номеров. Может быть, кто-нибудь даст свою кредитку, чтобы заплатить, а вечером мы вам все отдадим». Кутиков, любивший пустить пыль в глаза, вытащил «золотую» кредитную карточку «Онэксим-банка» и сказал свой пин-код. Минут через десять ее вернули ему с благодарностью и выпиской о проведенной операции. А вечером этих аферистов уже не было.
   

Но это было еще не все. Через несколько дней мы с Сашей, уже в Нью-Йорке, пришли в музыкальный магазин, чтобы купить для студии колонки. Кутиков уже давно присматривался к колонкам КRК, а тут решился их приобрести, а меня взял как музыкального и языкового эксперта. У меня английский плохой, но он хоть есть, и говорить я не стесняюсь. Саша же предпочитал не афишировать объема своих знаний. В общем, выбрали колонки, и менеджер спрашивает: «Как будете платить, наличными или карточкой?» Кутиков снова с гордостью достал свою «золотую» кредитку и дал ее менеджеру, который принял пластик с видимым уважением. Через пару минут уважительная мина на его лице сменилась на подозрительную, и он вежливо, но твердо спросил: «А другой карточки у вас нет?» Сашка, который знал, что у него должно быть примерно 10 тысяч долларов в остатке, стал возмущаться, но из магазина нам, извинившись, пришлось уйти. Ночью Кутиков дозвонился до банка и выяснил, что упомянутые аферисты провели по его карточке не одну операцию, а две. Сначала оплатили гостиницу, а потом просто сняли оставшиеся деньги. В банке ему посоветовали больше никому карточку не давать и сказали, что будут разбираться. Говорят, что потом ему даже все компенсировали, поскольку «Онэксим» все-таки был дружественным банком. Ну а колонки мы купили на следующий день, поскольку за половину гастролей уже получили наличные. И когда мы в магазине заявили, что хотим заплатить не карточкой, а «in cash», [24 - Наличными (англ.).] продавцы очень обрадовались и даже дали нам серьезную скидку. Вообще-то я подозреваю, что в Штатах есть какая-то фишка, которая позволяет уходить от налогов при операциях с наличной валютой, – именно поэтому они всегда так радуются, получая купюры, а не чеки или кредитки. Кстати, безналичные расчеты, позволяющие контролировать покупки и прочие траты, в Америке являются основными. Наличные деньги носят с собой в небольшом количестве и, как правило, в мелких купюрах, от доллара до двадцатки. Пятидесятидолларовые бумажки можно встретить нечасто, а сотенные, которые в России, по-моему, являются основными, вообще воспринимаются с подозрением. Имеющиеся же в природе банкноты в пятьсот, тысячу и даже более крупных номиналов используются только банками или кредитными учреждениями, причем из чисто технических соображений: миллион долларов «сотками» – это сто пачек, а тысячными – всего десять.
   

Многие наши соотечественники приезжали в Америку в середине девяностых с огромными «котлетами» из сотенных купюр, а то и с портфелями, сумками и чемоданами. В нашей стране так было принято: сумки, коробки из-под ксероксов… А для полиции и аэропортовских пограничников где-нибудь в Нью-Йорке это был шок. Они ведь даже десяти тысяч долларов наличными не видели, а тут везут люди по сотне тысяч баксов и в ус не дуют. У нас есть хороший приятель Дима Лапшин по кличке Летчик. Он трудится у Тараса, руководя филиалами системы магазинов кожи и меха «Бонапарт». Человек он по натуре простой и склонный к экстравагантным поступкам. Отслужив до пенсии в спецназе КГБ (а на пенсию там выходят рано), он вдруг обнаружил, что ему просто не хватает денег на жизнь. Друживший с ним с детства Тарас взял его на работу, для начала водителем. Закончилось это быстро. Во время поездки на дачу, когда Дима вез на «саабе» старенькую бабушку, его вдруг подрезал и лихо ушел вперед какой-то парень на «Ниве». Но не таков Летчик, чтобы это ему спустить. Он догнал обидчика, на скорости в сто сорок километров в час опустил стекло и, одной рукой держа руль, взял в другую «кочергу», при стоянке блокирующую руль, и стал колотить ею в окно «Нивы». Конкурент чуть не улетел с трассы и больше никаких «атак» не предпринимал. Что касается бабушки, то она обрела дар речи лишь через несколько часов. Пришлось Диме заняться организацией бизнеса, что у него получилось значительно лучше. Заработав несколько десятков тысяч долларов, он вместе с Тарасом решил отправиться в Штаты, чтобы прикупить себе какой-нибудь «кадиллак» или «крайслер». Нашу таможню благодаря давним связям в Шереметьеве (все-таки он там долго служил) удалось пройти без потерь, но не в Нью-Йорке. Когда чиновник иммиграционной службы вместе с таможенником поинтересовались, хватит ли у нашего товарища денег, чтобы прожить пару недель в Штатах, Летчик вытащил из спортивной сумки пачку долларов величиной с обычный кирпич. «Столько хватит?» – спросил он у оторопевших американцев. Те не нашли ничего лучшего, кроме как сказать «Wait a minute, please», [25 - Подождите минуту, пожалуйста! (англ.).] – и вызвать полицию вместе с переводчиком. Пока ждали подкрепление, шел непонятный для Димы разговор на английском, в котором постоянно повторялись вроде бы даже знакомые слова «Russian mafia» [26 - Русская мафия (англ.).] и «Criminal». [27 - Преступник (англ.).] Подошедший переводчик вежливо осведомился, зачем нужна такая, по его мнению, большая куча баксов, на что Дмитрий безапелляционно ответил: «А какого хрена вы меня спрашиваете? Я, что, эти деньги украл, что ли? И вообще, это ваши, американские деньги – их что, ввозить в США нельзя?» Переводчик стал задавать наводящие вопросы о том, не желает ли «наш гость» профинансировать какую-нибудь террористическую группировку или приобрести нелегальную партию оружия, наркотиков или чего-нибудь еще, запрещенного законом. Мимо проходили офигевающие американцы, с восхищением и ужасом взиравшие на «кирпич» из сотенных бумажек. Вечер грозил затянуться, но тут подоспел Тарас, который сообщил полицейским: «Мой друг хочет купить машину: „линкольн», „кадиллак», „шевроле»…» Только тогда штатники заулыбались и стали интересоваться, сколько же машин нужно Дмитрию. Он же гордо сказал: «Не ваше дело!» – забрал баксы и был таков. Кстати, машину он действительно купил и даже привез ее в Москву. Правда, через некоторое время ее угнали, но это уже другая история… В заключение старинный анекдот. В маленьком еврейском местечке незадолго перед Второй мировой войной мама приводит к соседу, владельцу скобяной лавки, своего сына и просит взять его в помощники продавца. Сосед спрашивает: «А ты умеешь писать?» Мальчик отвечает отрицательно и, естественно, лишается вакансии. Проходит полвека. На Пятой Авеню в Нью-Йорке у роскошного ювелирного салона останавливается гигантский черный лимузин. Из него в сопровождении охраны выходит немолодой мужчина с благородной сединой в тысячедолларовом костюме и с золотым «Ролексом» на руке. Рядом с ним неземной красоты дама, смахивающая на Шарон Стоун. Заходят в магазин, долго рассматривают драгоценности, после чего Шарон выбирает себе колье стоимостью в полмиллиона. Хозяин в восторге. Немолодой лощеный джентльмен берет у охранника чемоданчик, открывает его и отсчитывает изумленному хозяину триста тонн баксов наличными. Тот буквально лишается дара речи. Потом, опомнившись, говорит: «Извините, сэр, вам не легче было бы просто выписать чек? Мы ведь знаем вас и, естественно, доверяем такому солидному клиенту». На это джентльмен отвечает: «Эх, если бы я умел писать, то до сих пор был бы помощником продавца в скобяной лавке…»
   

В Штатах мы были в очень многих местах: Нью-Йорк, Чикаго, Бостон, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, множество мелких городов. Меня очень удивило, что тамошняя цивилизация не распространяется только на большие города, как, скажем, у нас, а доходит до самых мелких поселений. В любом городке есть огромный супермаркет, где можно купить все, что угодно, от гвоздя до машины точно такой же, как в крупных городах. Ну, разве что всяких «Гуччи» и «Дольче с Габбаной» там нет, да и не нужны они никому в американской глубинке. По поводу супермаркетов я всегда вспоминаю старый анекдот о том, как к хозяину штатовского магазина пришел наниматься на работу старый русский еврей. Хозяин, боясь обидеть ветерана, вежливо сказал ему, что хотел бы посмотреть на его работу, и предложил выйти со следующего утра. Часов в десять он вышел в зал и стал наблюдать, как новый продавец разговаривает с покупателем. «А вот смотрите, какие замечательные удилища у нас есть для вашей рыбалки! Пластиковые, складные, телескопические! А на леску, катушки и крючки мы вам сделаем скидку». Покупатель соглашается. «А вдруг у вас клевать не будет? Надо же что-то есть и пить… Я бы порекомендовал вам консервированное мясо, соусы, хлеб, чипсы и пару бутылок хорошего виски». Покупатель опять кивает. «А где вы будете отдыхать ночью? А вдруг дождь пойдет? Могу вам предложить изумительную палатку с матрасом». Снова кивок. «А как вы будете все это тащить? Я смотрю, вы приехали к нам на „мерседесе». Не поедете же вы на своем красавце по лесам и полям! У нас во дворе стоит замечательный „форд бронко» на полном ходу, всего за три тысячи долларов…» В общем, покупатель покупает и машину, загружает в нее все и уезжает. Восхищенный хозяин: «Я, конечно, вас беру, ведь это высший пилотаж – продать человеку машину, если он пришел за удочками…» А продавец отвечает: «Да он, собственно, не за удочками пришел, а за тампонами для жены. Вот я ему и говорю: „У вас ведь все равно три дня свободных. Почему бы вам на рыбалку не отправиться?“»

Easy rider [28 - Беспечный ездок (англ.).]

Мой сосед Вован, сейчас молодой, но уже довольно серьезный мужчина, работающий в одной из структур Правительства Москвы, а в свободное время гоняющий на «Харлее» или гигантском пикапе с надписью «Fuck fuel economy!», [29 - На х… экономию горючего (англ.).] тоже начинал с должности продавца в Америке. Как только ему исполнилось 18 лет, он нашел себе работодателя из штата Аризона и устроился трудиться в американской глубинке кассиром в магазине по торговле индейскими сувенирами. Но эта работа была для него своего рода «трамплином» для исполнения детско-юношеской мечты: побывать на Route 66 [30 - Шоссе 66 (англ.).] и проехать на мотоцикле всю Америку от одного побережья до другого. В результате он отмахал около 10 тысяч миль по Штатам и получил незабываемые впечатления. Не хочу перебивать рассказ моего приятеля, поэтому приведу его с небольшими сокращениями и некоторыми собственными комментариями, которые из чувства собственной значимости выделю жирным курсивом.
   

Американские индейцы вообще-то люди особенные. Живут они до сих пор по древним традициям, в основном в нищете, а самой главной и несбыточной мечтой для них является достать где-нибудь алкоголь. Несбыточной потому, что ни одному индейцу ничего крепче кока-колы даже не продадут, и мало кто решится купить аборигену что-то с градусами. Организм индейцев не расщепляет алкоголь, как у некоторых северных народностей, поэтому в Большом Каньоне вообще запрещена продажа спиртного. Вследствие этого индейцы очень много курят и употребляют всякие пейоты, кактусы и прочие природные стимуляторы. Когда я читал Кастанеду, мне казалось, что все эти рассказы про индейские эксперименты с разумом давно в прошлом, однако все оказалось правдой. Другие американцы, даже черные и латиносы, кстати, побаиваются индейцев, обходя их поселения стороной. Считается, что те до сих пор шаманят и общаются с духами, в результате чего в резервациях происходят различные загадочные события. Гранд-Каньон, например, славится большим количеством необъяснимых смертей, и это, похоже, не сказки. Индейцы же считают его священным местом, к которому надо относиться с глубоким уважением.
   

Несколько месяцев я проработал в магазине, продавая различные изделия из кожи, кости, камня и дерева, и в результате накопил сумму, достаточную, на мой взгляд, для исполнения своей мечты – купить мотоцикл и проехать на нем по Route 66.
   

Покупать мотоцикл Харли Дэвидсон Спотстер я решил в Фениксе (столица штата Аризона), куда отправился на выходные. Из соображений экономии в качестве средства передвижения был выбран автостоп. И зря.
   

На самом деле, все россказни о распространенном передвижении в Штатах автостопом – это гнусная и наглая ложь. Ни один водитель никогда не остановится на дороге, чтобы подвезти голосующего. Разве что нищий мексиканец или индеец из чувства солидарности может бесплатно подкинуть вас по пути.

Здесь я вынужден вмешаться, чтобы поправить моего молодого товарища. Во-первых, ему просто не попался какой-нибудь педрила, который с удовольствием прокатил бы юного мальчика. Во-вторых, хорошенькая девушка имеет в Штатах приличные шансы поймать тачку даже на малооживленном шоссе. За последствия, правда, ручаться не приходится. В-третьих, когда Вовчик рассказывал о том, что дальнобойщикам официально запрещено подвозить пассажиров, то он не учитывал огромную армию водителей, работающих в мелких фирмах или просто на своих «тачках». Эти могут сажать к себе кого угодно, и никакая полиция их за это не накажет.

В конце концов, около меня остановился индеец на классическом американском пикапе. Я залез к нему, и мы понеслись со скоростью примерно 85 миль в час (при ограничении в 60). А минут через десять он сказал: «Чувак, садись-ка за руль, мне надо перекусить». На мои робкие возражения об отсутствии прав и страховки он ответил: «Не парься, поставь круиз-контроль на 85 и езжай…» Мы мчались дальше. Индеец ел какую-то лапшу, смачно закуривая ее косяком. А затем еще минут через десять мы остановились в какой-то деревеньке, и он чуть ли не на коленях принялся просить меня купить ему пива, поскольку индейцам его не продают. Я пытался объяснить, что мне 18 лет, и мне тоже никто не продаст алкоголь (в Штатах с этим строго, любителю алкоголя должен быть 21 год, не меньше). Но, в конце концов, пришлось мне пойти навстречу туземцу и попросить какого-то мужика купить пивка. В итоге мы выпили пива и решили возвращаться, так что никакого мотоцикла я в этот раз не купил. Но картина была супер: Гранд-Каньон, пустыня, кактусы, в машине орет АС/DC, я сижу в ковбойской шляпе за рулем и пью Будвайзер, все в конопляном дыму… и тут нас останавливает полиция. Первая мысль: все пропало; но мой пассажир отсыпал представителям власти немного марихуаны и, обменявшись добрыми пожеланиями, велел мне ехать дальше, мотивировав тем, что это свои и вообще на этой дороге все полицейские – индейцы. В какой-то момент он переключил радио, а та играла «Born to be wild» из фильма «Еasy Rider», по-русски «Беспечный ездок». Чувствую себя то ли Питером Фондой, то ли Денисом Хоппером – в общем, от щенячьего восторга, выпитого пива и дыма марихуаны буквально сносит крышу. И заявил, что первый раз общаюсь с индейцем, что хотел бы больше узнать об их индейской жизни. На расспросы коренной житель Штатов рассказал, что его племя называется Зуми, что живут они в трейлерах, люди они бедные, но гордые. Одни из немногих они сохранили свой язык – например, его мама и бабушка вообще не говорят по-английски. В конечном счете, последовало предложение заехать к нему и все увидеть самому. Как я мог отказаться!
   

Жилище индейца оказалось маленьким домиком, над которым висело штук 50 подков, одну из которых он тут же в порыве щедрости мне на память и подарил. Зайдя внутрь, мой новый знакомый первым делом достал банку из-под пива и стал мастерить из нее устройство для курения марихуаны. Когда я отказался составить ему компанию, он предложил мне попробовать настоящий индейский пейот. Я всегда являлся идейным противником употребления наркотиков в любом виде, но тут у меня проскочила мысль: «Вокруг Гранд-Каньон, в руках подкова XIX века, и этот индеец предлагает мне настоящий пейот. Когда, как не сейчас?» И решил фотографировать, поскольку подумал, что никто, даже я сам себе, не поверит, когда я буду все это вспоминать. Представьте себе пейзаж: красный закат, уже видно звезды, пустыня, силуэты кактусов… и табун белых мустангов! Я понимаю, что никаких белых мустангов тут никак быть не может! Хватаю камеру, начинаю фотографировать. В спешке путаю ручной режим с автоматическим, в результате на темных снимках были видны светящиеся глаза лошадей. А я думал, что мустанги мне пригаллюцинировались!
   

Позднее, когда неугомонный индеец уже отвозил меня домой, я попросил его поговорить со мной на языке Зуми, и когда он со мной заговорил, то я поймал себя на мысли, что понимаю, причем лучше, чем его ломаный английский. Только утром, проснувшись и увидев над своей кроватью старую подкову, я поверил, что все это было на самом деле.

   

Вот тут Вован прав: расслабление от алкоголя или травы или того и другого вместе часто приводит к снятию языковых барьеров. Я, например, во время поездки с «Машиной времени» в Мозамбик, махнув приличную дозу спирта, совершенно свободно беседовал с местными чернокожими гражданами, по определению не понимавшими иначе как по-португальски. Я же, насколько припоминаю, не знал на этом языке не единого слова. Но часа два мы общались, жестикулируя, перебивая друг друга. И расстались довольными нашей встречей. А моя поездка в Афганистан, во время которой я чудесным образом вошел в курс сюжета индийского фильма с дубляжем на языке фарси! А как мой друг Алексеич, знавший по-фински лишь названия городов, где играют в хоккей, и фирм, производящих хоккейную же форму, в 1980 году водил экскурсию пьяных финнов по Ленинграду! В общем, все повторяется, и молодое поколение тоже изучает жизнь на своем собственном опыте. В результате начинает лучше понимать нас, старых пердунов…

   

В следующие выходные мы с другом совершили рывок в Феникс, на этот раз удачно. От покупки «Харлея» меня отговорили, сказав, что хороший мотоцикл за мои деньги не купишь, а на плохом до Нью-Йорка я не доеду. В результате я стал счастливым собственником замечательного аппарата «Honda VTX 1800».
   

Я должен был проработать еще месяц, но желание отправиться в путь было так велико, что я договорился со своим боссом, чьи предки были из Ростова-на-Дону, и уволился раньше, чем было записано в контракте. Оказавшись на свободе, я первым делом позвонил своему другу-индейцу и сказал, что хочу пожить у него несколько дней. Опустив рассказ про то, как я жил в резервации (это отдельная история), скажу только, что, когда я уезжал, индейцы подарили мне фотографию Вождя (по их поверьям – настоящего хозяина американской земли), дух которого витает везде. Они приклеили ее скотчем к бензобаку моего мотоцикла и завещали смотреть на фото почаще, чтобы его дух хранил меня в пути.
   

Мое путешествие началось. Ощущение сбывающейся мечты, сна, мысль, что такого быть не может, потому что не может быть никогда. Но вот я качу в майке, на чоппере через прерию, жару и кактусы. Впереди месяц, если не больше, пути по незнакомой стране, без телефона, без точного маршрута, лишь с желанием ехать туда, куда дует ветер.
 

Когда я говорил кому-то, что еду в Нью-Йорк, все начинали крутить пальцем у виска и рассказывать страшные истории про орегонских хиппи, которые живут грабежом туристов, про техасских ковбоев, способных убить за не так сказанное слово, и т. п. Но вместе со страхом, навеянным этими рассказами, у меня было ощущение полной свободы, возможности ехать, куда хочешь, ограниченной лишь скромным бюджетом в 1200 долларов, не считая денег, отложенных на паром.
   

Первым пунктом назначения для меня был Лос-Анджелес, где я должен был оформить страховку на купленный мотоцикл и найти фирму, которая отправит мою «Хонду» паромом из Нью-Йорка в Москву (продать его я уже не успевал). Затем нужно было проехать часть пути до Чикаго по Route 66 и двигаться в «Большое яблоко». Всего, как я посчитал, нужно было проехать 3500 миль, так что моих средств хватало практически только на бензин. Правда, в результате проехал я в три раза больше, а как – узнаете, дочитав мой рассказ до конца.
   

Мой путь из Гранд-Каньона на запад пролегал через пустыню Невада. В августе днем здесь почти всегда +50 по Цельсию, а по Фаренгейту еще больше! Но я, как человек молодой и, соответственно, рисковый, совершил реальную глупость: в какой-то момент съехал с основной трассы, чтобы полюбоваться видами (хотя какие там виды в пустыне!). В результате у меня кончился бензин, и я в эту жару в полной амуниции толкал своего «железного коня» по безлюдной дороге два дня! В конце концов, я потерял сознание и очнулся на больничной койке под капельницей с глюкозой. Если говорить медицинским языком, то у меня был тепловой удар, осложненный полным обезвоживанием организма. По счастью, меня подобрали какие-то фермеры, которые оказались там совершенно случайно. Непонятным образом они дотащили до больницы и мой мотоцикл, который ждал меня на стоянке.

Удивляюсь, чего тут для моего юного друга непонятного… Каждый уважающий себя американский фермер имеет пикап. Для тех, кто не знает, думаю, таких не очень много, пикап – это автомобиль, который спереди выглядит как джип, а сзади – как грузовик, то есть имеет открытый кузов для всякой всячины, которую фермеры с собой возят. У нас в России такие автомобили, несмотря на их очевидную практичность, как-то не приживаются и даже получили обидное прозвище «говновозов». А американцы, которые в некоторых отношениях являются людьми без комплексов, могут возить и навоз, и доски, и удобрения, и продукты, а потом использовать машину для поездок на танцы или в бар. У нас же джип должен быть джипом – закрытым, желательно черным и наглухо затонированным. В Штатах в таких ездят только сотрудники ФБР, бандиты и рэпперы. (Представляю, как обидится Вован, прочитав этот сюжет и примерив его к своей нынешней «тачке»!) Ну так вот, скорее всего, его, болезного, вместе с мотоциклом и погрузили в кузов пикапа и таким образом довезли до ближайшего учреждения здравоохранения.

Больница представляла из себя одноэтажный щитовой домик в центре неизвестного мне городка. Очнувшись, я быстро собрался, обнаружил, что мотоцикл не заводится, чудом добыл галлон (3,7 литра) бензина и пулей вылетел из спасшего меня населенного пункта. Двигаясь дальше в сторону Лос-Анджелеса, я увидел указатель на Лас-Вегас и, конечно же, свернул в «Город порока». Без автостраховки это было делом довольно опасным, поскольку в случае проверки документов полицией грозило штрафом в 3000 долларов и арестом транспортного средства. Однако, трезво рассудив, что в Штатах людей на дороге останавливают только за нарушения, я решил попробовать аккуратно проехать до Вегаса, пробыть там пару дней и вернуться обратно на основную трассу. Получилось!
   

И вот я, наконец, в Лос-Анджелесе. Позвонил в Феникс хозяину мотоцикла, который обещал мне выслать страховку по факсу, а у него – автоответчик. Я в шоке! Поездка срывается! И только тут я вспомнил, что несколько месяцев назад, когда я летел на самолете в Штаты, познакомился с девушкой армянского происхождения по имени Эсмик, которая живет в «Городе ангелов». От безнадеги решил ей позвонить. Она жутко обрадовалась: «Ты сейчас где? Давай я приеду, тебя заберу». Я называю район, где нахожусь, но она говорит: «Нет, туда я не поеду!» Но, в конце концов, приехала, правда, собрав в качестве поддержки целую тусовку на пяти машинах. Обнаружила меня сидящим на бордюре посреди черного квартала в обществе какого-то негра доедающим гамбургер.
   

Жила Эсмик в районе Глендейл, который является центром армянской диаспоры в Лос-Анджелесе. Все от дворников до полицейских там армяне. Остановиться у нее я не мог, поскольку по суровым армянским законам молодой человек не может просто так остаться ночевать у незамужней девушки. Жениться в мои планы не входило, так что пришлось искать подходящий мотель. Всего за 30 долларов в сутки (смешные деньги для Лос-Анджелеса) нашли вполне приличный мотельчик на окраине города, где я с огромным облегчением рухнул головой на подушку.
   

На следующий день я познакомился с Джей Си, хозяином мастерской «J. C. Custom Motorcycles». Думается, по происхождению он из поляков. Знаменит он был тем, что объехал на чоппере практически весь мир, небезуспешно поучаствовал в куче соревнований, а в конце концов открыл в Штатах свое ателье. В мастерской он работает совершенно один. Но, увидев во мне брата-славянина, разрешил поработать у него несколько дней (подавать ключи). На память о нем у меня остались некоторые тюнинговые штуки на моем мотоцикле. Джей Си – совершенно самодостаточный человек, живущий в гармонии с самим собой. Когда я уезжал, он вручил мне свою визитку и сказал, что если я не смогу реализовать себя в жизни, то могу в любой момент приехать и подавать ему ключи сколько захочу.

Ну, просто вынудил меня этот трогательный рассказ вспомнить бородатейший анекдот о том, как старый видавший виды сантехник впервые пошел «на дело» вместе с юным Вовочкой – выпускником ПТУ. Приходят они по указанному диспетчером адресу, а там – подвал, полностью залитый дерьмом. Ветеран курнул, затем прямо в телогрейке нырнул в глубину. Выныривает и говорит: «Вова! Ключ на семнадцать!» И опять вниз. Затем: «Вова! Ключ на девятнадцать!» И снова ныряет. Минут через десять вылезает, весь в фекалиях, и поучительно так говорит: «А ты, Вовочка, присматривайся, а то будешь вот так всю жизнь ключи подавать!»
   

Теперь мне понятно, почему Вовчик работает в сфере умственного труда и как-то не очень стремится вернуться в Лос-Анджелес…

В течение трех дней я безуспешно пытался дозвониться до хозяина мотоцикла, пока не понял, что остался без страховки. Пришлось идти сдаваться и пробовать купить легальные бумаги. Отправился в страховую контору, а там меня просто ошарашили: «О’кей. Давайте посмотрим… Вам 18 лет – соответственно, самый дорогой коэффициент. Мотоцикл 1800 кубиков – тоже самый дорогой коэффициент. У вас международное водительское удостоверение, нет собственности в США и т. д. В общем, с вас 4000 долларов за полгода». Всё!
   

По этому поводу мы с Эсмик напились в каком-то баре, где я познакомился с невероятных размеров вышибалой, бывшим членом Hell Angels [31 - Ангелы ада (англ.).] MC в Германии и профессионалом в бильярде, в который он сделал меня несколько раз, даже дав мне фору и играя другим концом кия.
   

Проснувшись на следующее утро, я осознал, что за пять дней потратил кучу денег, так и не решив вопросы с паромом и страховкой. В этот момент мне позвонила Эсмик и сказала: «Собирайся, поехали!» Я покинул мотель, не заплатив за последний день проживания, после чего очень долго ехал за своей приятельницей через весь город. В конце концов, мы заехали в какое-то место, спустились в полуподвальное помещение, а навстречу нам на кресле-каталке выкатилась личность кавказской национальности с явными признаками ДЦП или чего-то вроде этого: скрюченные руки, слюни изо рта, подбородок набекрень. Эсмик объяснила инвалиду: «Это мой друг. Ему надо помочь». Тот жестом показал, чтобы я следовал за ним, и выкатился в другую комнату. По-видимому, он уже был в курсе моих проблем, потому что молча взял мои документы, единственным нормально работающим пальцем набрал что-то на компьютере и выдал мне какой-то листок, который должен был изображать страховку, не забыв при этом запросить за услугу 100 долларов. Сначала я несколько сомневался в том, что такой документ «прокатит», но Эсмик объяснила мне, что цена – такая низкая потому, что отец этого человека – совладелец конторы, страхующей всех армян в Лос-Анджелесе, а сама страховка такова, что в страховом случае тебе практически ничего не выплачивают, но зато она есть в полицейской базе данных и по ней можно ездить. Что, собственно, мне и было нужно. В общем, поблагодарив братьев-сестер армян за помощь, я быстро забронировал место на пароме, за что с моей карточки сняли 700 долларов, и покинул Лос-Анджелес.
   

Первую ночь в пути я провел в очередном мотеле и наутро, подсчитав свои финансы, понял, что денег у меня ни на что не хватит. А на следующий день я познакомился на заправке с тетушкой, которая рассказала мне, что в молодости они с мужем, как настоящие байкеры, путешествовали со спальниками. Мысль была хорошей, поэтому я тут же приобрел комплект (спальник + палатка = скидка) за 49 долларов.
   

Двигался я себе вдоль Тихого океана в сторону Сан-Франциско. Дорога – обалденная: серпантины, пейзажи, но чертовски холодно от дующего с океана ветра. Ну а если на нем начинались какие-то волнения, появлялась изморось, похожая на мелкий дождик. Ночи тоже были холодные, поскольку воздух влажный, а под утро выпадал конденсат. Через некоторое время я понял, что ехать ночью просто невозможно, и стал искать место для стоянки. Где там! Слева – стена, справа – обрыв… Чудом нашел спуск к береговой линии, но тут же натолкнулся на табличку «No camping». [32 - Не располагаться лагерем! (англ.).] Трезво рассудив, что американцы – большие формалисты и если что-то запрещают (в данном случае – ставить палатку), то запрещают только это, я залез в спальник и улегся прямо под звездным небом.

Хочу еще раз прервать рассказ Вовчика о его ночевке в штате Калифорния старинным анекдотом про Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Как-то собрались они на пикник с ночевкой. Просыпаются среди ночи, причем синхронно. Некоторое время смотрят вверх. Холмс говорит: «Ватсон! О чем вы думаете, глядя на эти, такие многочисленные, такие яркие и такие недостижимые звезды?» Ватсон отвечает: «Холмс, конечно же, я думаю о вечности, о величии и бескрайности мира…» А Холмс и говорит: «Идиот! У нас же палатку сперли!»
 

Ночь, тишина, океан, звезды и огромная луна со светящейся дорожкой на глади воды, от которой светло, как от гигантского фонаря. Охватывающее ощущение нереальной свободы. Все проблемы, похоже, решены, и начинается сказка.
   

Ощущение свободы и сказки продолжалось недолго. Проснулся я от того, что меня кто-то бил ногами в живот. Несильно, но довольно методично. Я высунул лицо из спальника, в глаза тут же ударил луч света. Естественно, шок! Пытаясь вылезти, осознал, что лежу в насквозь промокшей одежде практически в воде. Да тут еще и молнию в спальнике заклинило! «Все, – думаю, – конец!» Но выяснилось, что разбудили меня рейнджеры, которые проезжали мимо и решили посмотреть, все ли в порядке, а затопил меня прилив, о котором, ложась спать, я как-то не подумал. К тому же оказалось, что я заночевал на территории очередного национального парка, что категорически запрещено. Мне сказали: «Собирайся и уезжай!» Никакие уговоры на рейнджеров не действовали, так что я, жутко замерзший, погрузил на мотоцикл насквозь промокшие вещи и под ледяным ветром двинулся дальше. Easy rider! Да на фиг мне все это нужно! К утру я все-таки добрался до какого-то поля, поставил палатку и проспал почти весь день. Затем собрался и почти всю ночь ехал до Сан-Франциско. И тут снова облом! В кемпингах мест нет, мотели забиты, гостиницы недоступны – в общем, ездил, ездил… И тут заметил байкерский гараж. Кругом «Харлеи», мужики газуют, движуха! Я остановился на светофоре, а рядом со мной затормозил немолодой байкер на красном «Харлее» и, посмотрев на меня, газует. Я тоже газанул и, как только зажегся зеленый, устремился вперед. На своих 1800 кубиках я все-таки его обогнал. Но на следующем светофоре он меня достал. И так мы с ним, почти не разговаривая, нагоняли пару кругов по городу. В конце концов, приехали обратно к этому гаражу и разговорились. В порыве откровения я рассказал ему о своих злоключениях, а он в ответ: «Отлично! Мы тут с друзьями отдыхаем, можешь присоединиться. А палатку поставь на моем участке – жена будет не против».
   

В России есть традиция: вечером мужики собираются в гараже вечно чинить какие-нибудь «Жигули» и бухают. В Америке ветераны Вьетнама тоже собираются по вечерам, пьют пиво и собирают мотоциклы. Это тоже традиция. Выяснилось, что я попал на одну из таких тусовок. Немного пообщавшись с собравшимися, отправился ставить палатку. Только залез в нее, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть, но не тут-то было! В палатку просунулась голова со здоровенными усищами, украшавшая голый торс с надетой на него кожаной жилеткой. С трудом я наконец понял, что гражданин хочет со мной познакомиться и, более того, предложил мне поехать к нему и принять душ. Я уже почти спал, но слово «душ» вывело меня из состояния оцепенения: ведь даже в трусах у меня был песок. Я вылез из палатки, мы немного пообщались, и когда я уже начал грузить вещи на мотоцикл, то увидел торчащий из-под жилетки «ствол». Оценивая ситуацию по российским меркам, я подумал, что это либо бандит, либо переодетый полицейский. Но назад дороги не было: я сел на мотоцикл и поехал за ним. Этот человек (на вид ему немного за 50) на своем «Харлее» «дубасил» так, что я, на VTX, чувствовал себя каким-то мопедистом. В зубах сигара, усы и жилетка развевались по ветру, от «прямотоков» дикий треск… И вот в таком режиме мы мчались минут двадцать по какому-то серпантину. В конце концов, остановились у его дома. Первое, что меня поразило, когда мы закатили мотоциклы в гараж, – идеально чистое махровое полотенце, которое он кинул мне со словами: «Протри свой байк». Отказываться было неудобно, хотя после протирки полотенце превратилось в грязную тряпку. Поднявшись в дом, я получил еще одно махровое полотенце (но уже для себя) и отправился в душ. Там я обнаружил огромное количество баночек с таблетками, этикетки которых были подписаны от руки. Таблетки валялись по всей комнате, где поштучно, где горками, все разных цветов и размеров.
   

Помывшись, вышел из душа и увидел странное зрелище: в темной комнате стоит какой-то агрегат, испускающий голубоватое свечение. «Да, – думаю, – инопланетян мне только еще не хватало». Но оказалось, что хозяин просто установил горизонтальный солярий и в данный момент находился внутри. Ну а когда он вылез, мы познакомились по-настоящему. Оказалось, что усач – генерал морской пехоты Джеферсон Бурбон, участвовавший практически во всех военных конфликтах США за несколько последних десятилетий. Дом его был набит оружием – от современных образцов до коллекционных экземпляров, а на стенах висели многочисленные награды, в том числе врученные лично президентами, а также разные военные фотографии и плакаты. В спальне над кроватью – авиационная бомба. На участке стояли мраморные плиты в память о боевых деяниях хозяина, а над домом каждый день поднимался американский флаг. На вопрос о пистолете, висевшем под мышкой, он ответил, что получил его лично от президента и имеет полное право его носить. Более того, он может пристрелить любого, кто нападает на него, или в пьяном виде начать стрелять по колесам полицейской машины, и его оправдают, потому что он подставлял собственную задницу за свою страну в «горячих точках». Я слушал его рассказы и понимал, что этот мужик – настоящий беспредельщик. У него были абсолютно безумные глаза, пистолет и куча таблеток в ванной, которые он жрал. Генерал доказывал мне, что нужно легализовать наркотики, потому что это колоссальный бизнес, и государство должно контролировать его, что нужно по тем же причинам легализовать проституцию, ведь побороть ее невозможно.
   

Говорили о многом, даже о смысле жизни. Мне было интересно, как и чем живет человек. «Хочешь знать, что я думаю об этой жизни?» – спросил он меня, затем взял лист бумаги, фломастер и крупно написал: «Just now!» [33 - Прямо сейчас (англ.).] На меня смотрели его безумные глаза, он тыкал мне в нос этим листом и говорил: «Видишь? Если ты хочешь что-то сделать, если ты о чем-то думаешь, если хочешь прожить жизнь не зря, то сделай это ПРЯМО СЕЙЧАС! Не говори себе: „Я высплюсь, я вырасту и сделаю это потом – сейчас я не могу или не хочу». Если тебе что-то нужно, сделай это сейчас, потому что „потом» не будет!» Позднее это «Just now!» я написал на своем бензобаке рядом с фотографией индейского вождя.
   

Говорили мы обо всем и так проговорили всю ночь. Под утро, когда глаза уже слипались от усталости, генерал сказал мне: «Пойдем, покажу тебе, где ты будешь спать, а то ко мне сейчас должна девушка прийти». Я спросил: «А ты женат?» Он ответил: «Да, но это – любовница, а вообще у меня их три». И действительно, скоро приехала девушка лет двадцати, а мужику-то сильно за полтинник! Вот у человека здоровье!
   

Когда он вел меня спать, я сказал: «Я вот знаю, как тебя зовут, а ты, почему ты не спрашиваешь, как зовут меня?» Тогда он уставился мне в глаза и сказал: «Когда я попал во Вьетнам, мне было восемнадцать лет. Я воевал там три года. И за эти три года я потерял все свое подразделение. Я носил отдельные части тел моих друзей, я был в плену, я оставил там очень многое. И за эти три года для меня перестали существовать имена. Для меня существует только порядковый номер, номер жетона. Проще хоронить номер, а не имя человека. К имени проще привязаться, его тяжелее терять. Поэтому со времен Вьетнама я не спрашиваю имен». Тут я осторожно спросил хозяина: «А что это за баночки такие?» На это он ответил, что после Вьетнама не прошло ни одного дня, чтобы в его мозгу не прокрутился хотя бы один фрагмент той войны. В состоянии войны он сам находится постоянно. У человека пять степеней состояния сна, но он попадает лишь в первую – легкая дремота. Но и для этого ему нужно сожрать пригоршню препаратов.
   

Утром, когда я проснулся, мы сели завтракать. Я увидел на холодильнике фотографию, на которой стояли три парня и две девушки, причем девушки откровенно восточного вида. На мой вопрос, кто это такие, он ответил, что это его дети, причем явно выделяя слово «его». «Они для меня равны, и я их одинаково люблю».
   

А потом он поведал мне, что свои награды и привилегии получил, убив лично около двухсот человек. И потом он вернулся во Вьетнам и удочерил двух сирот. Переосмысливая свою жизнь, он постарался этим что-то изменить. Сейчас дети выросли и живут самостоятельно в разных концах Америки. Он оставил мне их телефоны, и позднее я встретился с одной из его дочерей в Балтиморе.
   

Бурбон – интереснейший человек! Развлекал меня как мог. Например, стоим мы у него во дворе, а он протягивает мне веревочку и спрашивает: «Не хочешь опробовать мой Gun Mаchine? [34 - Пулемет (англ.).] Я тяну за веревочку, пытаясь сообразить, что такое «Gun Machine», и тут раздается оглушительная пулеметная очередь, после которой у меня несколько месяцев звенело в ушах. Как рядом с ним живут соседи – не понимаю!
   

Выезжая из Сан-Франциско, я вспомнил слова своего бывшего шефа о том, что человек, находящийся в США по рабочей визе, должен работать, и миграционная служба должна быть постоянно в курсе его перемещений по стране. Если ты увольняешься, то должен предупредить миграционную службу. И тут я ощутил шаткость своего положения: ведь уже две недели никто не знает, где я. К тому же я человек по американским понятиям очень подозрительный. Так никто не путешествует в одиночку с палаткой и спальником. Обычно путешественники – это колонна трейлеров, набитых всякой всячиной от запаса продовольствия до джакузи. Так что я все-таки решил позвонить в миграционную службу. И правильно сделал. Мне тут же сообщили, что вследствие моего двухнедельного отсутствия мои документы были подготовлены для объявления меня в розыск. Я попытался объяснить девушке на телефоне мою проблему, упрашивая мне помочь. На следующее утро на работе она чудом выцепила мои документы, которые уже были подготовлены для отправки в полицию и ФБР.
   

Кроме всего прочего, в Сан-Франциско я провел один вечер за «хождением в люди». Они знают реалии жизни. Так что я отправился в самый отстойный район, причем весь в белом. Дело в том, что концепция моей амуниции была такова: у меня имелись две «формы одежды» – черная кожаная для поездок и белая для прогулок по местам пребывания. Вот в последней я и общался с бомжами, слушая истории их жизни. Не знаю, чему верить, чему нет, но мне было интересно.
   

Выезжая из Сан-Франциско, я вспомнил, что Эсмик дала мне координаты своей подруги, которая живет в трейлере в Орегоне. Это северный штат, абсолютно идентичный по своему климату и природе средней полосе Росси. Если Техас известен ковбоями, Аризона – индейцами, то в Орегоне основной колорит составляют хиппи. Живут они там с самого зарождения движения и уже приобрели статус аборигенов.
   

Я отправился по указанному адресу, в результате чего провел несколько дней в хипповской коммуне. Кто такие хиппи, знают, наверное, все, но у меня сложилось полное впечатление попадания в шестидесятые годы. Все так же, как в книгах и фильмах, но вокруг полно бабушек и дедушек весьма преклонного возраста, которые, похоже, живут тут уже лет по сорок. Самое интересное, что их дети и внуки учатся и работают в больших городах, пытаясь достичь определенного веса в обществе и успеха в жизни. Их же родители остались на уровне восприятия двадцатилетних: все так же живут в трейлерах, курят травку и ходят в каких-то хламидах.

Сейчас мало кто помнит, но хиппи, они же «дети цветов», были и у нас. Правда, в российскую глубинку они не забирались, но в столице и Подмосковье проводились регулярные сходки. В начале семидесятых годов их плотно взяли под контроль сотрудники КГБ, внедрив туда несколько своих агентов. Основной состав хипповских коммун был разгромлен между визитом Никсона и подписанием Хельсинкских соглашений. Кому, спрашивается, эти волосатые ребята мешали? Кому? Да государству, которое сделало основой своей политики принцип принудительного привлечения к труду каждого трудоспособного гражданина, чтобы у него оставалось поменьше времени на всякие глупости. Но все равно они, уже постаревшие, собираются раз в год где-нибудь в Коломенском или Царицыно и вспоминают старые времена. И только…

   

По дороге в Орегон на бензозаправке я познакомился с Роном – баптистским священником. Он ехал на своем стареньком «Спортстере» в ту же сторону, собираясь навестить сына. Человек с любопытной историей. В молодости вел весьма разгульную жизнь, совершив, похоже, все возможные грехи. К пятидесяти одумался, решил замолить свое прошлое и принять сан. Весь вечер он грузил меня библейскими историями, но чувствовалось, с каким вожделением он вспоминает минувшие дни. Уж и не знаю, как его приняли в священники! Видимо, у баптистов с кадровой политикой значительно проще, чем у представителей более традиционных конфессий.
   

От Орегона до Северной Дакоты рукой подать, и я подумал, что сам Бог велел мне побывать в Стуржисе. Первое, что я увидел при въезде, – это лагерь Hell Angels MC и два горящих спортбайка, подвешенных на цепях между деревьев. Мне стало как-то очень неуютно, когда я увидел на баке одного из них надпись Honda, и я рванул оттуда подальше. Пробыл я там пару дней, но крыша у меня съехала конкретно. Во-первых, там нельзя ездить на машинах. Даже полицейские – мотоциклисты. Во-вторых, очень быстро развеялись иллюзии о том, что у меня классный мотоцикл. Оказывается, классных я еще и не видел. Огромное количество народу, многие с домашними питомцами, разряженными в кожу, бабы без лифчиков и с силиконом. 50-летние татуированные мужики зажигают так, как в России подросткам и не снилось! Носятся на мотоциклах, «козлят» на «Харлеях» с трехметровыми вилками… Мне присудили звание самого дальнего гостя (правда, вне основной номинации) и звание Iron But – «Железная задница», за что организаторы шоу вручили мне специальную пряжку. Кроме того, они нашли представителей «Хонды», которые на следующий день совершенно бесплатно поменяли мне покрышку, заменили масло, свечи и другие расходники. Из Стуржиса я уехал на вершине блаженства. Безумное место!
   

Какой черт дернул меня вернуться практически обратно – не знаю. Просто кто-то мне рассказал, что рядом с Солт-Лейк-Сити есть красивейшие соляные озера. Я отправился туда, как только там оказался, залез в первое же попавшееся озеро, и тут же меня выудил дежурный коп, пояснив, что здесь купаться нельзя, ибо соль все разъедает и очень много несчастных случаев. Но все-таки я окунулся. Так, ничего особенного, да и красоты особой не видел – просто большая соляная лужа.
   

Ночью я заехал в Канзас-Сити и остановился в первой попавшейся дешевой (18 долларов за ночь) гостинице. Зайдя в номер, я увидел картину из американского боевика: комната была с отслоившимися обоями и облупившейся штукатуркой. Примостившись на краешке грязного дивана, попытался уснуть, но тут раздался стук в дверь. На пороге стоял огромный негр, который предложил мне раскошелиться на пятьдесят долларов, чтобы наутро мой мотоцикл остался на месте. Сторговавшись на десятку, я лег спать с неспокойной душой. Утром я понял, что волновался не напрасно. Выглянув на улицу, я обнаружил, что нахожусь в центре черного квартала. Судорожно собрал вещи и стремительно вскочил на мотоцикл (слава Богу, он стоял на месте), оставив на произвол судьбы любимые зубную щетку и тапочки.
   

Одной из основных целей моего путешествия была трасса Route 66, но в результате своих метаний я захватил лишь небольшой ее отрезок. Поэтому принял решение: вернуться на легендарную трассу и продолжить путешествие уже по ней. Для этого сделал огромный крюк и где-то в Оклахоме, наконец, выскочил на вожделенное шоссе. Правда, проехал я по ней, дай Бог, одну треть, и сейчас объясню, почему. Да, она очень живописная, но, во-первых, всего лишь двухполосная и с очень плохим покрытием, а кое-где оно и вовсе отсутствует, поскольку трасса уже не является федеральной дорогой и идет параллельно современному хайвэю. А во-вторых, ограничение скорости на ней – 35 миль (60 километров) в час. Так что сколько смог, столько и проехал.
   

В окрестностях города Флэгстафф есть музей, точнее клуб-музей Route 66, посвященный истории этой легендарной трассы. Его особенность – это не музей в обычном понимании сего слова, а бар и ресторан, выдержанные в соответствующем антураже и наполненные различными фотографиями и реликвиями. Я первый раз в жизни видел, как люди приезжают в музей попить пивка.
   

Потом я ехал по Техасу. Помните фильм «Beyond the law» [35 - Вне закона (англ.).] с Чарли Шинном, когда он въехал в ковбойский бар прямо на мотоцикле? В бар я, конечно, не въезжал, просто подъехал с перегазовочкой. Но кто знает порядки тех мест, тот скажет, что сделал я это зря! Но я-то этого не знал! Кстати, меня много раз спасало то, что некоторых вещей я просто не знал. А может, помогал дух Вождя на моем бензобаке… Так вот, из бара тут же вывалились ковбои… А что такое ковбои в Америке? Это диагноз. Люди ограниченные и крайне тупые. Они живут так, как жили их деды и прадеды: то же поле, тот же образ жизни: пасут свое стадо, доят коров, пьют пиво и смотрят сто каналов кабельного телевидения. Все! Нет ни книг, ни Интернета – только телек и пиво. Вообще вся жизнь в Америке проходит вдоль двух побережий, а все остальное – глухая деревня. Так вот, вывалились из бара эти ковбои, и я понял, что, скорее всего, меня будут бить, возможно, даже ногами. Но пока все было тихо, а отступать – поздно. Зашел в бар, заказал себе пиво. Пью пиво и вижу, что напротив за столом сидит женщина лет сорока пяти в короткой юбке, казаках и рубашке, из-под которой вываливаются силиконовые сиськи (в Америке силикон – такая же норма, как для нас серьги в ушах). И эта дама откровенно стреляет в меня глазами. Пока я размышлял, как мне здесь выжить, она подошла ко мне и спросила: «Не хочешь ли ты попеть караоке?» Караоке? В Техасе? Я ответил: «Хочу!» И, уже поднабравшись пивка, запел какую-то классическую кантри-песенку. Кругом пьяненькая атмосфера – настоящий кабак. Как ни странно, всем понравилось, люди стали подходить, и через некоторое время вокруг меня начался настоящий ажиотаж. В какой-то момент мы сидим и общаемся с моей новой знакомой, и тут к столику подошла девушка лет двадцати пяти. Оказывается, она ее племянница. И прямо в лоб: «Будешь ночевать у нас». Отправились к ним на ранчо какими-то серпантинами, а потом, оставив мой мотоцикл, с племянницей отправились пить в ближайший бар. И в этом баре я впервые за всю поездку нормально расслабился. Кто ездил далеко, тот знает, что путешествие – это непрерывный стресс. Приходится постоянно беспокоиться о том, где есть, где спать, где оставить мотоцикл, на какие деньги (которых почти нет) заправиться, и прочее, и прочее… Смена часовых поясов и климатических зон тоже дают себя знать. Я похудел аж на пятнадцать килограммов. В общем, напился пива, эта девушка загрузила меня в машину, по дороге я распевал что-то в стиле «кантри»… Кое-как мы доехали, я на автопилоте зашел в душ, а когда вышел, увидел, что девицы нигде нет.
   

Я начал ее искать, бегать по всему ранчо, расположенном на высоком холме, и во время одного из своих маневров сорвался со склона и покатился вниз. Уже внизу понял, что назад мне не добраться. И вместо чистой постели заснул в грязной одежде в канаве. Часов в пять проснулся и поднялся к дому. В конечном итоге оказалось, что моя приятельница – лесбиянка, и у нее есть жена и ребенок. Я завтракал с лесбиянским семейством, и «глава семьи» рассказала, что сама она из Сан-Франциско, а там законодательно разрешены однополые браки, и поэтому этот город – столица «голубых» и лесбиянок. Ребенок называл их «мама» и «мама» или «папа» и «папа». Он ходил в специальную школу, где у всех такие мамы-папы. Я с похмелья, в шоке и вообще с трудом понимал, что происходит. В общем, доел и отправился досыпать в нормальной постели.
   

Только я начал засыпать, как раздался стук в дверь. Меня подняли и куда-то потащили. Увидел во дворе два дерева, между которыми на веревках висит бочка, а на бочке – седло. Меня посадили на эту бочку и принялись трясти и раскачивать, а я пытался на ней удержаться. В конце концов, плюхнулся оземь, а мне: «Хотел колорита – получай!» А затем посадили в пикап и повезли на местное родео. Там все как в кино: арена, трибуна и куча народу. Так вот, мы приехали, зашли внутрь, а по громкой связи объявили: «К нам приехал парень из России по прозвищу „Бо». Сегодня он покажет нам класс на быке по кличке „Убийца чернокожих»».

Вован забыл упомянуть о том, как появилось на свет его прозвище. Дело в том, что американцы очень не любят, когда чего-нибудь не понимают или не могут выговорить. В результате все неясные им имена и фамилии переиначиваются. Так вот, мой юный приятель по приезде честно пытался называться Владимиром. Для американцев такое имя все равно, что для нас какой-нибудь Амангельды Малдыгазиевич (пусть не обижается на меня кемеровский губернатор Аман Тулеев). Поэтому ленивые жители Штатов стали искать что-то попроще. Так и появилось: Владимир – Вова – Во – Бо!

Я аж присел. «Ну, – думаю, – смерть моя пришла!» При всем этом наблюдаю, как люди сваливаются с быков, как им достается копытами! А ведь их с пяти лет учат залезать на этого самого быка, а меня лишь пару часов повозили на бочке. Да к тому же можно держаться только одной рукой. Одной! В общем, повели меня через всю арену, чтобы все могли меня видеть. Кругом свист, крики: «Давай, Бо! Сделай этого быка!» А я еще в мотоциклетном прикиде. Понял, что ковбои затащили меня сюда, чтобы посмеяться. Разозлился. Меня посадили на быка, которому было лет триста. Выгнали его из стойла, а он стоит и не шевелится. Я понял, что родео не получится, что надо мной пошутили, что для ковбоя нет большего позора, чем сесть на такую клячу. Сначала я умирал от страха, а потом от стыда. Суть да дело, подошли к быку сзади, дали ему хорошего пинка, он вяло попрыгал секунд пять. Я упал. Все похлопали и покричали. Все, я поучаствовал в родео. В общем, я отнесся ко всему с юмором. Меня даже затащили на подиум, поздравили, подарили мне ковбойскую шляпу, а потом мы вместе отпраздновали это в баре. На следующий день я поехал дальше на север.
   

Кстати, удалось мне побывать на небольшом байк-шоу в Чикаго, который устраивал местный клуб Free spirits [36 - Свободные духи (англ.).] MC. Отличные ребята! Байк-шоу в Америке несколько отличаются от российских тем, что они менее грандиозные. Просто клуб устраивает эдакое «пати» для всех, желающих приехать. В Штатах огромное количество клубов, и каждый считает своим долгом хоть раз в году устроить шоу. Беря в расчет то, что сезон у них продолжается практически круглый год, каждый уик-энд где-то что-то происходит. Фейерверки, конкурсы, пиво, веселье… Что такое байкер в России? Хорошо, если он два-три раза в неделю просто выкатит свой мотоцикл. Тут же он просто этим живет. Люди в своих жилетках спят, едят, ездят на работу. И так круглый год. Байкер здесь как монах, который дал обет, принял постриг, надел на себя рясу, – и всё. Так до самой смерти.
   

Потом я двинулся по маршруту Питтсбург – Вашингтон – Нью-Йорк. В Балтиморе, откуда я должен был отправить на пароме свой мотоцикл, встретился с дочкой генерала Бурбона. Она оказалась очень веселой восточной девушкой с американским менталитетом и встретила меня на огромном «Биг Футе». Мы всю ночь гоняли на мотоцикле по Балтимору, осматривая местные достопримечательности. У нее я прожил два дня, после чего, погрузив мотоцикл на паром, отправился на поезде обратно в Нью-Йорк.
   

И вот я в самолете, взял бутылку виски и теперь уже совсем по-настоящему расслабился за месяц практически беспрерывной дороги длиной почти в 20 тысяч километров.
   

Проснувшись, я увидел в иллюминаторе «Шереметьево-2». На автомате вышел, забрал из багажа сумки, направился по Зеленому коридору и вдруг ощутил, что не понимаю, где я. В ушах свист ветра, рев мотора, прерывистая разделительная полоса на серой ленте асфальта. Я зашел домой, сел на кухне и понял, что весь этот мир стал для меня чужим. Когда я уезжал, все говорили, что там у меня будет культурный шок. Я же получил этот шок, когда вернулся. Там я был свободен, сам был себе хозяин, делал что хотел. А здесь все те же четыре стены, тот же подъезд, перед подъездом те же алкаши. Могу лишь уверенно сказать, что Америка сломала мне жизнь, но сломала в правильную сторону. Теперь я живу с лозунгом «Just now!»

Скажу вам честно, дорогие мои читатели, прочитав откровения Вовчика, я даже немного расстроился. Как все-таки иллюзорно у молодых людей бывает чувство свободы! Малыш, какая в Штатах свобода? Ты же сам писал о том, что каких-то две недели не давал о себе знать миграционной службе, и они уже в розыск тебя хотели объявить! У нас же какой-нибудь таджикский или молдавский гастарбайтер при удачном раскладе может жить в стране годами, а всякие вьетнамцы-афганцы вообще приезжают нелегально и свободно живут себе даже в столице. В Штатах же чуть что, двинешься вправо-влево, тебя тут же разбудят и поправят полицейские, а уж про запрет на продажу алкоголя лицам до 21 года я и не говорю! И вообще, страна у них весьма пуританская. И только таким юным пацанам там делают скидку на незнание законов и обычаев.
   

С другой стороны, сейчас мой юный друг подрос, остепенился и, хотя регулярно «качается» и гоняет на мотоцикле, уже потихоньку берется за ум. Думаю, что он гораздо раньше упомянутого им в рассказе баптистского пастора перейдет к праведному образу жизни, но будет с упоением вспоминать страницы своей лихой юности.

Рай

Как говорит мой друг Тарас: «Если и есть где-нибудь на земле рай, то он точно находится в Таиланде». И мне кажется, он недалек от истины. Во всяком случае, хотя мой путь к этой земле был долгим и тернистым, я, в возрасте сорока шести лет, попав в Таиландское Королевство, ощутил себя на небесах. Конечно, какой-нибудь циник вспомнит старинный американский анекдот о том, как вдова недавно усопшего решила обратиться к спириту, чтобы вызвать дух своего супруга. И вот она слышит знакомый голос: «Здравствуй, дорогая…» Она ему: «Ну, как там тебе живется на том свете?» Он отвечает: «Просыпаюсь, завтракаю экологически чистой растительной пищей, затем несколько часов подряд занимаюсь сексом. Затем обедаю разными растительными смесями и снова занимаюсь любовью до ужина. А после вегетарианского ужина опять секс до заката». Она ему недоверчиво: «И что, милый, все это происходит в раю?» Покойник отвечает: «Какой там рай? Я – кролик в штате Айова!» Но этот аспект таиландской жизни я не имею в виду, поскольку попал туда, в сфере секс-приключений уже практически перейдя на тренерскую работу. К тому же со мной полетела в Таиланд моя тогда еще будущая жена Ирина. Так что вспомню о тайском сексе в свое время и именно в той мере, в какой он значим для меня сейчас.
   

Вообще-то в советские времена мы про Таиланд знали очень немного: тайский бокс, сиамские (они же таиландские) близнецы, чуть ли не ежегодные военные перевороты – вот, пожалуй, и все. А тайская кухня, тайский массаж, тайский отдых – это пришло к нам лишь в начале девяностых. Так что я даже немного отстал от остальных продвинутых путешественников, услышав о волшебной стране в конце прошлого века, а побывав там впервые лишь в 2003 году. Теперь езжу туда один-два раза в год, причем не менее чем на месяц. А почему – расскажу дальше.
 

Меня по-настоящему «зацепило». Наверное, это единственная страна, которая так цепляет, так тянет к себе людей, хоть раз там побывавших. Уже упоминавшийся мой друг Тарас, как человек весьма состоятельный и привыкший к комфорту, перед приездом в Таиланд долго расспрашивал меня о том, есть ли там пятизвездочные отели, есть ли там система «все включено», и просто отказывался понимать, когда я говорил ему, что это совершенно неважно. В конце концов, он с женой Наташкой взял туда путевку на две недели, отыскав себе какой-то суперотель. Уже через неделю Тарас подошел к нам и сказал: «Я, наверное, прилечу сюда еще раз, но без Наташки». Через пару дней подошла его жена и говорит: «Надо бы сюда еще раз прилететь, только без Тараса». В конце концов, они развелись, но толчком к этому была не поездка в Таиланд, а несколько последних лет их совместной жизни. А Таиланд укреплению семьи вовсе не мешает. Я проверял это сам, да и десятки, если не сотни тысяч молодоженов со всего мира не дадут соврать. Тут важно только то, что ты хочешь получить от этой благословенной страны, а дать тебе она может все что угодно. Рай он ведь и есть рай.
   

Я знаю десятки наших ребят, которые остались в Таиланде, причем совсем не обязательно ради какого-то бизнеса. Некоторые просто там прижились и, хорошо зная местные законы, обычаи и цены, живут себе на пять-десять долларов в день и наслаждаются природой, экологией и доброжелательностью местного населения. Самое интересное, что там же осело множество европейцев и даже американцев, которые на родине в большинстве своем относятся к жителям Юго-Восточной Азии не совсем политкорректно. Что тут далеко ходить, во время одной из предыдущих поездок я познакомился с американскими музыкантами высшего класса. Поверьте, я знаю толк в музыке, в том числе и в современном джазе, и могу оценить качество их работы. Так вот, люди, у которых и в Штатах было все в порядке, с успехом поигравшие в крупнейших залах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, вдруг ломанулись куда-то в Азию, причем на постоянную работу. Я спрашиваю: «А какого, собственно говоря, хрена вам тут нужно, чем вам в Штатах плохо?» А мне и отвечают: «Что это за страна! Ты всего лишь сидишь в собственной машине и пьешь виски из бутылки – не едешь, а просто сидишь, а любой полицейский может тебя запросто повязать и потащить в суд. А здесь ничего этого нет, да и полицию видишь тут очень редко». Так что людям в самой свободной в мире Америке не хватает именно свободы. Ну а что касается тайских полицейских, то у них достаточно работы по большей части с нашими соотечественниками. Паттайя вообще стала самым криминальным местом, и ни один здравомыслящий и информированный турист туда не поедет. Там до сих пор в ходу распальцовки, кражи у своих же и даже убийства. Все говорят по-русски, драки и обычный мордобой – вообще в порядке вещей. Не знаю, за что точно там убили двух девчонок из Кемерово в прошлом году, но, скорее всего, причиной было не банальное ограбление, а что-то более серьезное, причем такое, чего афишировать таиландские (и наши) власти не хотели. Скажу честно, отдыхать в те места приезжают отнюдь не агнцы Божие, а люди со специфическими интересами, да и девушки там бывают тоже не без прошлого…
   

Ехать нужно на острова Пхукет или Самуи, где сохранилась великолепная, не загаженная нашими природа. Сразу приходит на ум стишок, приписываемый детскому поэту Борису Заходеру: «У всех у советских есть право на отдых и право на труд. Советские люди по праву любую природу засрут». Несмотря на то, что написано это лет тридцать назад, до сих пор является весьма актуальным, в том числе, к сожалению, и за рубежами нашей Родины.
   

Однажды мы общались с группой товарищей из России, которых моя жена Ира метко прозвала «покемонами». Это были типичные русские ребята, которые не умеют наслаждаться отдыхом, а просто ведут себя так, как обычно они ведут себя в Москве, – достаточно отвязно. Как они привыкли у себя бухать и ходить по девкам, так и за границей делают то же самое. Режим у них предельно простой. Сон до часу дня, купание в бассейне, легкая прогулка вдоль моря, иногда купание, уже в море. Но главное – дождаться вечера, когда начиналось серьезное пьянство. Пили все: пиво, ром, текилу, водку, виски, причем главное было – нажраться до невменяемого состояния. Особенно усердствовал Юрий Петрович – амбал двухметрового роста, который заканчивал пить в шесть утра, а начинал сразу после легкого завтрака, а то и без такового. Бедные тайцы, когда видели его распростертую и недвижимую фигуру на самом солнцепеке в два часа дня, регулярно пытались вызвать «скорую помощь» либо просто оттащить Юрия Петровича в тенек. Он просыпался, начинал трезветь и гонять мелких аборигентов так, что тем мало не казалось. Затем, шатаясь, шел в бар и громогласно спрашивал: «Сколько стоит это заведение?» Видимо, хотел купить. И так изо дня в день. Через неделю Юрий Петрович наконец-то добрался до душа, но тут удача его покинула. Он упал и сломал себе три ребра. Пришлось обращаться к доктору. Молоденький таец в очочках прописал ему какое-то обезболивающее лекарство, которое нужно было пить три раза в день перед едой по пять капель. Но Юрию Петровичу волшебные капельки (я подозреваю, что они были на основе опия) так понравились, что он стал пить их пузырьками. В результате по приезде в Москву, где таких чудесных лекарственных средств не оказалось, пришлось ему пройти курс лечения от наркозависимости. В общем, граждане покемоны продемонстрировали нам самый настоящий свинячий отдых во всех его проявлениях.

   

В последние годы многие наши состоятельные соотечественники пришли к тому, что вкладывать деньги в Таиланд – гораздо удобнее и безопаснее, чем во что бы то ни было на нашей территории, где правила игры все время меняются. Строят гостиницы, дома, магазины, другую инфраструктуру. Строительство по-тайски – это вообще отдельная песня. Сейчас самое актуальное – освоение островов, которые раньше были практически необитаемыми. На остров, километров сто от берега, затаскивают всю строительную технику: краны, бульдозеры, тяжелые грузовики, кучу стройматериалов. Затем посредством подводного кабеля проводят электричество либо с материка, либо, что дешевле, с ближайшего соседнего острова. И начинают строить. Что такое выходные дни, перерывы, перекуры, простои, там не знают. Поэтому можно приплыть на пикник на какой-нибудь пустынный остров, а через год приехать туда жить в гостиницу, посещать рестораны, магазины, гулять по набережной… Самое главное – все очень просто с канализацией и отоплением. Последнее вообще не нужно, а сточные воды выводятся в океанские глубины, где и растворяются. Думаю, что если бы сочинские олимпийские объекты поручили строить тайцам, то они сделали бы все, включая трамплины и катки с искусственным льдом, вдвое быстрее, раз в пять дешевле, а всю технику притащили бы со своей родины. Но кто же им даст! Нам своих чиновников и строителей кормить надо.
   

Все крупные сферы бизнеса, конечно, принадлежат иностранцам, но при этом, дабы не ущемлять права местного населения, власти придумали особую систему. Иностранец не может купить землю, не может иметь контрольного пакета в фирме и прочее. Но хитрые адвокаты, конечно, придумывают различные обходные маневры. Один из таких маневров взяла на вооружение самопровозглашенная республика Абхазия. Сейчас там нельзя так вот запросто купить землю негражданину этого анклава. Но можно ее унаследовать. Поэтому на девяностолетнего дедушку оформляют участок земли, а он, в свою очередь, через нотариуса за небольшую плату завещает его желающему стать абхазским землевладельцем. Гарантией сделки служит то, что сам дедушка, будь он сто раз долгожителем, не знает, кому и какую землю он завещал, а все документы передаются будущему владельцу. Если отвлечься на три-четыре предложения от Таиланда в сторону Абхазии, то вспомню забавный случай. Мой приятель купил там участок земли в то время, когда их еще продавали долларов по пятьдесят за сотку. А потом на одном из грузинских сайтов обнаружил спутниковую съемку, на которой были отмечены участки, считающиеся в Грузии незаконно отчужденными, в том числе и свой. Воспользовавшись специальной официальной услугой, он выкупил этот виртуальный для Грузии, но материальный для него и для Абхазии участок у грузинских властей за 500 долларов с тем, чтобы вступить во владение им «после освобождения Абхазии». С одной стороны, конечно, это напоминало продажу и покупку участков на Луне, а с другой, кто знает, что удумают наши южные соседи. А у человека есть два официальных свидетельства о собственности: одно абхазское, другое грузинское.
   

В Таиланде куплей-продажей земли и недвижимости готов заняться любой бизнесмен. К примеру, сидим мы в итальянском ресторане, обедаем. Отличный ресторан, хозяева – натуральные итальянцы. Все замечательно, прекрасная кухня с дровяной печью. Всякие там пиццы, пасты, ризотто и обширный выбор блюд из морепродуктов. Наслаждаемся едой. Но как только мы обмолвились о том, как хорошо бы поселиться в Таиланде, хозяин тут же «включился»: «Ребята, я занимаюсь и этим бизнесом, так что если вам нужен дом, или нужна земля, готов посодействовать…» Так же, как и у нас, недвижимость в Таиланде – самый выгодный бизнес. Она дорожает год от года. Цены растут, в том числе и на проживание в отелях. Если четыре года назад мы с Ириной заплатили полторы сотни долларов за неделю проживания в гостинице на Пхукете, которую держит китаец, то сейчас этот номер стоит почти столько же, но за день. Гостиница, кстати, расположена отнюдь не на первой и даже не на второй линии у моря, а на возвышенности, и добираться до пляжа надо на байке или местном чуде передвижения «тук-туке» – псевдоавтомобильчике непонятного производителя. Земля, конечно, тоже дорожает. В Таиланде, как и положено в чудесных местах, ее измеряют в раях. Рай – это примерно 16 соток, и участок на первой линии у моря или с хорошим видом в горах может стоить несколько сот тысяч долларов. Но можно купить себе рай, другой и по 30–50 тысяч за штуку. А, учитывая богатейшую природу, вид у тебя все равно будет прекрасный. Даже если по какой-то причине на участке ничего не растет, или растет не так, как хочется, это меняется элементарно. За недельную зарплату какого-нибудь офигевшего ландшафтного дизайнера с Рублевки, делающего проект на бумаге, тебе привезут и посадят пальмы, выроют пруд, притащат огромный валун, устроят искусственный водопад, посадят газон и разобьют цветники. А благодаря климату приживается и растет там все что угодно. Круглый год – лето с жарким маем (до 35 градусов) и эпизодическими, но не напрягающими, а освежающими дождями в октябре-ноябре. И поэтому все ландшафтные чудеса вам сделают за три-четыре недели вместе с материалом, работой и огромной благодарностью за то, что вы выбрали для облагораживания своего участка именно этих людей.
   

Мы все время мечтаем о политической стабильности, во всяком случае, последние четверть века. Но можно прекрасно жить и без таковой. В Таиланде за последние семьдесят лет было, наверное, полсотни государственных переворотов, но это совершенно не отражалось ни на жизни народа, ни, тем более, на отдыхе и бизнесе иностранцев. Дочка Алексеича с мужем прилетела в 2006 году в Бангкок аккурат в день очередного переворота. Но узнала об этом только от обеспокоенных родителей. Ни в городе, ни на курортах никакого беспокойства не наблюдалось. А через пару-тройку дней все вообще стало на свои места. Любимый народом король одобрил кандидатуру нового премьера, и все тут. Мой американский друг-музыкант прислал мне e-mail следующего содержания: «Питер, ты не волнуйся. У нас тут переворот из-за того, что премьер-министр заворовался, купил себе крупную компанию и перешел дорогу другим людям. А у нас все спокойно, приезжайте быстрее, поиграем джэм!» Вся политическая борьба там напоминает мне противостояние западников и славянофилов в России XIX века. Одна часть общества стремится к прогрессу и цивилизации, а другая пытается сохранить традиционные ценности и образ жизни. А перевороты к этой борьбе отношения не имеют: просто таким образом проходит передел местных финансовых рынков.
   

Если человек хочет делать в Таиланде бизнес, то он должен знать некоторые законы. Например, на ряде островов иностранцам вообще ничего не продают в собственность. Или запрещают открывать игорные заведения. Тайцы, как все азиаты, народ крайне азартный, поэтому всякие казино и игровые автоматы в стране под запретом. Как у нас в Чечне или в Азербайджане, где, как рассказывают, в свое время сын президента проиграл пару миллионов, а папа на следующий день позакрывал все игорные заведения. Те тайцы, которые могут себе позволить «покатать», едут для этого в соседние страны вроде Лаоса или Камбоджи, где все это разрешено. Но, говорят, что на одном из островов все же построят казино, во всяком случае, нам показывали его фундамент. А вообще Таиланд – страна контрастов и избирательного отношения к соблюдению законов. Например, за употребление, а тем более хранение и распространение наркотиков там могут приговорить к смертной казни. Но любой наркотик можно легко купить и употребить. И никакой полицейский тебя отлавливать не станет. Более того, на весь мир прославилась так называемая Full moon party. [37 - Вечеринка полной луны (англ.).] Она проводится на острове Панган каждое полнолуние. Дело происходит прямо на пляже длиной в несколько километров. Через каждые метров сто располагается дискотечный аппарат с музыкой в самых разных стилях (кто под что тащится). Там тебе и техно, и рэп, и рок, и кантри. «Музыкальные наркотики» дополняются самыми разнообразными, как синтетическими, так и натуральными. Продается все: от тривиальной марихуаны до ЛСД, галлюциногенных грибов, экстази и кокаина. Существуют даже различные «коктейли». Лодки к этому острову в период полнолуния снуют, как такси к популярному ночному клубу. И транспорт, и сами наркотики стоят в несколько раз дешевле, чем в Европе или Штатах. Об этом острове и его наркотических вечеринках в Таиланде знают все. Думаю, что и правительство достаточно осведомлено о происходящем, но смотрит на все это сквозь пальцы.
   

Но купить всякую дурь в Таиланде можно не только раз в месяц и не только на острове Панган. На пляже к тебе запросто может подойти какой-нибудь таец и предложить марихуану или что-то покрепче. Но люди знающие не пользуются подобной «розницей», поскольку и качество может оказаться хуже, и порция меньше. Реальная же наркоторговля идет в специально выбранных районах, которые самостоятельно найти практически невозможно. Если тебя даже привезут туда, то такими окольными путями, что запомнить их невозможно.

   

В последние годы я пристрастился отмечать в Таиланде свой день рождения. Делал это несколько раз, причем по-разному. Самый смешной случай произошел на Пхукете, когда мы во время первой поездки наняли лодку и отправились на дальний пляж под многообещающим названием Freedom. [38 - Свобода (англ.).] Его содержал испанец из Каталонии, и сам пляж, действительно, очень чистый, поскольку попасть к нему можно только с моря. 25 долларов за лодку, в которую вмещалась вся наша компания, и мы плывем в открытое море. Когда берега скрылись из виду, лодка остановилась, и один таец в акваланге, маске, ластах и с подводным ружьем сиганул за борт. А мы завели мотор и поплыли дальше, оставив его посреди океана. Ги д сказал нам, что аквалангист настреляет нам рыбы для шашлыка. Представляете себе, оставить человека одного в открытом море! Но беспокоились о судьбе несчастного только мы. Доплыли до острова, расположились там, стали выпивать и закусывать, а лодка уплыла за «рыбаком». Мы же в это время развлекались общением с природой. Очень забавно было кормить живущих на этом острове варанов. Мы разложили на небольшом расстоянии от нашего лагеря куриные косточки и прочие остатки пищи и наблюдали, как здоровенные «драконы» величиной с приличного крокодила неторопливо выползали из джунглей и жрали всю эту снедь. Через часок-другой, к нашему удивлению, вернулась лодка и привезла «стрелка», причем с уловом: двумя здоровенными рыбинами сумасшедшей окраски. Одна, так называемая «рыба-попугай» вообще выглядела, как будто надела костюм Арлекина, – вся в геометрически правильных ромбах разной расцветки. Рыбу мы, правда, решили оставить на вечер. Нам приготовили множество блюд в ресторане, когда мы уже вернулись на Пхукет. Ели мы их, ели, но даже всей компанией доесть так и не смогли. Правда, удовольствие и от еды, и от поездки получили огромное.
   

На следующий год мы собрались в ресторане на пляже Патонг, как уже повелось, 12 февраля. Он находился чуть-чуть в стороне от всей основной тусовки, а все музыкальное сопровождение организовывали пианист и певица. Кроме подарка моя жена Ира вручила мне скромный букет из почти полусотни роз, благо стоят они там центов по тридцать за штуку. В этом ресторане мы с Сашей Ивановым и Пашей Паскалем устроили такой джэм-сейшн, какого там местные ребята не видели. Я сел за клавиши, Иванов взял микрофон, а Паша где-то нашел бубен. И мы отвязались по полной программе. Начав с «Битлз» и Рода Стюарта, перешли к «Машине времени» и «Рондо». Стал подтягиваться народ из других кабаков и, думая, что мы там работаем, начал заказывать песни. За час-полтора «работы» мы «отбили» всю выпивку и закуску, заработав еще пару сотен долларов. Хозяева были в полном восторге, оставили нас «догуливать» после официального закрытия и даже показали специальное место, где можно было спокойно покурить план.
   

Для меня основное – это то, что в Таиланде ты себя чувствуешь очень комфортно. Видимо, буддистская религия, которую исповедуют тайцы, все-таки дает себя знать. Все совершенно спокойны, расслаблены, доброжелательны. Никакой агрессии, никакой злобы. Первую неделю по прилете из Москвы тебя еще колбасит, ты по инерции ощущаешь себя напряженным и раздраженным. Через несколько дней, помимо своей воли, успокаиваешься, и начинается нормальный отдых. Поэтому я советую летать в Таиланд не меньше, чем на три недели. Семь дней на то, чтобы отойти от Москвы, а остальное – наслаждение природой, едой, общением и бог знает чем еще.

   

Жить в этой стране можно по-разному и отдохнуть можно как за триста долларов в день, так и за десять. Есть бунгало – небольшой домик в 35–40 квадратных метров, в котором имеются спальня, небольшая гостиная, небольшая кухонька, туалет и душ. Такое жилье можно снять за 200 долларов в месяц. Есть туристическое бунгало попроще – одна комната, санузел, телевизор, холодильник, кондиционер или вентилятор. Есть апартаменты нескольких типов. Располагаются они в отдельных зданиях. К примеру: первый этаж – большая гостиная со всей техникой: аудио, видео, спутниковое ТВ… большая кухня с обеденным столом, а на втором этаже – две спальни с санузлами. Во дворе – бассейн на две-три постройки. Там же площадка для барбекю, бильярд… В месяц один такой блок стоит 1000–1500 долларов. Есть апартаменты на одном этаже (гостиная, кухня, две спальни и выход во внутренний дворик). Еще есть виллы – отдельно стоящие здания в нескольких уровнях. В зависимости от расположения и класса они могут стоить от 100 долларов в месяц до 1000 долларов в день. Например, мы были у Пашки Паскаля, который снял виллу для своих музыкантов в горах. Добираться туда по крутой горной дороге даже мне было жутковато, но зато вид оказался фантастический. И стоило строение со всеми удобствами и четырьмя спальнями около тысячи «зеленых» в месяц. Как правило, в оплату вилл и апартаментов входят уборка, смена белья и прочие бытовые услуги. Если же нужно нанять повара или горничную – сто долларов в месяц – и все дела! Многие иностранцы снимают себе виллы на полгода-год и живут себе прекрасно. Никакой тебе зимней одежды, никакого отопления, никакой зимней резины с шипами, даже автомобилей с печкой я там ни разу не видел. Рай, да и только!
   

На самых «раскрученных» пляжах Таиланда вода хоть и не очень чистая, но раз в сто чище, чем в Сочи или в Крыму. А вот в заповедных местах, к которым относится большинство островов, она просто поражает. Ты стоишь у борта катера и видишь дно. С такой четкостью, что кажется – до него пара метров. Спрашиваешь капитана о глубине и получаешь ответ, что там на самом деле метров сорок – сорок пять. Купаться в Таиланде можно везде без всякого опасения. Ни тебе акул, ни медуз или морских ежей… Правда, в какой-то сезон кое-где появляются такие маленькие полупрозрачные квадратные штуковины с черной точкой внутри, которые жгутся очень неприятно. Но они кучкуются на каком-то одном пляже. Местные жители всегда осведомлены об этих квадратных медузках, и если ты видишь, что аборигены купаются, то смело можешь лезть в воду. Прогулки по морю с посещением островов – это вообще замечательный вид отдыха. Отлажено там все до мелочей, и катера двигаются по специально разработанным маршрутам, как туристические автобусы где-нибудь в Риме. Вот только площадь океана несколько больше, чем у Вечного города. У каждого острова есть свои особенности, какие-нибудь природные фенечки, которые отличают его от других. Очень понравился нам островок, который на первый взгляд казался совершенно недоступным: отвесные скалы, поднимающиеся из моря и покрытые буйной растительностью. Но во время отлива в нижней части постепенно появляются входы в пещеры, через которые, лежа на каноэ, можно проплыть в середину острова. Главное – не побеспокоить летучих мышей, гроздьями свисающих со сводов пещер. Проводники специально просят любящих поорать и послушать пещерное эхо русских не делать этого. А когда приплываешь внутрь острова, то видишь чудную картину: манговые деревья с сидящими (если так можно выразиться) на них летучими рыбами.
   

Тайский климат я переношу очень хорошо. Несмотря на свою в общем-то не хилую комплекцию, тридцать градусов жары (обычная погода в тех местах) меня не напрягают. А вот в Сочи, к примеру, я в 25 градусов уже умираю. Наверное, влажность большая или же просто общая обстановка более напряжная. А тут и море освежающее, несмотря на то что теплое, и повсюду кондиционеры с холодильниками. В море я сидел часами. Панамочку на голову, чтобы солнышко не долбануло, и вперед. Вот в Израиле, там купаться действительно неприятно. Залезешь в Мертвое море, как в парное молоко, выходишь весь липкий, и быстрее под холодный душ!
   

Тайская кухня очень вкусна, но нравится не всем россиянам, воспитанным на хлебе и картошке. Основой ее являются морепродукты, рыба и овощи. Но способов приготовления блюд бесчисленное множество. Одного томиакуна – тайского супа – несколько десятков разновидностей. Отравиться мне удалось только один раз – устрицами, которых я, видимо, переел.
   

Есть в этой замечательной стране еще одна показательная особенность: в любом месте, где бы ты ни покупал пиво: в киоске, на пляже, в супермаркете, в ресторане, даже на лотке, – оно будет холодным, и именно такой температуры, какая нужна для наиболее приятного употребления. Тайцы – нация в принципе не пивная, но насколько бережно они относятся к чужим традициям! Кстати, местное пиво также весьма вкусное. «Сигнха Голд», «Тайгер» гораздо приятнее нашей полусинтетики.
   

Таиланд – страна, очень понятная и близкая для русских людей. Там тоже существует коррупция, и большинство проблем с законом решаются обычной взяткой. И что приятно, взятки, по сравнению с нашими, копеечные. Сто долларов, к примеру, деньги очень большие, и их можно отдать за серьезное правонарушение. При этом для местных полицейских гораздо выгоднее получить небольшую сумму себе в карман, чем оформлять крупный штраф. Помню, как-то раз я неправильно припарковал свой джип, и нас больше часа ждали представители местной дорожной полиции, чтобы решить вопрос на месте за пару-тройку долларов. Приковали машину цепью к столбу и оставили записку следующего содержания: «Мы вас ждали-ждали, но нам пришлось уехать на срочное задание, так что извините, придется платить штраф 500 бат – 12 долларов». Аренда машины, к слову, удовольствие недорогое, а скутера – вообще копеечное – 5 долларов в день. Трудности для автомобилистов только с парковкой и левосторонним движением, к которому при определенном навыке быстро привыкаешь. Как тут не вспомнить анекдот о том, как российский олигарх решил отправить свою супругу-блондинку в Лондон подучиться. Говорит ей: «Единственная проблема для тебя – это левостороннее движение. Но люди ведь за неделю-другую привыкают к нему, переучиваются». А она отвечает: «Знаешь, милый, я тоже об этом думала. Вчера попробовала так проехать по Садовому кольцу. Ну, не мое это все-таки, не мое…»
   

Большинство наших соотечественников, однако, предпочитают на автомобилях в Таиланде не ездить, поскольку там вождение в нетрезвом виде не приветствуется. Правда, есть одна особенность: если ты едешь абсолютно пьяный, но при этом соблюдаешь все правила движения, то тебя никогда никто не остановит. Но правила, к сожалению, наши соотечественники соблюдать не любят.
   

Уже упоминавшийся нами лидер «покемонов» Юрий Петрович как-то начал очередную поездку с виски в московском дьюти фри, а продолжил уже на борту самолета, причем в самом жестком, я бы даже сказал, экстремальном, варианте. В результате сотрудникам службы безопасности полетов пришлось приковать его наручниками к креслу и сообщить в Бангкок о буйном пассажире, которого необходимо изолировать и выслать обратно в Москву. В результате его приехали встречать пятнадцать полицейских разных рангов. Вышел Юрий Петрович на трап, чем-то напоминая Деда Мороза. Во всяком случае, мешок (чехол, надевающийся на верхнюю часть самолетного кресла) у него был. Чехол оказался набит стодолларовыми купюрами, смятыми в небольшие шарики. В общем, когда Юрий Петрович увидел полицейских, он направился прямо к ним и, пройдя вдоль строя, выдал из мешка каждому по «шарику». Главному полицейскому он дал два шарика, на что тот отреагировал немедленно, отдав честь и пожелав приятного отдыха на тайской земле. После чего все полицейские, к удивлению и негодованию авиационной службы безопасности, погрузились в автобус и отбыли восвояси. А Юрий Петрович двинулся к зданию аэропорта навстречу новым романтическим приключениям. И попробуйте теперь что-то сказать о каких-то «оборотнях в погонах»… Кстати, единственным негативным следствием дебоша оказалось то, что нашего гражданина внесли в «черный список» авиакомпании, которой он летел. Так что возвращаться ему пришлось уже самолетом эмиратских авиалиний. Когда Юрию Петровичу сообщили, что он в «черном списке», он философски сказал: «Их, компаний, блин, много, а я – один». Но был неправ. Таких, как он, на просторах нашей многострадальной родины предостаточно. Правда, не все они добираются до Таиланда. К счастью…
   

В этой связи можно упомянуть и нашего приятеля по прозвищу Маугли, который, первый раз побывав в Таиланде, через две недели после возвращения в Москву отправился туда на полгода. Уже несколько лет он с октября по май живет на побережье, снимая себе, как он гордо говорил, «виллу». Даже научился «мяукать» по-тайски и проделывать некоторые противозаконные операции, которые в Таиланде считаются «бизнесом».
   

Его «вилла» на самом деле представляла из себя секцию в своего рода международном молодежном лагере на Пхукете, который содержит, как это ни удивительно, начальник местной полиции. У него там дом, где он проживает с семьей, но на участке стоит еще длинное одноэтажное здание, состоящее из нескольких десятков отсеков. В них есть все, что нужно для жизни: спальня и небольшой кабинет, компьютер, подключенный к Интернету, ванна или душ. Сдается это все за сто долларов в месяц. И живут там в основном студенты, причем из Восточной Европы: от чехов до литовцев.
   

Маугли, в миру Санек, втерся в доверие к начальнику полиции, причем даже брал у него машину, например, чтобы встретить нас, когда мы прибыли к нему в гости. А машина полицейского начальника – это джип с номером 911, который никто никогда не останавливает. Но однажды Маугли, думая, что имеет право делать все, что угодно, «пошел вразнос»: нахулиганил раз, побил тайцев еще раз, затем попал в полицию и откупился. А вот после четвертого «залета» его просто взяли, несмотря на дружбу с начальством, и депортировали в Москву. Причем, что любопытно, присоединили к нашим знакомым «покемонам», улетавшим на родину. Дело было в феврале, и Маугли, планировавший вернуться в конце мая, прибыл в столицу в майке, шортах и шлепанцах. Пошел вместе с «покемонами» искать машину на стоянке. Через полчаса машину нашли, но выяснилось, что, во-первых, она не заводится, поскольку аккумулятор сел от холода, во-вторых, ни у кого нет с собой прав, а в-третьих, все совершенно пьяны. Пошли искать такси. В общем, за час с лишним пребывания на двадцатиградусном морозе в шортах и майке Маугли промерз до костей. А попросить у кого-то из «покемонов» свитер или что-нибудь теплое он как-то не догадался. Все-таки загадочная она вещь – русская душа…

Кривая проституции в Таиланде, несмотря на чрезвычайные усилия местного правительства, вниз никак не падает. И понятно – ведь значительная часть населения этой страны, как женского, так и мужского, а также детского и трансвеститского типа зарабатывает себе на жизнь именно древнейшей профессией. Недавно я читал фундаментальное исследование о причинах проституции в Европе в XIX–XX веках. Там довольно подробно рассказывается о всяких социальных моментах, о воспитании (или невоспитании) нравственности, о физиологических и психологических особенностях проституток, их склонностях, привычках… Честно говоря, все это полная чушь. Проституция была, есть и будет, пока на свете есть мужчины и женщины. Ее можно лишь запретить, как в Германии во время Гитлера, расстреливая или отправляя в лагеря жриц любви, или как в СССР, где немногие профессионалки работали под зорким оком КГБ или МВД и являлись лучшими осведомителями. А можно легализовать, открывая бордели. В Таиланде же правительство формально против, но фактически закрывает на происходящее глаза. И правильно делает. Если начать напрягать секс-туристов, то приток денег в туриндустрию (основу тайской экономики) резко сократится. К примеру, после ареста какого-то немца, забавлявшегося с десятилетними пацанами, пошли массовые отказы от поездок не только в Германии, но и в других европейских странах. Пришлось выпустить педофила на свободу, лишь оштрафовав его для острастки. На наших туристов, правда, задержание какого-то малоизвестного бизнесмена за оргии с малолетками никакого влияния не оказало. И понятно. Если мы готовы лететь отдыхать через неделю после ужасного цунами, когда еще не все трупы из воды выловлены, или не отменяем поездку, скажем, в Шарм-Эль-Шейх сразу после взрывов в местных отелях, то что нам до какого-то эротомана… Думаю, что если бы билеты и проживание в Ираке или Ливане были более доступными, то наши граждане с удовольствием отправлялись бы и туда погреться на солнышке. Я знаю людей, которые во время грузино-абхазской войны 1992 года никуда не уезжали и загорали на пляже чуть ли не под пулями. И ничего…
   

Сейчас, правда, проституция в Таиланде вошла в более или менее цивилизованные рамки. Такого беспредела, как в конце восьмидесятых – начале девяностых, уже нет. Варианты, когда гражданин сидит за столом в ресторане, а под столом тайка ублажает его оральным образом, уже невозможны. Более того, власти ввели ограничение не только на секс и приставание к иностранцам в ресторанах, но и на время работы увеселительных заведений. Если раньше они функционировали круглосуточно, то сейчас – только до двух часов ночи. Еще немного, и докатятся до времен СССР, когда в 23.00 любой ресторан закрывался.
   

Естественно, существуют отдельные кварталы или специально выделенные места, где интересующиеся секс-услугами могут найти себе что угодно. Прямо как в анекдоте об английском борделе, когда солидный господин приходит и говорит, что хотел бы что-нибудь особенное… «Блондинку, брюнетку, рыженькую?» – спрашивает хозяйка, и на все слышит ответ: «Имел!» – «Так что же вам нужно?» А господин и говорит: «Тринадцатилетнего мальчика с розовой попкой!» Хозяйка борделя возмущается: «Да вы что, у нас тут приличное заведение! Я сейчас полисмена позову!» На что слышит хладнокровный ответ: «Имел!» В общем, найти можно кого угодно: натуралов и натуралок, педиков и лесбиянок, девочек, переделанных в мальчиков, мальчиков, переделанных в девочек… Кстати, последние – самые привлекательные «дамы» в Таиланде. Правда, говорят, можно запросто напороться на не до конца «переделанного», то есть сверху он как дама, а вот снизу… «Леди-бой» – там их называют так. Но это уже дело тех, кто сильно озабочен.
   

Педофилов из Европы в Таиланде тоже предостаточно. Часто можно увидеть картину: на пляже развалился какой-нибудь немецкий бюргер в возрасте, а над ним хлопочут двое-трое пацанов. И у него на лице счастье, поскольку у себя в Германии он получил бы за это лет двадцать тюрьмы, и они довольны, поскольку прилично, по местным меркам, зарабатывают. Кстати, арест немца, о котором я уже рассказывал, моих друзей, живущих в Таиланде постоянно, очень удивил. Говорят, что, скорее всего, он либо не расплатился, либо привез парням какую-то дурную болезнь. И тогда уж полиция до него и добралась.
   

Кроме собственно борделей, располагающихся в специально отведенных для этого районах, в Таиланде весьма развита система массажа с прилагающимися в качестве приятного дополнения услугами сексуального характера. Когда мы с Ирой были еще не женаты, и я позволял себе допускать некоторые «шалости художника», точнее, она мне позволяла их допускать, в качестве части подарка на день рождения меня отправили на такой массаж. Разрекламировал нам это Саша Иванов, к тому времени бывавший в Таиланде не один раз. Там, в Бангкоке, есть замечательный, язык не поворачивается назвать его «массажным салоном», наверное, «массажный дом». Это специально построенное здоровенное здание в несколько этажей, выделяющееся современными архитектурными решениями. И все оно состоит, как пчелиный улей из сот, из комнат и комнаток, в которых, собственно, и происходит таинство массажно-сексуального обслуживания. Выбираешь себе из сидящих в стеклянном «аквариуме» таек девушку посимпатичнее и идешь с ней «в номера». Ребята, которые пришли со мной вместе, решили перед массажем выпить в баре, то ли для расслабления, то ли для храбрости, а я отправился самым первым.
   

Процедура в принципе довольно стандартная: заходишь в комнату с огромной кроватью и душевой кабиной, массажистка, она же банщица, она же жрица любви, моет тебя, а затем укладывает в койку. Минут тридцать массирует, а потом постепенно подбирается к интимным частям тела. Дальше, думаю, все понятно. Кстати, когда я вернулся, мои «коллеги» все еще сидели в баре: уж очень им понравилось выпивать холодный виски. Но на массаж все-таки пошли, хотя и пошатываясь.
   

Любопытный случай произошел с моим товарищем по фамилии Петров. Он, человек военный, наслушавшись о прелестях массажных салонов, в самом, так сказать, «приподнятом» настроении отправился в заведение. Заходит в комнату, а там никакого намека на секс: кровать, правда, большая, но душ вроде медицинского, а на стенах вместо обнаженных красавиц в призывных позах или хотя бы репродукций древних сексуальных фресок совершенно нейтральные сельские пейзажи, причем напоминающие Европу. Петров забеспокоился: а как, собственно, с услугами-то, тем более что мыла его массажистка почему-то без особого энтузиазма. Лишь выйдя из душа и подходя к постели, он увидел в уголке скромный столик с горкой презервативов «Durex». И мир в его душе был восстановлен.
   

Вообще-то тайские женщины – это совершенно особенные существа. Можно назвать их любвеобильными, можно еще как-нибудь, но если они что-то делают, не важно что, то делают это добросовестно и искренне. Очень часто бывает, что, приехав в Таиланд, какой-нибудь европеец находит себе тайскую подружку. Она живет с ним вместе, занимается хозяйством, готовит, всячески ублажает его, выполняет все сексуальные и прочие прихоти. И все это иногда чуть ли не из любви к искусству, поскольку платят ей весьма скромно, а иногда не платят вообще. Проходит месяц-другой, иностранец уезжает, дама провожает его со слезами, а через пару дней она уже живет с другим парнем, так же искренне стараясь ему услужить и выполнить все его желания. Бывает, правда, что все это кончается законным браком, но нечасто. Тайские законы таковы, что они весьма жестко защищают интересы собственных граждан и гражданок. И если тайка состоит в браке с иностранцем, то при разводе получает не менее половины всей его собственности. Так что искренность тайских «принцесс» время от времени приносит им «плоды» либо в виде счастливого брака, либо в виде выгодного развода.
   

Уезжать из Таиланда очень не хочется. Наверное, для меня это была первая страна, из которой так не хотелось обратно на родину. Почему? Не знаю, но как-то занырнул я в теплую голубую воду, затем высунул голову и произнес, почему-то по-английски: «Paradise!!!» [39 - Рай!!! (англ.)] А проплывающий мимо немец невозмутимо добавляет: «Yes! Fucking paradise!!!» [40 - Да! Ох…тельный рай!!! (англ.).] И оба рассмеялись. И понятно, что он не использует нехорошее слово как ругательство, а просто выражает искреннее восхищение и оценивает удовольствие, получаемое от жизни в данный конкретный момент.
   

Честно говоря, когда я решил написать эту книгу, то меньше всего задумывался о том, что она может послужить как путеводителем по разным странам, так и своего рода рекламой. Но, сравнивая между собой страны, где мне и моим друзьям-товарищам пришлось в разное время побывать, я составил для себя своего рода рейтинг мест для «душевного отдыха». И на первом месте в нем, несомненно, благословенное и прекрасное Королевство Таиланд!

Тридцать лет спустя

Я уже писал в своей книге «Машина с евреями», что первый раз в жизни волею судеб попал за границу в 1975 году, в Италию. Нынешнему поколению наверняка не понять, как чувствовали себя мы, 16-17-летние ребята и девчонки, оказавшись по ту сторону «железного занавеса». Думаю, для современных молодых людей это сродни тому, чтобы высадиться, скажем, на Марсе. Капиталистические страны в те времена для обычного среднестатистического «совка» были настолько недостижимы, что человек, «там» побывавший, автоматически попадал в категорию «избранных», имел серьезный авторитет, а если еще мог и рассказать о своей поездке, или, как говорили сотрудники «компетентных органов» – «временном пребывании», то становился душой компании, любимцем лиц противоположного пола… Так что выгоды любая поездка на «прогнивший Запад» приносила неоспоримые.
   

Поехав в Италию с хором, я не только насмотрелся на местных девчонок, провокационно носивших полупрозрачные блузки и суперминиюбки, тайком изучил все развалы порножурналов, которые, что удивительно для католической страны, можно было найти без особых усилий, но и приобрел несколько крайне важных в те времена для самоутверждения вещей. Во-первых, конечно, две пары джинсов «Супер Райфл» (они производились в Италии и были дешевле американских) и сидевшие на мне как влитые «Рэнглер» за 7 долларов. Затем замечательную рубашку с перламутровым отливом и длиннющим воротником, ложившимся чуть повыше ключиц, именовавшуюся у нас «батником» (не путать с «ватником» – это совсем другое). Часы местного производства, но на красивом металлическом браслете, ботинки типа «мокасины» и кучу сувениров для родных и знакомых. И все это на более чем скромные «суточные» и обменянные по курсу 54 копейки – 1 доллар США 36 американских «зеленых». Кроме того, мне удалось выпить не менее пяти литров итальянского вина, сходить в кино на американский фильм, герои которого более чем свободно болтали на языке древних римлян, правда, несколько осовремененном, а также воочию увидеть множество итальянских «фиатов» – прародителей отечественных «Жигулей». Кстати, замечу, чтобы не забыть: во время поездки 2008 года я за две недели не увидел ни одной!!! такой машины. Для сравнения выгляните на улиц у, посмотрите, сколько несчастной, разваленной «классики» ездит по нашим дорогам, и вам все станет ясно. Во всяком случае, по поводу нашей автопромышленности.
   

Вернулся я в СССР совершенно другим человеком. Во-первых, я стал лауреатом международного конкурса, что в те времена для людей творческих считалось делом архиважным и сильно сказывалось на заработной плате и профессиональном авторитете. Во-вторых, благодаря своим многочисленным покупками я приобрел вид почти что иностранца (или спортсмена, музыканта, чиновника, выезжающего за рубеж, ну, на худой конец – удачливого фарцовщика). Вот написал я слово «фарцовщик» и задумался: а будет ли понятно нынешним молодым людям и девушкам, что это за люди такие. Понял: надо объяснить. Под «фарцовщиками» понимались советские граждане, как правило, молодые и мужского пола, которые, входя в преступные несанкционированные властями контакты с иностранными туристами или иностранными гражданами, приезжавшими в нашу страну в иных целях, скупали у них за советские рубли предметы бытового обихода. Вполне естественно, не только для того, чтобы самим носить вожделенные джинсы или батники, жевать жвачку и курить «Мальборо», но и с целью извлечения нетрудовых доходов, то есть продажи данных предметов иным лицам за суммы, значительно превышавшие их собственные затраты. Понятное дело, я в своих джинсах «Райфл», батнике, мокасинах и с блестящими на солнце фирменными «котлами» выглядел не хуже любого из удачливых «фарцов». Это не только придавало уверенности, но и делало тебя объектом внимания девушек и примером для подражания среди молодых людей. Ну а в-третьих, как я уже отмечал, мое умение рассказать о чем-либо (в данном случае – о зарубежной поездке) делало вашего покорного слугу центром любой компании, что, само по себе, уже было приятным. Рассказы мои с течением времени обрастали различными подробностями, некоторые из которых, каюсь, имели сомнительное отношение к действительности. Но доверчивые советские представители молодежи с упоением внимали им и, благодаря мне, формировали у себя в голове мечту: самим когда-нибудь съездить в чудесную страну Италию. Мечтал об этом и я. В результате через 33 года после своей первой поездки (краткосрочные круизные высадки не в счет) я снова оказался на родине Цезаря, Леонардо Да Винчи, Казановы, Муссолини, Софи Лорен, Феллини, Паваротти, Паоло Росси, Челентано, а также многих других не менее достойных представителей Римской Империи и Итальянской Республики.

   

Мы с женой Ирой решили присоединиться к семейству моего друга Алексеича, которое намеревалось отправиться на север Италии в городок Лидо-Ди-Езоло на так называемую Венецианскую Ривьеру. Выбор был обусловлен несколькими важными соображениями. Во-первых, в начале сентября там не так жарко, как летом, во-вторых, курорт этот не так «раскручен», как Римини или другие южно-итальянские места, в-третьих, хотелось не только отвязаться по итальянскому вину и морепродуктам, но и пообщаться с прекрасным. Я не имею в данном случае в виду Алексеича, который, хоть и прекрасен, но вполне доступен и на Родине, а говорю о красотах севера – Венеции, островах, древних городах Падуе и Вероне… Так или иначе, мы все оказались в «Боинге» голландско-французской компании KLM, который в пять часов утра вылетал из Шереметьева в город Амстердам. Вообще-то вариантов добраться из Москвы до венецианского аэропорта «Марко Поло» несколько. Самый простой – лететь отечественным «Аэрофлотом» либо каким-нибудь чартером, что значительно дешевле. Понятное дело, для нас, любителей комфорта, чартер отпал сразу. Перспектива ждать вылета часов семь-восемь либо напороться на замену одного самолета другим совершенно не грела. А от аэрофлотовского сервиса, честно говоря, всех уже давно подташнивает. Уж больно он, как говорится, ненавязчив. Был вариант лететь «Люфтганзой» через Франкфурт, но мы на общем собрании решили, что утренняя прогулка по огромному амстердамскому международному аэропорту с посещением дьюти фри нам никоим образом не повредит. Тем более что место было знакомое – там мы не один раз пересаживались с одного лайнера на другой во время прошлых поездок. С другой стороны, лишний взлет и лишняя посадка (а во время этих маневров происходит большинство авиапроисшествий) создавали некоторый дискомфорт, который, правда, легко преодолевался с помощью купленного в Шереметьеве виски, приветливости голландских стюардов (в первом самолете обслуживающий персонал практически весь состоял из нежно и ласково общавшихся между собой молодых людей, по большей части побритых наголо, но крайне дружелюбных и приветливых). По всем этим причинам нам сразу же пришла мысль о том, что превалирующий в окраске нашего «Боинга» ярко-голубой цвет имеет какое-то отношение к составу экипажа. Оказалось, нет – в остальных четырех салонах работали в основном стюардессы. По нашему же увлеченно носились лишь лысоватые ребята, вежливо предлагая Алексеичу удлинитель ремня безопасности (он еще не похудел до такой степени, чтобы пользоваться стандартным), показывая, где лежат журналы авиакомпании, как вызвать стюарда «в случае чего», объясняя на ломаном английском, что принесенный с собой алкоголь в полете лучше не пить, а ограничиться вином, которое они обязательно принесут… Честно говоря, большей предупредительности и внимания, чем в этом лайнере, со стороны обслуживающего персонала я не испытывал. Любая просьба пассажира (даже женщины!!!) выполнялась немедленно, с улыбкой и самыми вежливыми словами. Алексеичу тут же предложили пересесть на ряд сидений около аварийного выхода, где он мог бы более комфортно вытянуть ноги. Тот, правда, стоически отклонил предложение, не желая отказывать себе в удовольствии выпить с нами глоток-другой «Чивас Ригала». Стюарды, в обязанность которых по идее входило пресечение несанкционированного питья крепкого алкоголя, тем не менее, не только закрывали на это глаза, но и вовремя предлагали еще стаканчик «Кока-Колы» или нового напитка «Кока-Кола Зеро» в качестве запивки. Все-таки люди определенной сексуальной ориентации в некоторых областях (эстрадное пение, балет, работа официантами и стюардами) могут не только преуспеть, но и служить своего рода образцами для подражания. Если, конечно, не западут на вас лично…
   

Если сказать, что амстердамский международный аэропорт – большой, то это значит ничего не сказать. Он просто огромен. Не так, конечно, как многокилометровый аэропорт Бангкока, но для старушки Европы – это уже явление. Наши Шереметьево или Домодедово покажутся по сравнению с ним небольшими сарайчиками. Все познается в сравнении. Но когда мы увидели в журнале авиакомпании план этого монстра, то поняли, что за те несколько лет, что мы там не были, он еще расширился. Забавно было узнать, что нам нужно переходить от выхода С-38 к выходу К-52. Стало понятно, что входов-выходов в данном заведении, по крайней мере, несколько сотен. Хорошо, что хоть багаж не нужно было таскать с собой – этим занимались специально обученные голландцы суринамского происхождения, которые, как мы видели, готовясь к высадке, быстро разгрузили наш самолет и повезли все сумки и баулы к другому «Боингу», который, собственно, и должен был лететь с нами на борту в Венецию. Не хочу говорить о грустном, но на обратном пути здоровенный чемодан зятя Алексеича Ильи в Шереметьево не прибыл. Правда, его минут за двадцать по компьютеру нашли не вылетевшим из Амстердама и сообщили, что «через денек привезут». Самое интересное, что ведь привезли, причем прямо домой и бесплатно! А одна американская старушка, летевшая с нами вместе, рассказывала о том, как во время полета в Париж она лишилась всех вещей где-то в Германии, а прислали ей чемодан лишь через две недели уже в Штаты. «Пришлось все, даже белье, представляете, покупать во Франции. А там все так дорого, так дорого! Зато весь гардероб обновила», – философски закончила она. Нам бы с вами, дорогие соотечественники, проблемы этой бабушки с золотыми швейцарскими часами «Шопар», усыпанными бриллиантами, и серьгами, тянущими на приличный автомобиль в ушах! Ишь, французское белье ей дорого!
   

Люди, строившие амстердамский аэропорт, по-видимому, были настоящими гуманистами. Во всяком случае, километровые расстояния между выходами можно преодолевать, используя движущуюся со скоростью среднего пешехода дорожку (их там несколько – метров по сто каждая). В отличие от наших эскалаторов, за пару метров до конца дорожки приятный женский голос предупреждает вас о том, что нужно быть внимательным при выходе на твердую землю. Кроме того, для пожилых людей и инвалидов предусмотрены специальные электрокары, которые за небольшую плату могут привезти вас в нужное место. Очень прикольно, кстати, выглядел какой-то восточный (судя по одежде, обилию драгоценностей и жен) правитель, гордо восседавший на самом большом электрокаре, неторопливо передвигавшемся по зданию. А еще там, в отличие, скажем, от Шереметьева, полно удобных мест для сидения, так что отдохнуть от беготни по дьюти фри есть где. Кстати, об упомянутых магазинах беспошлинной торговли… Их в амстердамском аэропорту несколько. Есть бутики известных фирм: «Монблан», «Булгари»… есть многопрофильное заведение. В нем, кстати, можно купить парфюмерию и всякие мелочи вроде мощных флэшек, мелкой электроники раза в два дешевле, чем в Москве. Правда, в дубайском аэропорту за счет долларовой зоны такие же товары могут быть дешевле еще на треть. А если поискать распродажу, то можно найти и виски по 11 евро за литр, и недорогую закуску (в виде швейцарского шоколада), что мы, кстати, и сделали.
   

Несмотря на то, что мы все время находились в здании аэропорта, перед выходом к посадочным воротам нас заставили еще раз пройти досмотр. Обувь, правда, снимать не заставляли, но все металлические предметы, вплоть до ключей, часов, пряжек ремней и мелочи пришлось выложить в специальный лоток.
   

В Венецию нас должен был перемещать самолет голландской фирмы «Фоккер» (не путать с «Фоке-Вульфом»), который почему-то заменили более привычным для нас «Боингом». Этот 737-й оказался, правда, немного теснее, чем тот, в котором мы летели из Москвы. Выяснилось, что бережливые хозяева компании KLM просто учли, что до Италии лететь чуть меньше полутора часов, так что пассажиры могут и потерпеть. Мы не вытерпели и глотнули виски еще до начала полета (обычно первый тост у нас – при отрыве от земли).

Странное ощущение возникло у нас по прилете в аэропорт «Марко Поло» в Венеции. Ни тебе привычной нам таможни, ни пограничников или каких других спецслужб. Выходишь из самолета, спускаешься вниз и сразу за багажом. Нет багажа – просто идешь на выход без всяких кордонов и очередей.
   

Такси до Лидо-Ди-Езоло стоит обычно фиксировано 85 евро, причем за эту цену по вашей просьбе могут предоставить хоть минивэн. Таксисты же, пользуясь незнанием местных правил, пытаются объявить хотя бы на пятерку больше. Кроме того, если вы назвали не совсем точный адрес либо название отеля, они будут всем своим видом показывать, что «надо бы доплатить», хотя в такси чаевые не предусмотрены. В других же местах, особенно в предприятиях общественного питания «дать на чай» – дело святое. Обычно 10 процентов от счета, но можно просто немного округлить его и все. Италия – это не Египет и не Вьетнам – тут дополнительных чаевых у вас выпрашивать никто не будет. В общем мы, на первый раз лоханувшись, проехали разделявшие аэропорт и отель «Флорида», где нам были заказаны номера, сорок километров за сотню евро.
   

Вообще-то, как я уже упоминал, Лидо-Ди-Езоло – курорт относительно новый. Расположен он на песчаной косе, довольно широкой, которая имеет длину в несколько десятков километров. Туристическая зона – примерно десять километров вдоль моря. Все отели, как, впрочем, и в других приморских городках, подразделяются на линии. Первая линия от моря – это понятно, на побережье, вторая – сразу за первой. А вот третья и четвертая линии – это уже за главной туристической улицей, которая в обычное время открыта для одностороннего движения транспорта, а с восьми вечера до восьми утра является пешеходной зоной (по-итальянски area pedonale). Небольших вилл на первой-второй линии – немного, дальше их уже больше. Отелей известных брэндов вроде «Шератон» или «Риц» на этом курорте нет вообще, да и пятизвездочную гостиницу найти проблематично. Обычный стандарт – 3–4 звезды, что, в общем-то, удовлетворяет большинство наших соотечественников. Номера, правда, тесноваты, но это – беда большинства европейских курортных отелей. Зато можно быть уверенным в том, что кондиционер работает, белье меняется вовремя, а кухня в гостиничном ресторане даже на «шведском столе» не будет напоминать столовую.
   

По названиям улиц Лидо-Ди-Езоло можно запросто изучать итальянскую историю. Тут тебе и улицы Микеланджело Буонаротти, и Джузеппе Верди, и того же Марко Поло. А площади между ними называются менее конкретно. Мы, например, жили у Пьяцца Марина, дальше была Пьяцца Аврора. Правда, затесалась среди них Пьяцца Маркони, названная в честь итальянского изобретателя радио.
   

Скажу честно, мы все прилично устали после двенадцатичасового путешествия (из центра Москвы до отеля «Флорида») и после легкого завтрака-обеда завалились спать. Понятное дело, решили отдохнуть до ужина, который у итальянцев называется «обедом» и проходит с семи до полдесятого вечера.
   

Суббота для шведского стола в нашем отеле была особым днем. Если в обычные дни на ужин (мне так привычнее называть вечернюю трапезу) накануне заказывались горячие блюда, то в субботу их просто в расширенном ассортименте выносили в зал. Тут уж можно было оторваться по полной программе. И лангустины тебе, и жареные угри, и креветки в трех видах, а также тунец, лосось, не говоря уж про всяких там дорад. В общем, простор для гурмана был достаточно серьезный. А ведь еще подавались и устрицы прямо в раковинах, и тушеные мидии, и прочие деликатесы…
   

Ну и странное же у итальянцев общественное питание! С нашим распорядком дня (не моим лично) совпадает, пожалуй, только время завтрака. Гостиничный шведский стол в качестве утреннего принятия пищи мне, ночному жителю, был совершенно недоступен, поскольку его работа начиналась в полвосьмого утра, а заканчивалась в девять. Да нормальные люди в это время на отдыхе сладко спят! Но подлянку нам подложил не только шведский стол. Дело в том, что собственно завтраками в Лидо-Ди-Езоло вас готовы накормить с восьми утра и примерно до полпервого. Есть английские с тостами, омлетами и чаем, есть американские с хот-догами, есть даже немецкие и голландские (омлет по-немецки или по-голландски). Русских завтраков не было, поскольку итальянцы понятия не имеют, что наши граждане едят с утра. Зато были русские меню с забавными блюдами, как-то: «Изящные нежные пельмешки с мясом или рыбой», «Большой салат»… Но все эти нормальные завтраки в ближайших кафе были доступны до полпервого. В этот час все убиралось со столов, вешалась табличка «перерыв до 18 часов», и страждущие, но опоздавшие могли спокойно идти мимо. Большинство магазинчиков также объявляли перерыв. Более того, «сиеста» была положена даже «Табаччи» – табачным лавкам, в которых почему-то (практически эксклюзивно) продавались билеты на общественный транспорт и телефонные карты. В общем, пожрать оказывалось проблематично, а поскольку в стоимость нашей поездки были включены завтрак и ужин, то пару раз мы оставались без обеда. Разве можно назвать обедом мороженое, кофе и стаканчик вина? Вот это все продавалось в изобилии даже днем.
   

Где-то дня через три, поисследовав окрестности, мы нашли «Френдз бар», а также еще пару нестандартных заведений, где и во время сиесты можно было съесть пару тостов или пиццу. Любопытно, что именно в них можно было чаще всего услышать русскую речь…
   

Кстати, если уж мы упомянули «Табаччи», то следует сразу предупредить наших читателей, собирающихся в Италию, что телефонные карты для международных звонков надо покупать именно там. Скажу честно, отечественный роуминг, скорее всего, самый дорогой в мире, там может разорить кого угодно. Поговорив за пару дней на сотню евро, я стал искать альтернативу. И нашел! В «табачках» продаются два вида телефонных карт. Лучше те, на которых есть пин-код. Стоят они 6 евро, и их хватает на 25 минут разговоров с Москвой. А поговорить можно из обычного уличного автомата, которых там не то чтобы очень много, но они встречаются. Кстати, из гостиничного номера тоже не вздумайте звонить куда-либо кроме номеров своего отеля (это бесплатно). Вас технично обдерут как липку!
   

Магазинные цены в туристических городках выше, чем в среднем в Италии, так что если вы хотите что-то купить, то лучше всего делать это либо в «дьюти фри», либо во время поездок в менее «туристические города». В собственно Венеции (о поездке туда я расскажу ниже) цены тоже высокие, но можно купить что-нибудь оригинальное. Жена Алексеича Зайка долго выбирала себе «что-нибудь» и во время второй поездки купила там пару вполне приличных картин с изображением гондол, плывущих по каналам. Думаю, что сейчас они, оправленные в рамы, красуются в жилище моего друга. А купить какие-нибудь сумки, кожаные шмотки, джинсы, опять же, можно во время поездки в Верону или лучше во Флоренцию. Всякие кожаные куртки там дешевле наших в два-три раза.
   

Всю первую неделю нас баловала жаркая и солнечная погода. Даже я, выбиравшийся на пляж в два часа дня, успел прилично загореть. Море было относительно чистое, песок мелкий, лежаки – бесплатные (но только напротив своего отеля). Не хочется лезть в море – рядом бассейн. Около него, правда, загорать на мягком лежаке стоило по 4 евро с носа.
   

Никакого баловства вроде водных мотоциклов итальянцы в целях безопасности купающихся не допускают. Можно взять водный велосипед типа катамарана, который выдерживает до 4–6 человек, и плавать на нем вдоль берега. А лучше, выпив кьянти, лежать себе на берегу и получать удовольствие от тепла, солнца, а также созерцания округи. Женщин «топлесс» там, в отличие, скажем, от испанских курортов, совсем немного, процентов пять, может быть, маленьких детей – тоже, жителей Кавказа и Средней Азии нет вообще. Изредка вдоль пляжа проходят негры, судя по всему, мусульманского вероисповедания (одежда выдает), чем-нибудь торгующие. Чаще всего вам пытаются не очень дорого впарить поддельные сумки «Гуччи», солнечные очки (Алексеич купил «идентичную натуральной» подделку «Найк» за 5 евро). Пляжные полотенца и прочие товары для туземцев. Очень смешно выглядел высоченный негритос, у которого на каждой руке было по три пары на вид роскошных часов, а еще по экземпляру он вращал на указательных пальцах. При этом он монотонно твердил как заклинание: «Ролекс, Ролекс». Гулял он себе спокойно, как вдруг увидел дремлющего Алексеича, поразившего его своей солидностью. Ринулся к нему и на ломаном английском стал убеждать стать за двести евро собственником замечательных часов, «которые стоят десять тысяч». Алексеич, знающий толк в часах, сначала сказал ему, что это «детские часики». В ответ негр стал греть браслет зажигалкой, пытаясь доказать, что он золотой, а не позолоченный. Алексеич молча полез в сумку и продемонстрировал ему свой титановый «Брайтлинг», а потом показал на меня. Чернокожий торговец, утеряв интерес к Алексеичу, бросился в мою сторону. Но где там! Одного взгляда на мой настоящий, подаренный на 50-летие женой Ирой «Ролекс Дайтона» хватило ему, чтобы понять тщетность своих усилий. И пошел он в своем мусульманском халате, палимый солнцем, втюхивать поддельные «Ролексы» другим гражданам.
   

Однажды я прочитал в каком-то журнале статью о том, что в Италии ни в коем случае нельзя покупать с рук подделки под изделия известных брэндов. Автор статьи пугал многотысячными штрафами и описывал страшную историю о том, как какая-то американка «попала» на 3500 евро за то, что купила солнечные очки-подделку. После нашей поездки я в это совершенно не верю, ибо лично наблюдал следующую картину: в центре Венеции на главной набережной, в ста метрах от Пьяцца Сан-Марко, на ступенях мостика через канал два лица негритянской национальности разложили поддельные сумки, ремни, кошельки всего спектра от «Гуччи» до «Армани» и «Дольче и Габбана». При этом им никто даже замечания не сделал: «Мол, нехорошо вам, граждане, торговать контрафактом, позорить уважаемые фирмы перед зарубежными гостями». На следующем мосту стояли еще несколько подобных личностей с таким же ассортиментом. И их никто не трогал, хотя местный полицейский участок располагался на уже упомянутой площади Святого Марка, то есть в двух шагах от центра «незаконного предпринимательства».

В любой гостинице вам, уважаемые посетители Лидо-Ди-Езоло, попытаются продать различные экскурсии. Скажу честно, если вы хоть чуть-чуть знаете английский, не говоря уж об итальянском, то запросто сможете сэкономить кучу денег, отправившись, скажем, в Венецию самостоятельно. Прикиньте, экскурсия: доставка туда – обратно, получасовая прогулка с гидом и три часа свободного времени – стоит 47 евро. На нас шестерых это уже около 300. Мы же сумели получить такой же «пакет» за 17 евро с человека. Все оказалось очень просто. В «табачке» за эту сумму покупается билет для поездки на автобусе и катерах на целый день. Затем садишься себе на автобус № 5, который останавливается в ста метрах от отеля, и едешь в порт. Оттуда, предъявив тот же билет, ты можешь ехать на курсирующих каждые полчаса судах куда угодно: на острова Бурано, Мурано и Торчелло, а также в саму Венецию. Общее время пути до Венеции – часа полтора, а там уже присоединиться к любой тургруппе, чтобы послушать гида, или же пройтись по наземным достопримечательностям самому проблем не будет. Мы, поскольку оказались, как обычно, без обеда, первым делом отправились перекусить. Сели в каком-то ресторанчике (там их сотни) прямо у выхода на Пьяцца Сан-Марко. Вкусно поели, заплатив за обед раза в два дороже, чем на нашем курорте, и пошли себе дальше. Не стану развлекать вас рассказами об исторических достопримечательностях главной площади Венеции: поедете – сами увидите это чудо. Скажу только, что мне запомнились там две площадки, на которых классические музыканты исполняли популярные мелодии от «Бесамемучо» до «Speak softly, love». С последней песней была связана забавная история. Как-то раз, в конце семидесятых фирма грампластинок «Мелодия» решила выпустить гибкую грампластинку (для не знающих, что это такое, это плохого качества штампованная запись на тонком кружке полиэтилена) с упомянутой записью. Пел ее, если не ошибаюсь, Энди Вильямс. Поскольку переводчики на «Мелодии» работали аховые, то и перевели они оригинальное название «Говори мягче, любовь моя» как резкое «Говорите тише!» Тогда же на пластинке появился Демис Руссос (в нашей транскрипции – «Дени Руссо»), песня «Битлз» «Octopus’s garden» [41 - Сад осьминога (англ.).] была переведена как просто «Сад» и т. д. У людей, знающих английский и оригинальные названия, такие переводческие упражнения вызывали только смех.
   

А еще на Пьяцца Сан-Марко полно всяких учреждений и магазинов, которые располагаются в зданиях по кругу. Любопытно, но идут двери примерно так: бар «Мороженое», полицейское управление, «Товары из кожи», «Часы „Булгари»«, Археологический музей, снова какое-то заведение общепита, потом национальная библиотека… Остальное, в принципе, известно всем: базилика Святого Петра, венецианские львы в большом количестве, непуганые голуби и прочие достопримечательности.
   

Сэкономив двести евро на транспорте, мы решили все-таки их потратить и проплыть по каналам на гондоле – удовольствие недешевое. Гондольер долго изучал мощную фигуру Алексеича и чуть менее плотную мою, но потом все же согласился за полторы сотни покатать нас по каналам минут сорок. Процесс усаживания Алексеича в утлое суденышко наблюдали все свободные гондольеры. Двое держали лодку ближе к причалу, третий подавал ему руку. Затем таким же макаром переправили в гондолу меня, а потом и всех остальных членов нашего дружного коллектива.
   

Удивительное дело: плывем мы по заливу (он у венецианцев называется «Большой канал») при достаточно сильном волнении, а гондольеру хоть бы что – стоит себе на корме и правит веслом туда куда надо. Правда, когда Алексеич решил сменить позу, от чего лодка пошатнулась, он вежливо, но твердо попросил его этого больше не делать. Видели мы редкую картину: падение гондольера с кормы в воду. Но тут уж виноваты оказались пассажиры. И всего-то их было двое – парень с девушкой, но молодому человеку, видимо, так приспичило, что он захотел прямо во время движения купить в расположенном практически рядом с водой автомате презерватив. Монету он бросить успел, но забрать желаемое – нет. Потянулся, лодка потеряла равновесие, и гондольер, несмотря на все свои отчаянные усилия, ухнул в воду. Следующим оказался в воде и любитель безопасного секса. Обалдевшая девица осталась одна в неуправляемой гондоле, медленно удалявшейся от берега. Не знаю, чем уж это кончилось (мы плыли по перпендикулярному каналу), но выглядело все забавно.
   

Венецианские каналы – это действительно интересно. Мало того, что посмотрели Мост Всех Святых, дома и дворцы Казановы, Вивальди, Марко Поло, Тициана, дожей и прочих известных венецианцев, – мы получили искреннее чувство успокоения, когда плыли, слыша лишь плеск воды, рассекаемый гондолой, да легкие прикосновения весла к ее поверхности. И еще. Неправда, что в Венеции пахнет затхлостью и сыростью! Пахнет вода там вполне нормально. Вот на острове Бурано – да, там грязновато, и запашок есть. А в Венеции все в порядке.
   

Остров Бурано в общем-то ничем особенным не примечателен. Разве что похож на Венецию: те же каналы, те же мосты, только вместо гондол – моторные лодки.
   

Единственное, что особенное, – это раскраска домов. В одном строении фасад мог быть фиолетовым, а боковая стена – желтой, соседний же дом мог оказаться черным, а рядом – нежно-голубая часть. На центральной площади, где мы сели в кафе перекусить пиццей и салатом, все было как-то по-простому: на веревках висело выстиранное нижнее белье, дворовая собачка писала на угол дома, местные дети шли из школы. Но пицца оказалась вкусной, вино недорогим и хорошего качества, кофе – крепким, так что стало понятно: патриархальность совсем не означает отсутствие качества (во всяком случае, в еде, напитках и обслуживании).
   

Следующим экскурсионным объектом оказался (за те же деньги) остров Мурано, который знаменит на весь мир своими стекольными мастерскими. Уж чего-чего, а стекла там предостаточно. На каждом шагу – магазины, магазинчики, лавки и лавчонки с различными стеклоизделиями. Маленькие недорогие статуэтки, симпатичные пепельницы, чашки, тарелочки, огромные (ценой по 5-10 тысяч евро) люстры, посуда с вкраплениями золота – в общем, красота необыкновенная. Земли, как и в Венеции, на острове Мурано – немного. Порядки тоже другие: если, к примеру, на Пьяцца Сан-Марко голуби свободно гуляют по территории, то на Мурано висят таблички на нескольких языках, которые призывают не кормить пернатых. Чем вызвана такая дискриминация голубей, узнать, к сожалению, не удалось. Кстати, ни одного голубя, за исключением стеклянных, мы там и не увидели.
   

Зато нам несколько раз попался настоящий спортсмен. Молодой человек атлетического сложения, одетый в легкоатлетические трусы, майку и кроссовки, несколько раз пробежал мимо нас, пока мы осматривали достопримечательности. Алексеич сделал предположение, что за это время он обежал, в общем-то, не очень большой остров. Удивительно, но двигался он быстро и даже не сбил дыхания. Похоже, мы действительно встретились с профессионалом.
   

Заканчивая рассказ о наших водных путешествиях, дам практический совет: не задерживаться на островах позже 23 часов. Во-первых, смотреть там в темноте уже нечего, а во-вторых, на катер или кораблик, который увез бы вас обратно, вы уже не успеете. Мы, правда, в 11 вечера уже оказались в порту и благополучно вернулись в отель «усталые, но довольные», как говорилось в бессмертном учебнике русского языка под редакцией Бархударова и Крючкова.
   

Следующий вечер мы решили посвятить осмотру нашего городка. Дело в том, что днем там сиеста, а вот вечером жизнь бьет ключом. Для начала мы уселись в небольшой электропоезд, напоминающий открытые вагончики, в которых дети и взрослые с удовольствием ездили по ВДНХ, и проехали два маршрута, километра по три каждый. Дочка Алексеича Вика по аналогии с таиландскими транспортными средствами прозвала его «тук-туком». Двигался он довольно неторопливо, давая возможность рассмотреть все достопримечательности. А мимо проезжали люди на двух-и четырехколесных велосипедах, на электрокарах и прочих экологически чистых повозках. Напомню, что после восьми вечера движение автомобилей по ближней к морю улице запрещено. Часов в десять вечера в Италии на улицу почему-то вываливает множество людей с детьми и собаками, в основном, маленькими. Я вот вспоминал, как в раннем детстве меня в девять вечера мама с бабушкой пытались загнать спать. Я бурно сопротивлялся, поскольку хотелось и телевизор посмотреть, и просто нормально провести время. Счастливые итальянские дети даже в грудном возрасте гуляют в десять-одиннадцать часов вечера. И самое интересное, никто из них не орет! При всем множестве маленьких существ от полугода до школьного возраста, мы ни разу не видели, чтобы кто-то из них истерил, ныл, издеваясь над родителями, плакал или высказывал негативные эмоции каким-либо иным неприятным образом. Вообще первый детский плач мы услышали в самолете, когда возвращались в Москву. Правда, он быстро прервался со звуком подзатыльника и знакомыми русскими словами: «Замолчи, кому сказано!» – «Да, Россия уже близко», – синхронно подумали мы.
   

Разного рода собачек и собачонок в Италии тоже превеликое множество. В основном это пудели, болонки, шпицы и дворняжки. Бойцовых собак на улицу не выпускают, а овчарку мы видели лишь одну. Наблюдательная Вика рассказала нам о том, что итальянцы действительно носят с собой совочки и пакетики, чтобы убирать за своими питомцами. А за большой собакой убирать – это лопату носить надо… Кстати, во многих отелях разрешено проживание с собаками, нужно только заранее справиться об этом при заказе номера и иметь ветеринарный паспорт европейского образца.
   

В курортных барах и ресторанах в основном звучит музыка общеевропейского стиля, воспроизводимая с помощью разных проигрывателей и музыкальных автоматов. Но есть и места, где играют «живьем». В один из первых дней мы попали на местный «праздник винограда», который проходил на Пьяцца Аврора недалеко от нас. Там на нескольких площадках играли то рок-н-ролл, то итальянскую попсу. Народ веселился и танцевал, а селяне, приехавшие на праздник, бесплатно наливали каждому вино и выдавали виноградные гроздья. Самое интересное, что молодое вино, которое нам в изобилии удалось продегустировать, оказалось замечательного качества, во всяком случае, лучше ординарного, подаваемого в местных питейных заведениях, да и с марочным и дорогим могло бы поспорить.
   

Мне очень понравились две местных группы, которые, сменяя друг друга, играли по вечерам на открытой веранде ресторана гостиницы «Верди». Никаких клавиш, только гитары: в одном случае, электрические, в другом акустические – и репертуар от Саймона и Гарфанкеля и Eagles до Credence Clearwater Revival и Aerosmith. Вот с ними я бы, пожалуй, и поиграл бы, но клавишные в данном случае были исключены как класс, так что оставалось лишь пить виски и слушать.
   

Через неделю пешего передвижения, несколько ограничивавшего наши с Алексеичем возможности, мы решили взять напрокат автомобиль, чтобы расширить географию наших путешествий. Кстати, не буду утомлять вас статистическими подсчетами, но если вы едете в Лидо-Ди-Езоло отдыхать компанией, то стоимость автомобиля, взятого напрокат вместе с бензином, будет примерно равна стоимости экскурсий, на которые вы все равно бы съездили. Так что если хотите быть предоставленными сами себе, берите автомобиль на неделю и путешествуйте!
   

Агентств по аренде автомобилей на нашем курорте было несколько, но мы выбрали самое престижное и дорогое – «Avis». Позвонили туда заранее, спросили по-английски, когда можно будет арендовать большой автомобиль. В ответ нам предложили «семейный седан» «рено меган», в который мы все, естественно, не влезли. Тогда мы спросили, есть ли что-то американское, в результате чего, в конце концов, получили минивэн «крайслер вояджер» в отличном состоянии. Правда, не сразу. Когда мы приехали к офису, то обнаружили на входной двери записку, в которой дама-менеджер сообщала, что «она скоро будет», и оставила номер своего мобильника. Вернулась она через полчасика с подругой и в течение десяти минут оформила нам машину. Для тех, кто не знает или наслушался всяких «страшилок». Во-первых, единственный документ, который с вас могут потребовать, особенно если вы живете в отеле, – это водительские права. При этом никакие там не «международные», а обычные права, по которым мы ездим внутри России. Вы подписываете несколько бумажек, смысл которых вам разъясняется по мере их поступления (мол, это вот страховка, это другая страховка и пр.), после чего менеджер вместе с вами выходит, производит наружный осмотр автомобиля, записывая, какие на нем есть царапины или потертости, а затем торжественно вручает вам ключи. Мы арендовали машину с девяти утра следующего дня, но нам отдали ее сразу, сказав, что пригонять в офис не обязательно, можно оставить на стоянке отеля, сдав ключи портье или в аэропорту (доплатив 30 евро за оставление машины вне города). Стоило все это удовольствие 800 евро за неделю плюс бензин, которого в машине был залит полный бак. За бензин платить отдельно не нужно, только возвратить заправленную машину и все.
   

Мы немного покатались по окрестностям, удивляясь тому, как аккуратно ездят в Италии. Вспоминали и далекий от реальности фильм «Необыкновенные приключения итальянцев в России», в котором движение в Риме показано как большой сумасшедший дом. Не знаю уж, как в Риме, но на севере Италии все ездят спокойно, никто на трассе не шмыгает из одного ряда в другой, при необходимости тебя всегда пропускают – в общем, дисциплина у водителей на уровне. И все это при полном отсутствии гаишников. За все дни поездок мы только два раза видели полицейских, причем в одном и том же городе – Вероне. Они мирно стояли, опершись на свои мотоциклы, и болтали с девчонками.
   

Нормальному человеку ездить по Италии без навигатора – это самоубийство! Конечно, есть подробные планы и карты, как самой Италии, так и городов, но разобраться в них невозможно. Обилие развязок, улиц и переулков с односторонним движением, мест, запрещенных для стоянки, остановки или разворотов поражает. Зато дорожных знаков – изобилие. Они очень информативны и предупреждают обо всем заранее. Но вот правильно сориентироваться, особенно в старых городах, получится только с помощью навигатора, который можно взять в аренду за 14 евро в сутки, а можно просто купить за 170–180 и потом использовать в России, вставив флэшку с нашими картами или перепрошив устройство. Кстати, итальянский навигатор исправно предупреждает водителя о том, что он превышает скорость, ограничение которой существует на данном участке, о том, что впереди камера или полицейский радар. У нас подобные услуги, как говорят, появятся еще года через два.
   

Движение по автостраде (мы для начала отправились в Падую и Верону) – сплошное удовольствие. Три ряда отличной трассы в каждую сторону. Дорога платная, но недорогая (2–3 евро за участок в 60–80 км). Левый ряд движется с максимально разрешенной скоростью в 130 километров в час, средний – 120, правый – 100–110. Никаких тебе еле ползущих «КамАЗов» и ржавых «Жигулей», никаких безумных мотоциклистов или гонщиков на «феррари» – все быстро, мощно, но очень спокойно. И еще раз напомню: ни одного поста дорожной полиции. О ней напоминают лишь изредка встречающиеся фразы «Polizia stradale», что значит совсем не «Полиция страдает», а «Дорожная полиция». Но где она пряталась, для нас так и осталось неведомым. Шесть дней искали, но нашли, как я уже писал, только на родине Ромео и Джульетты.
   

Город Падуя нам сразу не понравился. Во-первых, даже с навигатором найти правильный съезд в него с шоссе оказалось задачей сложной. Тогда за руль сел Алексеич и по наитию и ориентирам, игнорируя иногда подсказки «Том-Тома», добрался до центра города. Удивительно, но в центре города рядом с административными зданиями на старинной площади, окруженной сплошь памятниками архитектуры, располагается овощной рынок. Чернявые ребята таскают туда-сюда ящики с фруктами и другими дарами природы, кто-то покупает, кто-то торгуется. В общем, обычный российский рынок с лотками и самодельными лавками. Единственное отличие – овощи и фрукты в идеальном состоянии, чудного вкуса и значительно дешевле, чем в нашей стране. Кстати, если говорить о ценах, то на курортах они относительно высокие, в городских же районах, не имеющих отношения к истории, уже значительно ниже наших, а в деревенских супермаркетах вообще вызывают зависть. К примеру, мясо стоит на наши деньги от 150 до 25 рублей за килограмм, причем мясо есть только двух видов – парное и охлажденное. Заморозка отсутствует как класс. Даже морепродукты и рыба лежат не в морозильнике, а на льду. Лежат не более рабочего дня, после чего увозятся на переработку. Думаю, что под словом «переработка» весь цивилизованный мир имеет в виду заморозку и отправку в Россию. Упаковка из шести полуторалитровых бутылок минералки стоит меньше 1 евро, то есть около 30 рублей, бутылка «Асти Мартини» – 250 рублей, виски – 400 рублей за литр, итальянская водка «Граппа» – вообще копейки, а вино бывает чуть дороже воды.
   

Мы поели чудных падуанских груш, посмотрели на живописные развалины и отправились дальше в Верону, заехав по дороге в «Макдональдс». Почему? Да итальянская пища в течение недели кого угодно, кроме разве что самих итальянцев, заставит искать альтернативу пасте, пицце, тарталеткам и салатам. Вот мы и съели по чизбургеру, вкусом ничем не отличавшемуся от московского, и выпили по «коке», которая в Италии значительно вкуснее.
   

Путь в Верону лежит частично в горной местности, но без всяких там «серпантинов» и лишь с одним большим тоннелем. Кроме различных промышленных объектов и сельхозугодий, которых вдоль шоссе множество, иногда видны исторические развалины, замки, какие-то древние постройки. А вот в Вероне все кружится вокруг древнего центра. Ездить по нему – сущее мучение, поскольку улицы узкие, по большей части односторонние, а припарковаться обычно очень сложно. Повсюду висят знаки с изображением эвакуатора, увозящего машину, знакомые каждому московскому водителю. Но замечу, что ни одного эвакуатора мы так и не видели. Хотя, видимо, запрет действует серьезно: под табличками останавливались лишь мы, причем водитель оставался в машине, а остальные по очереди шли гулять. Во время прогулки мы набрели на самую древнюю часть города, где на небольшой площади в специально оставленной здоровенной яме можно наблюдать древнюю кладку времен Римской империи. А рядом находился небольшой оружейный магазинчик, в котором мужская часть нашей тургруппы простояла с полчаса. Какие там ножи, кастеты, мечи, арбалеты и ружья! Наши московские оружейные салоны просто отдыхают! А рядом – магазинчик для футбольных болельщиков, рок-фанатов и просто экстремалов. Футбольные шарфы от «Ювентуса» до «Спартака» и «Зенита», майки с фамилиями футболистов (все-таки очень популярен там 22-й номер с фамилией Кака), эмблемы рок-групп, какие-то напульсники, кепки, майки. В общем, хотите выпендриться – вам туда!
   

Чтобы закончить тему шопинга, расскажу еще об одном здоровенном магазине в самом центре Вероны. Он относится к системе магазинов «Койн» и представляет из себя четырехэтажный мультибрендовый супермаркет. В нем продаются только товары известных фирм, но с серьезными скидками. Всякие «гуччи-версаче» присутствуют там в изобилии, есть даже американские джинсы «Леви» стоимостью около 50 евро, полно парфюмерии, разных аксессуаров, как женских, так и мужских, кожи, сумок… Немного дороже, чем в дьюти фри, но ассортимент в десятки раз шире.
   

В общем, погуляли мы по Вероне, осмотрели дом Ромео и балкон Джульетты, вспомнили повесть, которой «нет печальнее на свете», и отправились обратно. И тут нас поджидал приятный сюрприз. Поскольку мы, естественно, не успевали в гостиницу на ужин, стали искать место, где поесть. Пиццерии сразу же отвергали, кофе и мороженого уже не хотелось. А выезд из города становился все ближе и ближе. И тут глазастый зять Алексеича Илья увидел рекламу рыбного ресторана и стрелку, указывающую направление. Мы тут же свернули на Вия Скополи и доехали до дома 9, в котором и располагалось заведение. Было часов восемь вечера, и практически весь довольно большой ресторан оказался заполнен. Единственный свободный шестиместный стол выделили нам. Изучение двух книжек меню не очень сориентировало нас в выборе блюд, поскольку большинство названий нам были знакомы лишь частично или незнакомы вообще. Что, например, означает «серая рыба»? Осматриваясь, мы обнаружили, что в этом ресторане люди занимаются тем, что едят, и больше ничем другим. Никаких тебе песен-танцев, тем более футбольных трансляций. Стало понятно, что это заведение – исключительно для гурманов. Кстати, о его уровне свидетельствовали многочисленные профессиональные дипломы и награды, вывешенные в вестибюле. А о качестве – морские обитатели, плававшие в аквариумах или лежащие на льду. Цены по меню оказались вдвое дороже, чем в любом из встречавшихся нам до этого ресторане. Но еда того стоила. Мы выбрали подкопченных лангустов, свежеприготовленных мидий и ассорти из рыб и морепродуктов. Если сказать, что все это было вкусно, то значит – не сказать ничего. Кальмары и осьминоги были не «резиновыми», а таяли во рту, лангусты были не волокнистыми, как иногда случается в московских заведениях, а нежными, теплыми и приправленными растопленным маслом. А рыба! Тут уж я просто промолчу, оставив вам самим домысливать ее качество. Еще одной отличительной чертой ресторана была безупречная работа официантов. Они носились по залу стремительно, успевая и перемолвиться с завсегдатаями, и выпить с ними глоток вина, и обслужить всех клиентов. А как немолодой мужчина, внешне похожий на университетского профессора, разделывал рыбу, приготовленную в соляном панцире! Специальным никелированным молоточком он нанес несколько точных ударов, от которых соляная оболочка превратилась в подобие чешуи. Затем специальными щипчиками за полминуты убрал осколки, парой ножичков распластал рыбку и вынул из нее хребет, затем еще за полминуты убрал мелкие косточки и подал рыбу за соседний стол под аплодисменты собравшихся.
   

Скажу честно, я сильно позавидовал веронцам, что у них есть такой ресторан. Он по их меркам дорогой, но заплатили-то мы всего на наши деньги по полторы тысячи рублей с носа. При всем уважении к нашим ресторанам, столь вкусно и разнообразно не готовят нигде, а если и смогут сделать некое подобие нашего ужина, то станет он стоить примерно в три раза больше, причем ни за что не сможет доставить такого удовольствия.
   

Наша итальянская поездка прошла, как любят говорить мои друзья-журналисты, «живенько». Насмотрелись мы на исторические памятники, напились вкусных напитков, наелись не менее вкусной еды, а главное – почувствовали, что значит древняя культура, особенно когда ее не разрушают, а бережно хранят.
   

А дальше был венецианский аэропорт «Марко Поло», с очень красивым видом из окон на летное поле и заливы, полет на «Боинге» в Амстердам, прогулка по уже известному вам громадному аэропорту и прилет во встретившую нас осенней прохладой Москву.
   

Уезжали мы из Италии с вполне определенными чувствами. Во-первых, хотелось остаться еще хотя бы на недельку и поездить по стране, во-вторых, появилось определенное желание вернуться сюда еще раз. И не через тридцать лет.

Русские пришли!

Вот и закончилась эта книга. Большинство из ее героев до сих пор живы-здоровы. Некоторые из них с той же интенсивностью носятся по зарубежным странам в поисках экзотики, чего-то неизведанного и интересного. Правда, теперь это уже другие люди. Они уже побывали в разных странах, им есть с чем сравнивать, и они сами теперь могут давать оценки.
   

А вот Сергея Кавагое, к глубокому нашему сожалению, уже не вернуть. 4 сентября 2008 года он умер, далеко от Родины, в Торонто, где прожил последние годы. Вроде бы еще совсем недавно он прилетал хоронить своего отца Сиро Кавагое, почившего в весьма почтенном возрасте. Прожил месяц в Москве. Мы созванивались, он хвалил «Машину с евреями», оценивая ее как «единственную правдивую книгу про „Машину времени»«. Только уточнил, что в моем рассказе о том, как он, Кавагое, ездил на свиноферму, чтобы в голодные советские времена изловить там поросенка, не прописалась одна деталь. Сама свиноферма, по его словам, принадлежала Управлению делами ЦК КПСС, и именно поэтому добытый им свинюк оказался таким вкусным. А если серьезно, конечно, очень жаль Каву, блестящего барабанщика, творческого человека и настоящего друга…
   

Макаревич был в гневе после выхода моей первой книги, даже советовался с Матецким по вопросу, не следует ли ему вступить со мной в судебную тяжбу. Умный Матецкий отговорил Макара от такой глупости, за что ему отдельное спасибо. Было бы полным идиотизмом сегодня искать свидетелей наших общих амурных похождений или алкогольных эксцессов. Хотя желтая пресса и читающая ее публика получили бы такой материал, которого хватило бы им на многие годы. Я ведь лишь чуть-чуть приоткрыл вход в «закулисье», настоящее, а не такое, которое нам время от времени демонстрируют по ТВ. Думаю, что любому хотя бы немного способному к аналитическому мышлению человеку понятно, что все эти «съемки папарацци» в нашей стране – лишь постановочные кадры, которые делаются по взаимной договоренности между артистом (продюсером) и фотографом (редакцией) или телекомпанией. Именно от «героев» своих съемок, а не от работодателей получают наши «папарацци» самые большие гонорары. Мне кажется, что последней реально добытой без согласия «объекта» была фотография Аллы Пугачевой без косметики на обложке первого номера журнала Стаса Намина «Стас». Он тогда даже настолько расхрабрился, что объявил, что на обложке № 2 будет фото Кобзона без парика. Я не ручаюсь за точное изложение того, что произошло сразу после этого, но, по легенде, к Намину пришли крепкие ребята в черных костюмах (дело было лет 15 назад) и сообщили ему, что если фото Кобзона выйдет во втором номере, то на обложке третьего будет изображение Стаса Намина без головы. Понятное дело, никаких фото Иосифа Давыдовича в «Стасе» не появлялось, да и сам журнал тихо исчез.
   

Еще одна неприятная, но предсказуемая новость 2008 года – пропал сменивший меня на несколько лет за клавишными «Машины времени» Сашка Зайцев. Многолетнее увлечение различного рода стимуляторами не могло кончиться добром. Говорят, он в последние годы находился в тяжелой наркозависимости, просил у Макаревича денег «на лечение», а потом исчез. По одной из версий его убили из-за квартиры, как многих безвестных алкоголиков и наркоманов… Правда, время от времени появляются сообщения различных «экстрасенсов» о том, что Саша жив и где-то бомжует. Такое тоже может быть, хотя шансов на такой исход не так уж и много…
   

Максим Капитановский, о котором мы частенько вспоминали как в первой, так и во второй книгах, снова изменил место работы. По протекции Алексеича он стал музыкальным обозревателем газеты «Вечерняя Москва» и даже однажды опубликовал мои рассказы об игре на клавишных. Максику исполнилось 60, но выглядит он, как обычно, лет на двадцать младше.
   

Мой друг и соавтор Алексеич продолжает прогрессировать по линии государственной службы. Думаю, что ему скоро уже будет некогда заниматься написанием книг, но втайне надеюсь, что он сможет закончить и три своих собственных книжки, которые пишет урывками между командировками, заседаниями и встречами с разными государственными деятелями, и написать еще что-нибудь вместе со мной.
   

Упомянутый мной в главе про Таиланд военный человек Петров перешел на работу в российское правительство. Неисповедимы пути Господни!
   

Что же касается меня, грешного, то вместе с женой Ирой мы все-таки намылились осесть в Таиланде. Я уже писал о том, что мне нравится там все: и климат, и люди, и возможность спокойно жить и при желании – работать. Так что, думаю, через полгодика начну строить там дом, а через год буду спокойно наслаждаться вечным летом и играть время от времени джаз в каком-нибудь клубе или ресторане. А своих друзей жду в гости!
   

Я пишу эти строки в то время, когда в мире разгорается экономический кризис. Не знаю, как это повлияет на способность наших граждан к перемещению, но, как мне кажется, у них, уже отравленных сладким ядом свободных путешествий, этой свободы уже не отнять. Все, точка. Русские пришли!

Ваш ПЕТЯ

Иллюстрации

 //-- «Мотик» – незаменимая вещь в Юго-Восточной Азии --// 

//-- Во всех поездках меня сопровождает жена --//

//-- По-моему, там кто-то курит бамбук --// 

//-- Если и есть рай на земле, то он, конечно же, в Таиланде --// 

 //-- Свою старость почему-то хочется провести именно здесь --//

//-- А свой дом я построю вон там! --// 

//-- Местное население называет меня Биг Босс --// 

//-- Таиланд. Остров Панган, всемирно известный своими вечеринками Full Moon Party --//

 //-- Обезьян в Таиланде как собак нерезаных --// 

//-- Еду лучше отдай сразу, иначе отнимут силой --// 

//-- Меню разнообразно --// 

//-- Вот эта еда только что ползала --// 

//-- А эта – только что плавала --// 

//-- В таких местах не бывает плохого настроения --// 

//-- Тайский Новый год отмечают в апреле и по традиции всех обливают водой --// 

//-- В регги-баре всё для посетителей --// 

 //-- Байкеры))) --// 

 //-- «Мотик» потом пришлось сменить на машину, в горочку он меня не тянул --// 

 //-- Тайская вечеринка с ковбойским уклоном --// 

 //-- «Петя, ты плывешь с нами на остров Панган?» --// 

//-- «Ребята, почем вот эту яхту продаете?» --// 

 //-- «Воду взяли, фрукты взяли, шашлык пойдет своим ходом» --// 

 //-- «Воду взяли, фрукты взяли, шашлык пойдет своим ходом» --// 

 //-- Остров Пхукет --// 

//-- Соломенная крыша и четыре столба. Вот и весь аэропорт острова Самуи --//

 //-- Думаете, это Луна-парк? Это взлетно-посадочная полоса острова --// 

//-- На этом «Харлее» Вован исколесил Америку вдоль и поперек --// 

 //-- Гранд-Каньон --// 

 //-- Аризонский кратер. Может, это и не метеорит был вовсе, а русские пошалили? --// 

 //-- Мне посчастливилось играть с музыкантами мирового уровня --// 

//-- Музыка нас связала. Я и Эл Льюис, гитарист, игравший еще в Jackson Five --// 

 //-- «Алексеич в Италии: „У Пети скоро день рождения. Открытку присмотрел, надо теперь подарок искать“ --// 

 //-- «Плыть или не плыть? Вот в чем вопрос» --// 

//-- Домой! Домой! --//

Дмитрий!
Во-первых, спасибо за огромный труд

Во-вторых-очень понравилось написанное!

От души говорю!))

Остроумно, интересно, читается легко.
Прочла пока вскользь(много очень) , буду постепенно перечитывать более детально.

В общем-понравилось!Молодец Петр Подгородецкий, сколько он видел, где он только ни бывал

И фотографии хорошие.
Большое спасибо, Дмитрий, ЗА ТРУД

Израиль... некоторые ассоциации уважаемого П. П. меня удивили))))))))))

⁣Вход в храм
достаточно низкий,
поэтому необходимо было преклонить главу.
Двухметровый Филипп Киркоров этого почему-то не сделал и
долбанулся лбом о камень,
что, видимо, оказало на него серьезное влияние.... ))))

Не знаю, не знаю, обо что там "долбанулся" Филипп Киркоров, но вход в Храм абсолютно нормальный и совершенно НЕ НИЗКИЙ-убедитесь сами Возможно, он при входе на Голгофу "долбанулся"-там действительно надо пройти по крутой винтовой лесенке и потом согнуться в три погибели)))-но вход в Храм-с этим все в порядке))

Есть еще нюансы, которые я могла бы оспорить, но это так, мелочи-восприятие туриста))

Спасибо, Татьяна за оценку!Я кстати вверху содержанию сделал. Удобно по главам читать. Каждая глава открывается отдельно!

Да, ты все хорошо сделал.
А насчет еврея и китайца(анекдот, рассказанный П.П.)))) Тут я слышала немного по-другому

⁣Едут в поезде Рабинович и китаец.
Рабинович спрашивает:
– Простите, вы еврей?
– Нет, я китаец.
– Нет, все ж таки вы еврей, чего вы стесняетесь?
– Да нет, уверяю вас, я китаец!!!!!
И так два часа. Наконец китайцу надоедает этот разговор, и он говорит:
– Отвяжитесь! Да, я еврей!Еврей я, еврей!!
– Ну вот, я же говорил, – удовлетворенно замечает Рабинович.
– А скажите, вам никогда не говорили, что вы очень похожи на китайца?)))))