Танюша, спасибо! Не могла пройти мимо...

ВЕСЕННЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ

Мне счастливая выпала карта,
Что спасала не раз в беде:
Я родился Двадцатого марта,
В равноденствия светлый день.
Я пришел в этот мир суровый,
У распутья холодных рек,
На Васильевском, у Большого,
Где на улицах таял снег.
У эпохи крутых обочин,
Белой выстеленных пыльцой,
Я рожден на исходе ночи,
Между Рыбою и Овцой.
Под балтийскими облаками
Лето, спорящее с зимой.
Далеко еще до блокады,
Год неблизко Тридцать седьмой.
Мне мальчишеского азарта
И до смерти не превозмочь:
Я родился Двадцатого марта,
Когда день обгоняет ночь.
Пусть родительский скуден завтрак,
В узкой комнатке теснота.
День длиннее, чем ночь, назавтра, —
Это, видимо, неспроста!
Много лет, далеко отсюда,
В неуюте других квартир,
Вспоминать я нередко буду
Перевернутый этот мир,
Где горит в поднебесье чистом
День полуденной синевой,
В подоконник капель стучится,
Чайки кружатся над Невой.


ПАТЕФОН В ОКНЕ

Начало вспоминается весны,
И солнечные в облаках прорехи.
Тревожные мальчишеские сны,
Сулящие любовные утехи.
Мне, на моём последнем вираже,
Опять припоминается упрямо
Наш дом, где на последнем этаже
Мы обитали с папою и мамой.
И, сколько мне прожить ни суждено,
Забуду я когда-нибудь едва ли,
Единственное в комнате окно,
Которое на зиму закрывали.
Мне было счастье редкое дано,
Порою школьной мартовской когда-то,
То зимнее расклеивать окно,
Ножом из щелей вынимая вату.
И не было прекрасней ничего,
Чем в небо, где кружили птичьи стаи,
В весенний мир распахивать его,
На подоконник патефон поставив.
Холодный воздух, терпкий, как вино,
В убогую врывался коммуналку,
Озвучивая сразу, как в кино,
И шум машин, и птичью перепалку,
Колоколов далёкий перезвон,
В соседних окнах радостные лица.
Не для того ли создан патефон,
Чтобы с другими счастьем поделиться?
Тот март незабываемый ушёл.
Обратно не вернутся годы оны.
Не выставляют в окна радиол,
Из обращенья вышли патефоны.
Мне горестных не сосчитать потерь.
Мой день окончен, на исходе вечер.
И поделиться счастьем мне теперь,
Пожалуй, не с кем, да уже и нечем.
Так почему же снятся мне опять,
Тот патефон, стоящий на окошке,
И облака сияющая прядь,
И голуби, что склёвывают крошки?

ПАНДЕМИЯ

Нам сейчас не собраться вместе,
Интернет заменил перо.
Мы читаем сегодня вести,
Словно сводки Информбюро.
Отступленье трубят, отступленье.
Умножается список потерь,
Где военное поколенье
На переднем краю теперь.
Вымирают поодиночке
Пережившие те года.
Наши дочери и сыночки,
Ваша нынче пришла страда.
Фронтовая повсюду зона.
Напрягайте свои умы.
И держите вы оборону,
Как держали когда-то мы.
Пусть судьба нас бедою дразнит,
Как и в тот невесёлый год, -
И на нашу улицу праздник
Обязательно вновь придёт!

26.03.2020

Городницкий Александр — Споем, ребята, вместе

Татьяна, добрый день! Надеюсь, что не только нам с тобой нужен... :)
Ссылочки... попробую свои пособирать...

https://tunnel.ru/post-aleksandr-gorodnickijj-perezagruzka-2017

https://tunnel.ru/post-aleksandr-gorodnickijj-atlanty-1987

https://tunnel.ru/post-bardu-i-geofiziku-aleksandru-gorodnickomu-85

https://tunnel.ru/post-ehtot-gorod-vernulsya-nazad-on-naveki-ostanetsya-russkim

Предательство, предательство,

 Души незаживающий ожог

 Рыдать устал, рыдать устал,

 Рыдать устал над мертвыми рожок

 Зовет за тридевять земель

 Трубы серебрянная трель

 И лошади несутся по стерне

 На что тебе святая цель,

 Когда пробитая шинель

 От выстрела дымится на спине?

 Вина твоя, что надвое

Судьбу твою сломали, ротозей,

 Жена твоя

и лучший из друзей.

А все вокруг как будто "за",

И смотрят преданно в глаза,

И хором воздают тебе хвалу,

А ты - добыча для ворон,

И дом твой пуст и разорен,

И гривеник пылится на полу.

Учитесь вы, учитесь вы,

 Учитесь вы друзьям не доверять.

Мучительно? - Мучительно, 

Мучительнее после их терять!

И в горло нож вонзает Брут,

А под Тезеем берег крут,

И хочется довериться врагу.

Земля в закате и в дыму,

Я умираю потому,

Что жить без этой веры не могу.

 1977

Немного весенней лирики...

МНЕ ЖАЛЬ УХОДЯЩЕЙ ЗИМЫ

Мне жаль уходящей зимы,
Снегов, что следы наши помнят,
И жара натопленных комнат,
Куда не воротимся мы.
Грущу понапрасну о том,
Что дней ей отпущено мало,
Что Масленица проиграла
Сраженье с Великим постом.
Успели мы свыкнуться с ней,
Метели и стужу ругая.
Кто знает? Быть может, другая
Была бы ещё холодней.
Мне мил этот блеск голубой,
И елей лиловые тени,
Недвижного снега прибой,
Окутавший стебли растений,
Надёжность замёрзших болот,
Раскоп заметённых калиток,
Река, превращённая в лед,—
Застывшего времени слиток.
Мне жаль уходящей зимы,
Чей облик покоем отмечен.
Кто знает, чему мы навстречу
Торопимся, как от чумы?
Весна огорчит нас не раз
Гнилою погодой гриппозной.
К бездомности осени поздней
Вернёт снеготаянье нас.
По зимним мерцающим дням
Грущу, как полярная птица.
Недолго прошлось хорониться
В её холодильнике нам.
Почти неподвижна пока,
С течением слабым придонным,
Подобно часам заведённым,
Вперёд устремится река.
Раскроет глаза свои пруд,
Вернув отражённое зренье,
Кленовые кроны взмахнут
Зелёным тугим опереньем.
Безмолвный — зашепчется сад,
Закружат над рощами стаи.
Но то, что однажды растает,
Уже не вернётся назад.


ВЕСНА

Ещё холодными ночами,
Под звонкою защитой льда,
В гнезде, покинутом грачами,
Ночует ранняя звезда.
Без прав на ордер и прописки
Она живет ещё, пока
Хозяева у вод каспийских
О встречный ветер рвут бока.
Но очень скоро, очень скоро
Запляшет над ветвями сор,
И будет снова брошен город
Горластым птицам на разор.
И под глумление сорочье,
Всю голубую от обид,
Они звезду погонят ночью
По самой длинной из орбит.
Ещё снежок летит не тая,
Мороз предутренний жесток,
Но звёзд разрозненные стаи
Летят на северо-восток.

Услышала я давным-давно  песню-Перекаты в исп.незнакомого мне исполнителя

Услышала- и "влюбилась" в него напрочь)))

Стала интересоваться этим бардом, узнала о нем многое из его биографии- с тех пор интерес к творчеству и личности Городницкого не исчезает... 

Городницкий вспоминает:  

Песня Перекаты(1960) посвящена памяти Станислава Погребицкого.

 Из книги След в океане:

 »...Станислав улетел в Игарку, откуда еще по снегу высадился с отрядом в район среднего течения притока Нижней Тунгуски — реки Северная (старое эвенкийское название этой реки — Тымера, что по-русски значит Опасная).

Здесь: примерно на сто пятнадцатом километре выше устья реки, они встали лагерем, чтобы, как только сойдет снег, начать осматривать близкие медно-никелевые рудопроявления и вскрывать их канавами и шурфами.

Начальником партии был Стас — самый молодой в ней по возрасту.

А дальше произошло следующее.

Когда сошел снег, надо было кому-то отправляться вниз по течению реки Северной, чтобы посмотреть выходы коренных пород вдоль берега. Погребицкий вызвал для этого из Туруханска вертолет, но тот не пришел. Его ждали день, другой, третий. А время уходило. Наконец Стас «психанул», приказал всем продолжать разведочные выработки на старом месте, а сам, погрузившись в резиновый «клиппер-бот» и взяв палатку и продукты на два-три дня, стал сплавляться по реке один, чем уже нарушил одно из главных правил работы в тайге — никогда не ходить в одиночку.

Приказать ему, однако, было некому — он был самый главный.

Река Северная в том месте, где стоял отряд Стаса, спокойно течет в пологих песчаных берегах и шириной она — метров около трехсот. А вот ниже, на сто первом километре, где песчаники сменяются базальтами, она резко сужается и входит в глубокий базальтовый каньон с отвесными и окатанными — не зацепиться — стенами, и, пенясь, бурля, идет, набирая скорость, как лыжник на трамплине, к огромному порогу в нижней части ущелья с водосливом около десяти метров.

Напротив водослива — отвесная скала, а под ним кипит, бешено крутясь, стремительный поток. Еще за год перед этим нам пришлось наблюдать, как входят в это проклятое место деревья, смытые половодьем. Из водоворота они выскакивают на поверхность — как из лесопилки — с обломанными ветвями и ободранной корой.

Станислав прекрасно знал, что место это на плаву непроходимо, и, конечно, не собирался этого делать. Что стряслось — так и осталось навсегда загадкой. Может быть, он, слишком близко подойдя на лодке к каньону, не успел выгрести к берегу?

Одет он был в меховую куртку и сапоги с длинными голенищами. Рюкзак и геологический молоток были привязаны к борту лодки, которую с одним пробитым отсеком выкинуло на мелководье на отмель тремя километрами ниже по течению. Станислав же бесследно исчез. Судя по всему, он остался в этом каменном мешке под водоворотом.

В день, когда все это случилось, я прилетел в Туруханск. И уже на другой день, поскольку поиски с самолетов и вертолетов ничего не дали, я в составе группы из трех человек, на двух резиновых лодках (в том числе и на его бывшей) отправился на поиск его тела вдоль всей реки Северной — до самого ее устья.

Не дай Бог никому искать погибшего товарища, с которым недавно смеялся в аэропорту...

На пути и сами попали пару раз в тяжелые пороги и, пропоров свои надувные лодки и утопив рацию, надолго застряли без связи с базой. Только на шестые сутки, выйдя наконец к Нижней Тунгуске и встретив там катер новосибирской экспедиции, мы включились с помощью их радиостанции в приемное время в эфир на нужной частоте, и я услышал радиопереговоры между заместителем начальника нашей экспедиции, находившимся в Туруханске, и начальником, находившимся в Курейке.

Из разговора было ясно, что каждый из собеседников винит другого в том, что «пропала без вести группа Городницкого», и снимает с себя ответственность.

Погребицкого так и не нашли. Памяти его посвящены написанные тогда стихи, напечатанные в моей первой книге «Атланты», и песни «За белым металлом» и «Перекаты».

За долгие годы экспедиций на Крайнем Севере и в океане мне неоднократно приходилось терять товарищей, но эта ранняя гибель Стаса запомнилась мне на всю жизнь.» 

ПАТЕФОН В ОКНЕ (спасибо,Ириша!!) 

ПЛАСТИНОЧКА РЕТРО....  

Когда задохнусь я от ветра,
Умножив количество вдов,
Поставьте пластиночку ретро
Начала тридцатых годов.

Не надо церквей и часовен,
Святыми увешанных стен.
Не нужен Шопен и Бетховен, –
Поставьте пластинку взамен.

Пускай над могилой раскрытой,
От внешнего мира вдали,
Опять зазвучат «Рио-Рита»,
«Марусечка» и «Журавли».

Пусть в яркое это оконце
Чужая засветит слеза
И мне утомлённое солнце
Заглянет устало в глаза.

И круг замыкая упрямо,
В закате последнего дня
Опять моя юная мама
Возьмётся баюкать меня.

Одна вероятнее или
С молоденьким папой вдвоём,

Под то, что когда-то любили

В исчезнувшем

доме

моём......

2006

Татьяна, Ирина, спасибо большое за интересный, красивый пост!!!

Таня, Ирина! Спасибо большущее за пост об одном из любимых питерских бардов Александре Городницком!
Здоровья ему и творческих успехов на многие годы!
Когда бываю в Эрмитаже и прохожу мимо атлантов, то непременно вспоминаются строки из песни Городницкого. Атланты - символ стойкости и мужества нашего города, хранители мирного неба над Петербургом! Всегда были и будут!

Ну и напоследок еще немного стихов А.М.Городницкого разных лет..... 

ЛЮБИМЫЕ ПОЭТЫ  

 "Оглянешься — а вокруг враги;

Руки протянешь — и нет друзей;

Но если он скажет: "Солги",- солги.

Но если он скажет: "Убей", — убей"...

(Эдуард Багрицкий)

 В покаянии позднем для нас утешения нету.

Мы шагали в строю и кричали злодеям "Ура"!

Виноваты Багрицкий, а также другие поэты,

Что воспели убийство, как высшую степень добра.

Маяковский, который писал революции оды,

(И себя самого расстрелял он за это потом).

Я любил их стихи в те далекие школьные годы,

У безумной истории на повороте крутом.

И хоть сами они никого не убили ни разу,

Вспоминая о них, потому ощущаю я грусть,

Что расстрельные после подписывали приказы,

Те, кто эти стихи повторяли себе наизусть.

Не забыть и до смерти поэзии этой уроки.

Расходились круги по поверхности темных зыбей,

И наивных мальчишек учили звенящие строки:

"Если надо, солги",

и еще:

"Если надо, убей".

И опять вспоминаю я строки проклятые эти,

И с собою самим продолжаю немой разговор.

Тот, кто звал убивать, перед Богом в таком же ответе,

Как и тот конвоир,

что уже

передернул

затвор.

(2016 ) 

ЛАГЕРНЫЕ ПОЭТЫ  

 Вас позабыть могу ли,

Дети земли болотной,

Здравствующий Жигулин,

Умерший Заболоцкий,

Клещенко и Шаламов,

Выжившие в аду?

Да не приимут срама

Вынесшие беду!

Там, где рычат собаки,

Следуя по пятам,

Где не дождался пайки

Мёрзнущий Мандельштам,

Их запирали в карцер, -

Высохни и умри,

Ставили их на карту

Пьяные блатари.

Не дотянул до завтра,

Не пережил свой страх

Нам неизвестный автор,

Певший о сухарях.

В вечность ушел без даты,

В памяти общей стёрт,

Тот, кто воспел когда-то

Ванинский гиблый порт.

Кто нам об этих войнах

Может поведать быль?

Из-под сапог конвойных

Снежная вьётся пыль.

Мучает свежей раной

Нынешние срока

Ставшая безымянной

Горестная

строка.

(1989) 

ПАМЯТИ МАЯКОВСКОГО 

Этот браунинг дамский в огромной руке!

Этот выстрел, что связан с секретом,

От которого эхо гудит вдалеке,

В назидание прочим поэтам!

Отчего, агитатор, трибун и герой,

В самого себя выстрелил вдруг ты,

Так брезгливо воды избегавший сырой

И не евший немытые фрукты?

Может, женщины этому были виной,

Что сожгли твою душу и тело,

Оплатившие самой высокой ценой

Неудачи своих адьюльтеров?

Суть не в этом, а в том, что врагами друзья

С каждым новым становятся часом,

Что всю звонкую силу поэта нельзя

Отдавать атакующим классам.

Потому что стихи воспевают террор

В оголтелой и воющей прессе,

Потому что к штыку приравняли перо

И включили в систему репрессий.

Свой последний гражданский ты выполнил долг,

Злодеяний иных не содеяв.

Ты привёл приговор в исполнение - до,

А не задним числом, как Фадеев.

Продолжается век, обрывается день

На высокой пронзительной ноте,

И ложится на дом Маяковского тень

От огромного дома

напротив.

(1986)

ПАМЯТИ БУЛАТА ОКУДЖАВЫ..... 

В перекроенном сердце Арбата

Я стоял возле тела Булата,

У недвижных Булатовых ног

С нарукавным жгутом красно-черным

В карауле недолгом почетном,

Что еще никому не помог.

Под негромкие всхлипы и вздохи

Я стоял возле гроба эпохи

В середине российской земли.

Две прозрачных арбатских старушки,

Ковылять помогая друг дружке,

По гвоздичке неспешно несли.

Песни шли, словно солнце по кругу,

Изгибаясь в пространстве упруго,

Чтобы снова начаться с начала

После паузы небольшой,

Демонстрируя в ходе финала

Разделение тела с душой.

И косой, как арбатский художник,

На столицу пролившийся дождик

За толпою, как дворник, стирал

Все приметы двадцатого века,

Где в начале фонарь и аптека,

А в конце - этот сумрачный зал.

И глотая, как слезы, слова,

Нескончаема и необъятна,

Проходила у гроба Москва,

Чтоб уже не вернуться обратно.

(20.06.1997)  

ЛЕВИТАНУ.... 

С полей пылающих днепровских,

Где шел наш пыльный эшелон,

Я помню голос этот жесткий,

Военного металла звон.

В дни отступленья и отмщенья,

В дни поражений и тревог,

Он был звучащим воплощеньем,

Небесным голосом того,

Кого от центра до окраин

Любили, страху вопреки,

И звали шепотом: "Хозяин", -

Как будто были батраки.

Того, кто их в беде покинул,

Кто гением казался всем,

Кто наводил им дула в спину

Приказом двести двадцать семь.

Я помню грозный этот голос

В те исторические дни.

Он был подобьем правды голой

И дымной танковой брони.

Он говорил о Высшей каре,

Он ободрял и призывал.

Владелец голоса, очкарик,

 Был худощав и ростом мал.

В семейной жизни не был счастлив,

Здоровье не сумел сберечь,

И умер как-то в одночасье,

Не дочитав чужую речь.

Но в дни, когда в подлунном мире

Грядет иная полоса,

Когда на сердце и в эфире

Звучат другие голоса,

Когда порой готов я сдаться

И рядом нету никого,

Во мне рокочет Государство

Железным

голосом

его......  

Памяти погибших в Нью-Йорке небоскребов.....

 Два вертикальных прожектора,

памятник двум небоскребам

Две белоснежных колонны,

упершиеся в небосвод.

Два обелиска бесплотных

над крышкою братского гроба

Напоминают живущим,

что смутное время грядет.

Яростный крик световой

обреченных на смертные муки.

Пара бессильных лучей

в непроглядности вечного зла.

К небу протянуты

длинные белые руки

Из-под бетонных руин и осколков стекла.

Два пограничных столба

у порога грядущего века.

Два маяка у бездонной

пучины на самом краю.

"Стоит ли жизнью своей дорожить? -

вопрошает Сенека. -

Если отнять ее может любой,

кто не ценит свою?"

Кто нас избавит от чувства гнетущего страха?

Что нам сулят

времена неизвестные те?

Новый миллениум,

благословляя Аллаха,

Входит в наш дом

со взрывчаткою

на животе......... 

Добрый день, Татьяна
Красивая подборка!

Радости, солнечных дней и светлых строк.

С уважением Валерий

Вспомнила еще одно стихотворение АЛ.Городницкого-о Санкт- Петербурге

 Это нашим ленинградочкам... 

 ПЕТЕРБУРГ

Петербург — Венеции аналог,
Помнится в обличии ином.

Много раз я по его каналам
Проезжал на катере речном.

Помню это плавное скольженье
По воде зеленого стекла.

Золотые сверху отраженья
Яркие роняли купола.

Юноши из бронзы надо мною
Лошадей держали под уздцы,

Над гранитной серою стеною
Колыхались стройные дворцы.

Тех пейзажей песенная нота
В сердце отпечатала следы.

Петербург видней не с самолета,
Питер начинается с воды.

Не постичь иначе этих линий,
Каменных фантазий торжество.

Потому-то с детства и доныне

Снизу вверх

смотрю я

на него...... 

День рождения Александра Моисеевича Городницкого  

Ему исполнилось 90! 

С ЮБИЛЕЕМ,дорогой Александр Моисеевич! 

Автор песни «Атланты» и еще трех сотен песен, воспевающих геологическую романтику, Александр Городницкий 90-летний юбилей встречает в немецкой клинике.

 Бард и ученый перенес три операции за год, но врачи обещали выписку как раз на день рождения, сообщает «Петербургский дневник».

«На самолетах мне будет нельзя летать еще как минимум три месяца. А это значит, что я долго не смогу приехать в родной город.

Планов было много, но все сорваны», — пожаловался поэт.

Александр Городницкий родился в Петербурге, на Васильевском острове.

Учился в школе №6 на набережной Мойки, затем — в Горном институте, тоже на Васильевском.

В войну дом на 7-й линии, в котором жил поэт, сгорел. Как вспоминает Городницкий, пожар никто не тушил несколько дней, потому что не было воды и не было сил.

Восьмилетнего Сашу спасла эвакуация — сначала его вывезли из блокадного Ленинграда на грузовике через Ладогу, потом отправили эшелоном в Омск.

В 2014 году Городницкий посвятит неизвестному водителю стихотворение.

По инициативе Городницкого памятник Неизвестному водителю был поставлен в Кобоне, на финишной точке Дороги жизни.

«Я сочинил стихи про водителя, потом про сам памятник, но обидно, что памятника так и не видел. Лечение затянулось», — рассказал поэт. 

Водитель, который меня через Ладогу вез,

 Его разглядеть не сумел я, из кузова глядя.

Он был неприметен, как сотни других в Ленинграде, —

Ушанка да ватник, что намертво к телу прирос.

Водитель, который меня через Ладогу вез,

С другими детьми, истощавшими за зиму эту.

На память о нем ни одной не осталось приметы.

Высок или нет он, курчав или светловолос.

Связать не могу я обрывки из тех кинолент,

Что в память вместило мое восьмилетнее сердце.

Лишенный тепла, на ветру задубевший брезент,

«Трехтонки» поношенной настежь раскрытая дверца.

Глухими ударами била в колеса вода,

Гремели разрывы, калеча усталые уши.

Вращая баранку, он правил упорно туда,

Где старая церковь белела на краешке суши 

Он в братской могиле лежит, заметенный пургой,

В других растворив своей жизни недолгой остаток.

Ему говорю я:

«Спасибо тебе, дорогой,

За то, что вчера разменял я девятый десяток».

Сдержать не могу я непрошеных старческих слез,

Лишь только заслышу капели весенние трели,

Водитель, который меня через Ладогу вез,

Что долгую жизнь подарил мне

в далеком апреле.

После выписки из клиники Городницкий собирается посетить перевал на Саянах, названный в его честь. Но только после того, как увидит памятник полуторке, установленный по его инициативе.

Александр Городницкий рассказал, что изначально собирался поступать на исторический факультет. По его словам, помешала ему в этом национальность, а также желание проявить себя настоящим мужчиной.

Зато профессия геолога такую возможность предоставила сразу.

Еще совсем молодым Городницкий пережил гибель друзей, утонувших в горной реке и сорвавшихся в пропасть, и даже стал участником перестрелки с уголовниками, защищая женщину.

В честь Александра Городницкого назван небольшой астероид номер 5988. «Он 15 километров в диаметре. Но, увы, я все равно не могу его отсюда рассмотреть, даже в телескоп», — поделился Городницкий.

Песня Городницкого «Атланты» стала официальным гимном музея Эрмитаж и с давних пор считается неофициальным гимном Петербурга. И потому очень хочет набраться сил, чтобы к 27 мая быть с родным Петербургом в день его рождения.